Несомненно, самая настоящая потеря памяти — двенадцатая глава из биографии Агаты Кристи, написанной Дженет Морган Жизнь Дамы Агаты, прекрасное дополнение к Автобиографии, читать.
***
Многие не говорили журналистам всего, что знали, — ни Карло, впоследствии изложившая свои воспоминания в письме к Розалинде; ни миссис Джеймс, приятельница Арчи и Нэнси; ни Альберт Уайтели, музыкант, игравший на банджо в оркестре в «Гидро», ни миссис Шофилд, жена тамошнего пианиста; ни Реймонд Росс и Стэнли Хикс, молодые местные репортеры; ни Дик Ледбеттер, местный фотожурналист; ни Салли Поттс, горничная, убиравшая комнату Агаты, вместе с еще одной служанкой, Рози Эшер. Из того, что все они рассказали впоследствии, и из воспоминаний самой Розалинды, чья встреча с матерью была более чем странной, вырисовывается картина того, что произошло с Агатой после отъезда из «Стайлза».
Сначала сама Агата никак не могла вспомнить, что же случилось после ее отъезда и до встречи с Арчи в Харрогете. Два приглашенных в «Эбни» врача (доктор Генри Уилсон, семейный врач Медж в Чидле, и доктор Доналд Кор, известный невропатолог из Манчестерского университета) опубликовали свое заключение, что у писательницы случилось «несомненно, самая настоящая потеря памяти». Они порекомендовали проконсультироваться у психиатра. Агату это сильно расстроило и испугало — психиатрия в то время казалась чем-то вроде жупела, но Медж настаивала. Она упрекала сестру, что та ей ничего не говорила о своих переживаниях, — она даже не представляла, до какой степени больной и несчастной чувствовала себя Агата все лето и осень. Агата, понимая, что причинила сестре много беспокойства, согласилась встретиться со специалистом с Харли-стрит. Вместе с Карло и Розалиндой она сняла квартиру на Кенсингтон-Хай-стрит, откуда регулярно ходила на прием.
С помощью психиатра Агате удалось восстановить в памяти многое из случившегося. Она только никак не могла вспомнить, как уезжала из «Стайлза», куда ехала, что случилось с машиной. По словам Карло, психиатр решил, что «выпадение» этого периода было связано с потрясением. Очевидно, Агата села в поезд, идущий из Гилфорда на вокзал Ватерлоо. Добраться от Ньюлендс-Корнера до Гилфорда, вероятно оказалось сложнее, между ними приблизительно три-четыре мили, впрочем, в 1926 году по этому маршруту по утрам ходил автобус, доставлявший людей на работу. Неизвестно, как Агата проделала это путешествие, однако она припомнила, как, прибыв на вокзал Ватерлоо, выпила в буфете чашку кофе. Она также вспомнила, что, хотя на лице у нее была кровь и на ней были только юбка и кардиган, никто не обратил на это внимания. На вокзале Ватерлоо она увидела объявление, рекламу отдыха на курорте Харрогет. У нее болела ушибленная рука, и она решила, что нужно отправиться в Харрогет на лечение. Это кажется вполне логичным — объявления, обещающие хорошее лечение в Харрогете, были развешаны в двадцатые годы на всех лондонских вокзалах.
Агата смогла вспомнить, что на такси она поехала в универмаг («Уайтели»), где купила пальто, сумочку и кое-какие предметы туалета. У нее были с собой не только те небольшие деньги, которые Карло получила неделю назад по чеку, но еще и сто фунтов, зашитые в пояс. В своем смутном состоянии она не забыла совет тетушки-бабули, что при себе всегда надо иметь припрятанную наличность — на непредвиденный случай.
Агата села на поезд до Харрогета или на вокзале Кингс-Кросс в 11.15, или на вокзале Сент-Панкрасс в 11.45. В двадцатые годы Харрогет был фешенебельным курортом. Туда съезжались не только разбогатевшие провинциалы — покутить, поправить здоровье и потереться в высшем обществе, — но и те, кто уже занимал самые высокие ступени социальной лестницы, — местная знать, иностранные герцоги и герцогини, члены августейших семей. Имена приезжающих еженедельно печатались в «Геральд». В таком вот списке с 5 по 15 декабря значится и некая «миссис Нил из Кейптауна». Возможно, Харрогет чем-то напоминал Агате курорт, на котором они с Арчи побывали в конце своего путешествия в Пиренеи, а в чем-то мог показаться похожим на Торки, только перенесенный на север.
На вокзале в Харрогете были не только такси, но и специальный транспорт, который большие отели («Гидропатик» в их числе) высылали к приходу лондонских поездов. Отель «Гидропатик» уже одним своим названием1 привлекал тех, кому действительно требовалось восстановить здоровье. Расположенный в живописных садах недалеко от центра города, как раз над минеральным источником, он был пусть не самым модным, но зато самым респектабельным. Во-первых, он был «трезвый» — столовое вино можно было заказать только на ужин. Зато лечебных процедур отпускалось с избытком. В холле, например, стоял автомат, разливающий целебную харрогетскую воду, а за дополнительную плату стакан с водой доставляли прямо в номер. Специальная медсестра наблюдала за пациентами на протяжении всего курса лечения, включавшего такие процедуры, как турецкая баня, холодный душ, ванна Виши и тому подобное, все это можно было получить или в Королевских банях, или в самом отеле. «Гидро» был комфортабельным: прислуга вышколена, горничные строго одеты и мгновенно готовы выполнить любую просьбу. Гостей развлекал оркестр Гарри Кодда, который играл в «Пальмовом дворике» — так именовалась просторная оранжерея — за чаем и вечерами после ужина, за исключением воскресений. Тогдашний танцевальный репертуар включал чарльстон и медленные танцы, а заканчивался вечер всегда вальсом «Голубой Дунай». Кроме того, была специальная «дама по развлечениям» — распорядительница, хозяйка бала и гид в одном лице. Она должна была устраивать партии бриджа, поощрять присутствующих к танцам, передавать персональные заказы оркестру. Она сама пела и играла на пианино, давая возможность музыкантам Гарри Кодда съесть по бутербродику и потихоньку распить бутылочку пива.
Агата прибыла в «Гидро» как раз накануне рождественского сезона. Гости еще не съехались, поэтому с получением номера не было проблем. Она поселилась в пятом номере, маленькой комнатке с ванной. Агата приехала с одним небольшим саквояжем. Она держалась скромно и замкнуто, завтракала у себя в номере половинкой грейпфрута и «сладким тостом» — что потом станет неотъемлемой частью диеты для желающих похудеть, — а после завтрака откидывалась на подушки и прикрывала руками лицо, будто пряталась. Через пару дней горничная, приносившая завтрак, спросила ее о самочувствии — выглядела постоялица неважно. Агата ответила, что очень устала, что у нее есть проблемы, но она «должна со всем разобраться». Скрытный характер не позволял ей откровенничать с горничной, максимум, что она могла — это попросить достать ее носовой платок из саквояжа. Когда вместе с платком из саквояжа выпала фотография, Агата только вскользь заметила, что это ее «маленькая девочка».
В ходе психотерапевтических сеансов на Харли-стрит Агата вспомнила, что играла в бридж с гостями и обсуждала исчезновение известной писательницы. Через некоторое время она начала беспокоиться, что у нее не хватит денег и что нет никаких писем. Она поместила объявление в «Таймс», которое было опубликовано в субботу 11 декабря: «Друзья и знакомые Терезы Нил из Южной Африки, напишите», — и оставила номер почтового ящика. Агата не понимала, почему она назвалась Терезой Нил. Терезой звали одну ее знакомую в Торки, а Нил была фамилия женщины, которую любил Арчи. Газеты также сообщили, что универмаг «Хэрродс» в Найтсбридже получил письмо от миссис Кристи с просьбой, чтобы бриллиантовое кольцо, оставленное для ремонта, было отправлено в Йоркшир. Письмо не сохранилось, а сама Агата о нем нигде не упоминает.
Те, кто видел Агату во время ее пребывания в «Гидро», обратили внимание на то, как тихо и неприметно она себя вела. Пианист Шофилд, сидевший боком к публике, мог краем глаза наблюдать за гостиной отеля и видел, что Агата после обеда всегда тихонько сидела в уголке и разгадывала кроссворды, а по вечерам усаживалась в неосвещенной части оранжереи. Правда, в более поздних газетных сообщениях, наоборот, говорилось, будто она играла на пианино и пела на публике. Однако напомним, что после обеда в «Пальмовом дворике» не пели, а по вечерам всеми делами заправляла «дама по развлечениям». «Мейл» опубликовала фотографии «пропавшей писательницы», и горничные в гостинице, заметив, что у «миссис Нил» точно такая же сумочка, как у писательницы с фотографии, сказали об этом миссис Тейлор, которая посоветовала им молчать, дабы не скомпрометировать отель. Барабанщик Боб Тэппин и саксофонист Боб Лиминг решили, что леди настолько похожа на миссис Кристи, что этого нельзя игнорировать. Гарри Кодд, единственный профессиональный музыкант оркестра, отмел возможность пойти в полицию, опасаясь за собственную репутацию и репутацию отеля. Для консультации были приглашены жены Тэппина и Лиминга, они пришли поглядеть на постоялицу и высказать свое мнение. Решили в газеты не обращаться (хотя там была обещана награда в 100 фунтов), а сразу сообщить в полицию, но не открывать своих имен до тех пор, пока полковник Кристи сам не опознает свою жену.
По словам оркестрантов, которые позже получили от Арчи серебряные карандаши в благодарность за благоразумие, встреча супругов была спокойной и лишенной всякого драматизма. Первой об обнаружении Агаты сообщила «Йоркшир пост». Начиная с восьми часов вечера, пресса бросилась в «Гидро», оккупировала все телефоны и заполнила все гостиные. Мистер и миссис Тэйлор, как могли, ограждали супругов Кристи. Прислуга была проинструктирована, горничные отвечали, что только что заступили на смену и ничего не знают. Заказы на номера принимались с крайней осторожностью. Арчи поселили в десятом номере в противоположном от Агаты конце коридора, но пресса считала, что он находится в одном номере с женой. Один из сотрудников «Мейл» умудрился получить комнату на первом этаже и всю ночь не спал и караулил, чтобы не пропустить, если «они вздумают сбежать». «Мейл» также заказала на вокзале Харрогета специальный поезд. Молодые и не очень опытные репортеры рассчитывали догнать на нем Агату в Лондоне и взять у нее «эксклюзивное интервью» обо всем происшедшем для своей газеты. Все это выглядело более чем некрасиво. В полночь позвонил начальник вокзала и спросил, что делать с поездом, «стоящим под парами». Корреспондент «Мейл» проконсультировался со своим шефом в Лондоне. «Отменить!» — приказал тот.
Арчи не проявлял желания объясняться с прессой, никто из репортеров не смог поговорить и с Агатой, хотя впоследствии нашелся один, заявивший, будто добился своего. Некий журналист был обвинен коллегами в том, что он написал репортаж, основанный на выдуманном им самим разговоре с писательницей, а тот, пытаясь выкрутиться, заявил, что даже если Агата и отрицает, что беседовала с ним, ей никто не поверит, поскольку «она ведь потеряла память». Арчи, вопреки некоторым появившимся сообщениям, пресс-конференции не давал. Дело в том, что старшего инспектора полиции Макдауэлла репортеры попросили договориться с полковником Кристи о встрече хотя бы с одним-единственным представителем прессы. Макдауэллу удалось уговорить Арчи. Прессу представлял старейший репортер «Йоркшир пост» Кенион, которому Арчи только передал подготовленное заявление о том, что у Агаты констатирована потеря памяти. Все другие интервью были сфабрикованы.
К утру журналисты уже отчаялись узнать что-нибудь еще. Дик Ледбеттер с молодым помощником тайком залезли за стойку портье и сфотографировали подпись Агаты в регистрационном журнале отеля. В половине десятого ко входу в «Гидро» подъехал автомобиль с откидным верхом. Репортеры бросились к нему, некоторые даже взобрались на капот, расталкивая друг друга, защелкали фотоаппаратами. Самыми предприимчивыми оказались фоторепортеры «Мейл» — пока один держал позицию возле автомобиля, другой бросился к черному ходу. Агата и Арчи вышли именно оттуда, и «Мейл», таким образом, получила «сенсационный снимок».
Преследуемые прессой до самого вокзала, Кристи наконец сели в поезд, который тут же тронулся, причем журналисты все равно продолжали бежать за вагоном. В Лидсе на супругов набросилось еще больше репортеров и фотографов. На фотографиях Агата в «прямом жакете, юбке и шляпке-колоколе. Один репортер вспомнил, что она заслоняла рукой лицо и что у нее были «очень красивые ноги». На Арчи, по его воспоминаниям, была «широкая куртка и перчатки, почти как у Гарольда Макмиллана». Агата выглядела похудевшей и бледной. В Манчестере преследователи появились снова и отстали только у ворот «Эбни». «Мейл» получила «самые лучшие» фотографии. На них вид у Агаты настолько затравленный и испуганный, что годы спустя Розалинда, увидев аналогичные газетные снимки других «жертв сенсаций», публично осудила такого рода преследования. Она хорошо помнила, что было с матерью, когда они встретились. Агата не узнала Розалинду. Она была любезна, но стояла с совершенно отсутствующим видом, даже не обняла свою дочь. Видимо, с ней и в самом деле творилось неладное.
В этой истории вообще много странностей и пробелов. Говоря о мотивах, заставивших Агату покинуть «Стайлз» поздно ночью 3 декабря, можно только предположить, что, затравленная и доведенная до крайней депрессии, она инстинктивно пустилась в бегство. Неизвестно, как она провела время с одиннадцати вечера до шести двадцати следующего утра. Она могла хватиться Карло и отправилась в Беверли ее искать, забыв, что аннулировала заказ на комнату. С равным успехом она могла поехать в Лондон и вернуться, могла просто бродить по окрестностям. Возможно, она направилась в Доркинг, потому что ездила туда днем раньше. Мы не знаем, почему Агата взяла с собой так мало вещей, уложив их в небольшой саквояж: ночную рубашку, перчатки, туфли и водительские права. Может, она хотела замести следы, и права должны были выполнить функцию удостоверения личности. А возможно, этот набор вещей мог означать, что, несмотря на свое омраченное депрессией состояние, Агата попыталась взять все то, что обычно берут с собой люди, внезапно уезжая из дому. Мы никогда не узнаем, что было у нее на уме. Некоторые считают, что она хотела покончить с собой, а права должны были помочь найти и опознать тело. Однако у данной версии есть слабое место — кто же, собираясь покончить самоубийством, берет с собой ночную рубашку?
Теперь относительно брошенного автомобиля. Если дамой, которой помогал мистер Мак-Алистер, была Агата, значит, машина в самом деле была неисправна; если мотор заглох, то неудивительно, что в такую холодную погоду его пришлось заводить с помощью рукоятки. Рассказ Мак-Алистера передавался в разных вариантах, и неясно, был ли мотор горячий или уже остыл, когда он заводил его. Позже машину нашли внизу холма — по словам инспектора Кенуорда, фары были выключены, а согласно газетам, фары потухли, потому что сел аккумулятор. В прессе также писалось, что машина была вся или частично покрыта инеем — причем есть три совершенно разных сообщения по этому вопросу. Теперь выяснить такие подробности, разумеется, нет никакой возможности.
Из материалов, собранных при тщательном обследовании окрестностей Ньюлендс-Корнера, вырисовывается примерно следующее. Едущая в направлении Гилфорда машина поднялась на вершину холма и там остановилась: было холодно, мотор барахлил и, вероятно, заглох. Агата пыталась ее завести, возможно, сняла шубку, потому что от физических усилий ей стало жарко. Ей на помощь пришел мистер Мак-Алистер, и затем она смогла двинуться вниз по склону холма с другой стороны. Ее «моррис» был оборудован специальной коробкой передач, и переключать скорость можно было только при определенном числе оборотов двигателя. Возможно, Агата неправильно переключила скорость, и автомобиль, потеряв управление, начал сползать под откос. На левом склоне холма, примерно на середине, был неглубокий карьер, теперь полностью заросший. Даже после расширения полотна дороги откос остался в этом месте настолько крутым, что и сегодня машина могла бы, вылетев с обочины, свалиться вниз. При подобной аварии водитель наверняка получил бы какую-нибудь травму.
Психиатр полагал, что Агата перенесла сотрясение мозга, а сама Агата вспомнила, что у нее на лице «была кровь». Горничная из отеля говорила, что «миссис Нил» закрывала лоб по утрам, пока не причешется. У нее был озноб и состояние шока, которые могли явиться следствием удара головой во время дорожного происшествия.
Возникает также вопрос о неких письмах, якобы оставленных Агатой. Одно из них, о существовании которого действительно известно, — это письмо к Карло с просьбой аннулировать заказ на номер в отеле в Беверли. Именно это письмо Карло передала в полицию; потом, когда Агата нашлась, письмо вернули. Карло отказалась говорить о его содержании прессе, заметив только, что «были моменты, когда я не знала, чему верить… Письмо не дает ни малейшего представления, куда она могла отправиться… Это вообще очень личное письмо, в нем она говорит только, что чувствует — она должна покинуть этот дом».
Годы спустя Карло отдала это письмо Розалинде, которая показала его своему мужу. Тот был потрясен и сказал, что при таких обстоятельствах Агата вряд ли могла поехать в Йоркшир, что она просто ушла куда глаза глядят и дала знать об этом Карло. Письмо еще раз доказывает, что самым мучительным для Агаты явилась именно унизительность всей ситуации, оно заканчивалось словами: «Это совершенно непорядочно». Вряд ли подобное письмо оставит человек, действительно собирающийся свести счеты с жизнью, а кое-что из написанного свидетельствует о том, что, несмотря на унижение, Агата все-таки ощущала себя хозяйкой своей судьбы: так, она подчеркивает в письме, что «сможет уйти отсюда». Видимо, это и была та «тревожная информация», которая навела старшего инспектора полиции Кенуорда на мысль, что миссис Кристи мертва.
Было и другое письмо — то, которое Агата послала брату Арчи, Кемпбеллу Кристи. Как и когда она его отправила, мы не знаем. Она могла, к примеру, написать его заранее и оставить у себя в клубе. Его могла отослать Карло, — впрочем, та ничего об этом не говорила. Агата могла и сама отправить его, когда делала покупки в субботу утром, если оно лежало в сумочке, которую она взяла с собой из машины. В этом случае возникает вопрос, почему имя и адрес на конверте не вызвали у нее никаких ассоциаций и не пробудили ее память. К этой проблеме мы вернемся, когда перейдем к рассмотрению различных проявлений амнезии.
Но согласно газетам, Агата оставила и третье письмо — для Арчи, в котором она объясняла, что уезжает в Йоркшир. Арчи не сообщал о нем полиции, впрочем, нет ничего удивительного, что Агата оставила письмо мужу, ведь написала же она о своих планах Кемпбеллу Кристи. Мы знаем, что она действительно собиралась поехать в Йоркшир и упоминала об этом в письме своему издателю, который, когда она исчезла, передал это кому-то еще, а этот кто-то десятилетия спустя вдруг вспомнил, что ему говорили, — типичный случай, показывающий, как постепенно и непреднамеренно искажались реальные факты.
Более серьезному и явно намеренному искажению подверглись обстоятельства ухода Агаты в книге Гвен Робинс «Тайна Агаты Кристи». Автор заявляет, что дочь старшего инспектора полиции Кенуорда (по мужу — миссис Добсон) открыла ей, что было «четвертое письмо», адресованное ее отцу с пометкой «строго конфиденциально», отправленное в пятницу, в тот вечер, когда Агата уехала из дому. «Он получил его в десять часов в субботу с утренней почтой и принес домой показать мне, прежде чем поставить в известность отделение полиции в Санингдейле и начать расследование, — будто бы сообщила миссис Добсон автору и добавила: — Письмо было от женщины, которая опасалась за свою жизнь и просила помощи. На письме была подпись «Агата Кристи». В таком случае напрашивается целый ряд вопросов: почему Кенуорд не сообщил об этом письме в своем рапорте в министерство внутренних дел, почему он, допустив нарушение служебной этики, показал его дочери, несмотря на просьбу о конфиденциальности, почему Агата написала в полицию, притом что не доверилась даже собственной сестре, и почему она отправила письмо в полицейский участок Суррея, живя в Беркшире. Иными словами, строить догадки на подобном материале вряд ли вообще возможно.
Небрежное обращение с фактами и предвзятость — вообще характерная черта различных весьма сомнительных теорий, пытающихся объяснить исчезновение Агаты. Одна из них, совершенно дикая для всех мало-мальски знающих писательницу, будто она уехала из дому не одна; согласно другому столь же экзотическому предположению, она приехала в Харрогет, чтобы встретиться с сообщником или другом. На сегодня известно достаточно, чтобы отвергнуть эти теории не обсуждая.
Вскоре заговорили, будто Агата сбежала, чтобы насолить Арчи. Эта версия появилась в прессе вслед за «психологической гипотезой» Эдгара Уоллеса и основывалась на произвольной трактовке психиатрического заключения, где действительно отмечается «истерическое поведение» больной. Агата в самом деле чувствовала себя глубоко обиженной Арчи, но ее действия вряд ли были осознанной местью. Машина съехала в овраг в результате технической поломки, и Агата очутилась в Харрогете, скорее всего, спонтанно, по стечению обстоятельств.
Есть и такая версия, будто Агата попросту экспериментировала с сюжетом для одной из своих будущих книг. Эта теория получила распространение в результате неблагоразумных замечаний Арчи и опрометчивых предположений Кенуорда. С трудом верится, что ради интересного сюжета можно было уйти из дому посреди зимы, бросив маленькую дочь. А любому, кто знает, как Агата работала над сюжетами своих книг, совершенно ясна нелепость таких предположений. Для Агаты сочинение сюжета всегда было чисто интеллектуальным занятием — она никогда не описывала в своих произведениях реальных происшествий.
К этой теории близка другая — Агата-де исчезла для того, чтобы привлечь к себе общественное внимание. Зная ее застенчивый характер, в это довольно трудно поверить. Одним из авторов этой версии стал Сэм Джеймс, муж небезызвестной Медж Джеймс. Совершенно не представляя себе возможного мотива бегства Агаты — он не был с ней знаком, — Джеймс предложил эту теорию, чтобы выгородить своего друга Арчи, которого могли подозревать (а может быть, он сам чувствовал себя подозреваемым) в убийстве жены. Сэм Джеймс не был одинок: предположение казалось реалистичным всем, кто верил во всемогущество прессы, и прежде всего самой прессе. Тем, чья работа — рекламировать самих себя или других, просто непонятно, как это человек может не желать быть в центре внимания. Ведь исчезновение Агаты вызвало просто шквал публикаций — предел мечтаний очень многих! Однако всем известно, что сенсация подобна снежному кому, она обрастает подробностями, все увеличиваясь в размере, собирает все хорошее и плохое на своем пути и в какую-то минуту выглядит очень впечатляюще, но потом потихоньку бесследно тает. Газеты, что называется, увлеклись. Простое и естественное объяснение — «потеря памяти» — казалось им слишком уж пресным! Хотелось чего-нибудь пикантного, иначе вся суета пропадет даром. Вот тут и пригодилась версия о «розыгрыше» — упор был сделан при этом на изобретательности Агаты как детективщицы, на то, какую шутку она сыграла с читателями своим романом «Убийство Роджера Экройда». Пресса якобы попалась на хитроумную уловку писательницы, просто использовавшей ее, чтобы повысить собственную популярность. Это понять куда проще, чем вникать в медицинские и психологические аспекты понятия «амнезия».
Дело в том, что возможностей забыть так же много, как и способов вспомнить; даже новейшие исследования феномена памяти ставят больше вопросов, чем дают ответов. Можно утратить память как полностью, так и частично, воспоминания могут «перетасовываться», могут нарушиться ассоциативные и иные связи, но сам человек при этом может вести себя как бы нормально — «на автопилоте», в особенности если он устал или глубоко подавлен. Он может совершенно не ощущать боли, душевные страдания, видимо, тоже притупляются. Однако воспоминания иногда удается частично восстановить с помощью щадящих психотерапевтических методов (Агата, например, прошла несколько сеансов гипноза). Более редким и сложным проявлением загадочных процессов, протекающих в мозгу, является внезапная потеря памяти, известная под названием «истерическая фуга», когда человек спасается от стресса, от непереносимого напряжения бегством в себя, отгородившись от внешнего мира, и, «хлопнув дверью», полностью забывает, кто он и где он. Некоторые психиатры полагали, что именно это и случилось с Агатой. На ее случай также проливает свет недавно появившееся исследование природы сомнамбулизма, или снохождения. Этому особенно подвержены в первую очередь те, кто весьма восприимчив к гипнозу. Поведение спящей сомнамбулы весьма рационально — феномен, издавна обращавший на себя внимание. Оказывается, что это специфический тип людей, которые и в повседневной жизни могут вести себя так, словно они находятся под гипнозом: именно их удел — галлюцинации, амнезия и тому подобное. До сих пор такие наблюдения проводились только над женщинами; все обследованные имеют стойкую склонность к фантазиям. При этом они способны вспомнить свое детство в мельчайших подробностях, а будучи взрослыми, склонны проводить свою жизнь в мире придуманного.
В данную теорию вполне укладывается и случай Агаты. Невероятная фантазерка, она относилась к той категории людей, для которых грань между реальностью и выдумкой почти прозрачна. Агата грезила наяву, вспоминала и рассказывала о своих грезах и сновидениях (например, про ужасного Стрельца с ружьем). Через свои грезы она познавала мир; некоторые из самых убедительных ее произведений — на грани сна и пробуждения, например, «Пес смерти», «Убийство во сне» и некоторые эпизоды из «Трупа в библиотеке». Агата также была необычайно впечатлительна. В отличие от Клары она не производила впечатления ясновидящей, способной читать чужие мысли, но есть много примеров ее удивительной чуткости в тех случаях, когда она бросалась на помощь своим друзьям, даже не услышав от них ни слова жалобы. Она сама описала свое предчувствие смерти Клары. Некоторые называют эту способность телепатией, другие — просто инстинктом. В «Неоконченном портрете» Агата описала, как художник Лэрреби интуитивно чувствует намерение Силии покончить с собой. Этот нюх присущ Эркюлю Пуаро, который анализирует «психологию преступления», и мисс Марпл, виртуозно применяющей прежний опыт к новым проблемам. Богатое воображение, застенчивость, интуиция — все это характерные черты тех, кто способен погрузиться в самогипноз по собственной воле. Она вполне могла забыть самое себя и в то же время заниматься обычными делами: садиться в поезд, делать покупки и т. п. От горя и невероятно нервного напряжения она могла сама спровоцировать потерю памяти, забыться и спастись в этом забвении — сработал защитный механизм психики.
В течение многих лет Агату беспокоило, что она не в состоянии полностью восстановить все события тех тяжелых дней. Уже после войны она посетила профессора теологии в Оксфорде, известного психоаналитика, который не практиковал, но считал своим долгом помогать всем, кто просит помощи. Он утверждает, что сказал Агате, что ее случай чрезвычайно сложный и что он не в силах помочь ей преодолеть ее собственные переживания, «заблокировавшие» ее память.
Спустя полвека после исчезновения Агаты версию о том, что оно было ловкой инсценировкой, реанимирует публикация в «Нью стейтсмен». В ней сообщается, будто бы лорд Ричи-Колдер (к тому времени он стал лордом) встретил Агату в «Гидро» еще прежде, чем ее опознал Арчи, и на его вопрос: «Вы Агата Кристи?» — она ответила: «Да. Но у меня амнезия». На самом деле заявление Ричи-Колдера звучало иначе. Он не говорил, что задавал Агате такой вопрос, не упоминал даже, что вообще с ней разговаривал, а сказал, что «встретился» с ней, — это может означать, что он просто видел Агату в помещении отеля. Цитирует ли автор статьи, мисс Робинс, газетную публикацию Ричи-Колдера или приводит его непосредственное высказывание, понять невозможно, поскольку прямые высказывания, цитаты из опубликованного источника и собственные рассуждения в ее тексте никак не разграничены. Воспоминания самого Ричи-Колдера (до сих пор не опубликованные) встречи с Агатой не описывают. Можно сделать вывод, что либо Ричи-Колдер предоставляет нам возможность самим домысливать, что же случилось тогда, либо он действительно говорил с Агатой, но по какой-то причине решил не распространяться на эту тему (что весьма странно для журналиста с его репутацией). Даже если он и обратился к Агате «миссис Кристи», а она ему ответила, это нам мало что объясняет. К тому времени Агата могла уже вспомнить, кто она, могла и растеряться и откликнуться машинально. По его словам, она держалась «сдержанно и хладнокровно», когда сталкивалась с людьми, которые вели себя чересчур назойливо. Но хладнокровие не означает намеренного обмана. В своей собственной статье для «Нью стейтсмен» Ричи-Колдер заявил: «Эмоциональное расстройство — да. Амнезия — нет», — весьма опрометчивый и скоропалительный вывод после столь незначительной встречи, если таковая вообще произошла.
История, которую принимается раскручивать пресса, нередко обрастает самыми невероятными и немыслимыми подробностями. Так случилось и с Агатиным исчезновением. За те злосчастные десять дней о ней успели нагородить столько небылиц, что и теперь делается не по себе. Толпы журналистов, преследовавшие их с Арчи всю дорогу от Харрогета до «Эбни», их назойливость, и бесцеремонность, и наглые попытки сфотографировать — все это явилось для Агаты хорошей школой. С тех пор она тщательно оберегала свою личную жизнь от праздного любопытства прессы.
В то время в газетах появились сообщения, будто бы к поискам было привлечено много дополнительных сил полиции, на что было затрачено около двенадцати тысяч фунтов из кармана налогоплательщиков Суррея и Беркшира. Этот вопрос поднимался даже в парламенте. Секретарь министерства внутренних дел ответил парламенту, что дополнительные расходы на поиски «составили 12 фунтов 10 шиллингов» и пошли в основном «на горячий чай для полицейских». Об этом, в частности, сообщил старший инспектор полиции Кенуорд, ядовито заметив, что «полицейские выполняли свои прямые обязанности, за которые им и платят жалованье», поэтому ни о каких дополнительных расходах говорить не приходится. На месте Кенуорда взорвался бы и менее импульсивный полицейский.
Итак, каковы же выводы? Пресса показала себя жадной до сенсаций и неприлично назойливой. Старший инспектор Кенуорд — невыдержанным и неблагоразумным. Миссис Джеймс, как она позже отметила сама, не должна была потакать Арчи, предоставляя ему свой дом для встреч с мисс Нил, не узнав прежде о состоянии Агаты и о семейных отношениях Кристи. Самой мисс Нил следовало вести себя более осмотрительно, но в ее случае давать рекомендации труднее. Пока Кристи разбирались со своими проблемами, она ни с того ни с сего отправилась в кругосветное путешествие. Карло проявила исключительное благородство. Она оказалась в трудном положении: ей доверяли, и она многое знала, но считала себя не вправе поделиться даже с Агатиной сестрой, Медж Уотс. Она никогда не переставала себя корить за то, что уехала в Лондон в ту роковую пятницу; с этого времени она посвятила себя Агате и Розалинде. Арчи вел себя опрометчиво — слишком импульсивно и безрассудно. Но он вовсе не был ни порочным злодеем, ни волокитой, ни каким-то особенно извращенно жестоким по отношению к своей жене. Самой же Агате, вероятно — если уж мы беремся давать свои рекомендации всем участникам былой драмы, — следовало проявить больше стойкости и обратиться за помощью к близким, а не замыкаться в своем горе, доведя себя до серьезной болезни. Цена, заплаченная за все Арчи и Агатой, — это плата за наивность и опрометчивость. Обошлось им это дорого — их жизнь стала объектом длительного и подробного обсуждения широкой публики, что весьма нелегко вынести. Но Арчи, претерпев все, в конце концов обрел счастье в браке с Нэнси Нил, и Агата, несмотря на перенесенный глубокий и длительный шок, сумела наладить свою жизнь.
- Hydropatic — с английского приблизительно можно перевести как «водолечебный». ↩