Мертвецы и трупы — пятнадцатая глава из биографии королевы детектива Агаты Кристи, написанной Дженет Морган Жизнь Дамы Агаты, читать.
***
Писать книги вообще несколько труднее, чем письма, а сесть за написание книги, когда есть повод писать письма долго отсутствующему мужу, — поистине героизм. Агата одно за другим придумывала увлекательные названия и запутанные сюжеты, но все никак не могла засесть за машинку и приступить к работе. У нее было много других забот. Они с Максом приобрели еще один дом, на Кэмден-стрит, с зимним садом и недалеко от метро — Агата собиралась покинуть «Крессуэл-Плейс». Ее письма к Максу в конце осени и зимой 1930 года полны подробностей о всяческих покупках для нового жилья: «комод орехового дерева, отделанный перламутром», чайный сервиз, — все это радовало так же, как когда-то радовали ее отца ежедневные походы в магазины в Торки. Тревожило здоровье Питера, собаки Розалинды, — у пса на плече выросла опухоль. В полном отчаянии Агата написала длинное письмо Максу, в котором сбивчиво пыталась объяснить причину своей привязанности к несчастному животному: «Ты же никогда не был в таком ужасном состоянии, как я, — тогда никто, кроме собаки, не смог поддержать меня». Надо полагать, Макс привык к собакам Агаты, поскольку они были частью ее жизни, но, по-видимому, особой симпатии к ним не испытывал. Агата же всегда воспринимала птиц и животных как своих ближних, как разумных существ, имеющих собственную индивидуальность и характер. Описанные в «Автобиографии» картинки ее детства и некоторые эпизоды из книг свидетельствуют об этой искренней привязанности к канарейкам и собакам, о дружбе с ними, о горе и скорби от их утраты. Нежность Агаты к своим животным была вызвана не только тем, что она проводила с ними много времени в детстве — играла, разговаривала, ухаживала за ними, воспринимала их как неотъемлемую часть своей жизни, — но и тем, что она отождествляла их с собой. Животные многое понимают, но не могут говорить; они испытывают боль и привязанность, хотя не могут выразить это словами, — с детства знакомое Агате состояние. Чуткая, тихая, скромная с теми, кого знала, но смущенная и растерянная с незнакомыми, она и хотела бы выразить чувства, но не могла передать их словами. Одним из самых запоминающихся и важных в ее биографии был случай, когда проводник в горах во время экскурсии в Пиренеи Фредерика и его дочерей поймал бабочку и приколол ее, еще живую, Агате на шляпку, где, к ее ужасу, та трепетала и билась, пока не умерла. Смысл этого эпизода не столько в том, что ей было мучительно жаль бабочку, а в том, что девочка оказалась бессильна выразить свои чувства — муку от такой «любезности» проводника, жалость к бабочке, ужас и отвращение от трепета ее крыльев, а без слов никто ее не понимал. Только Клара увидела, что Агата смотрит на нее «долгим затравленным взглядом», и разом все поняла. Мама была для Агаты тем другом, которому ничего не надо объяснять. Такое же инстинктивное понимание она чувствовала от Питера, который своим собачьим сердцем понимал, что она больна и несчастна, в те ужасные дни в «Стайлзе», а потом радостно приветствовал ее после возвращения. «Верная собака» было у Агаты высшим званием для преданного человеческого существа; ее доверие к Максу основывалось на том, что он тоже поймет ее без слов; а себя она ощущала, по ее выражению, его «собакой для прогулок».
Питер поправился, и Агата переключилась на другие дела. Она занялась рисованием, хотя говорила Максу, что «молодые женщины, рисующие с натуры, эти рыжеволосые молодые женщины в испачканных краской халатах» внушают ей комплекс неполноценности. Она также попыталась заняться лепкой из глины, правда не очень успешно, и послала Максу рисунки «отличного горшка с загнутыми краями». Тот посылал из Ура целые трактаты (одно письмо почти полностью посвящено Геродоту), но у Агаты была другая, своя собственная программа. К этому времени она заинтересовалась теоретической физикой и математикой. Описание исследований сэра Клода Эмори по расщеплению атома в «Черном кофе» доказывают, что Агата неплохо ориентировалась в этом вопросе, а особенно в новейших гипотезах относительно понятия времени и развития материи.
Во время первой поездки на Средний Восток кто-то из знакомых показал Агате книгу, довольно популярную в конце двадцатых, — «Эксперимент со временем» Дж. В. Данна. Агата была потрясена: «Раньше я видела вещи в основном по частям, только один аспект целого в безбрежном мире с сотнями взаимосвязей». Теперь, в ноябре 1930 года, ее очень взволновала книга сэра Джеймса Джинса «Таинственная Вселенная». В своем письме Максу она призналась:
«Я мало что поняла в ней, но она наполнила меня смутными идеями…
… Как странно предположить, что Бог — это не Причина, а Результат (о чем прежде и речи не могло быть). Тогда Божий Промысел — это то, к чему мы только движемся, цель и результат всей эволюции; получается, вся наша вера в Бога как в Создателя мира (как это ни больно) оказывается заблуждением… Я говорю очень бессвязно, но ты понимаешь, что я имею в виду… так приятно тешить себя, что Бог создал мир таким, каков он есть, и этот мир хорош… Но изначально человек умирал от голода и от холода и каждая чума и всякий мор, вызванные человеческой глупостью, относились на счет «Господней воли». Если жизнь на этой планете — чистая случайность, если ее суть — непредсказуемость, тогда куда же мы идем? К далекому и чудесному Разуму?..»
Это было время невероятного количества всяческих теорий мироздания, с которыми столкнулась и Агата:
«Если время бесконечно, оно могло бы идти совсем по-другому… и наша жизнь тоже, но мне почему-то нравится мысль, что Бог в будущем и каждый час нашей жизни делает нас ближе к Нему. В каждой клетке материи потенциально присутствует Человек, только скрыто; итак, предположительно, Бог сокрыт в каждом Человеке?»
Агата меньше доверяет новым изобретениям, чем новым идеям — в этом же письме к Максу она язвит: «Твоя почтовая открытка Карло прибыла сегодня, значит, авиапочта все-таки немного быстрее…», — и пространно подводит под это теоретическую базу из «Таинственной Вселенной».
Но профессиональные обязанности не позволяли Агате расслабиться. Самой настоятельной была просьба Дороти Сойерс помочь пяти другим детективным писателям подготовить радиосериал для Би-би-си, который должен был выйти в эфир в январе 1931 года, так что времени оставалось совсем мало. Это была уже вторая работа такого плана, предыдущий сериал прозвучал в июне-июле 1930 года как раз перед отъездом Агаты на Скай. Соавторами первого сериала под общим названием «За занавесом» были Хью Уолпол, Дороти Л. Сойерс, Энтони Беркли, С. Бентли, Роналд Нокс и Агата Кристи, написавшая вторую часть истории. Идею первого сериала предложил Дж. Р. Эккерли, тогда ассистент продюсера звукового отдела Би-би-си. Работа авторов была довольно сложной, поскольку каждая часть сериала должна была быть увязана со всеми остальными. Тем не менее каждый писатель стремился еще больше усложнить работу тому, кто будет продолжать сюжет после него. Несмотря на усилия продюсера сделать весь сериал связным и последовательным, каждый автор старался выделиться и придать своей части максимум индивидуальности (так, в Агатином тексте множество ложных улик, масса подробностей и уйма диалогов), да еще подчеркивал это голосом при чтении. Огромные микрофоны Би-би-си вели себя непредсказуемо — выступление в прямом эфире в те годы было делом непростым. За три дня до назначенного на 21 июня выступления Агата прошла радиопробу, а после того как она прочла свою часть, слушателям предложили присылать издателю журнала «Листенер» свои ответы на заковыристые вопросы о преступнике и его мотивах.
Начинание оказалось настолько успешным, что Би-би-си решила сделать еще один сериал. В начале ноября Дороти Сойерс сказала Агате, что поскольку на радиостанции «собственная организация в последнее время оставляет желать лучшего», то продюсеры попросили мисс Сойерс взять дело в свои руки, уполномочив начать переговоры с соавторами. Би-би-си надеялась, что таковыми будут Энтони Беркли, С. Бентли, Клеменс Дэйн и Фримен Уилс Крофтс («шесть выдающихся детективных авторов», — как написала Агата Максу). На этот раз сериал под названием «Сенсация» должен был состоять из двенадцати частей, и на предварительном обсуждении 5 декабря было решено, что Агата напишет вторую и четвертую части истории. Продюсеры Би-би-си проявили дальновидность, перепоручив организацию всей работы мисс Сойерс, — дело оказалось необычайно сложным.
Сюжет «Сенсации» (опубликованной издательством «Голланц» в 1983 году) разворачивается вокруг убийства газетного репортера, который сам расследует некое убийство. Запутанность истории и обилие жертв, подозреваемых, оружия и мотивов — такова цена компромисса, к которому удалось прийти, удовлетворив каждого из авторов. Как сказала Дороти Сойерс, возникли «большие проблемы с Би-би-си, которая хотела простую историю с минимумом действующих лиц и без дополнительных сюжетных линий и диалогов о подозреваемых». На Би-би-си вообще плохо себе представляли, как создаются детективные истории. Дело осложнялось еще и тем, что все соавторы разъехались на рождественские праздники. Дороти Сойерс было очень трудно отловить Агату, поскольку та разрывалась между Кэмден-стрит, «Крессуэл-Плейсом» и «Эбни». Писательницы до хрипоты спорили по телефону, слали друг другу письма, обмениваясь мнениями по поводу сюжета. Одна из записок мисс Сойерс к Агате начинается с комплиментов по поводу «Убийства в доме викария»:
«… я думаю, что мисс М. — это лучшее, что есть в Ваших детективах, хотя мне очень нравится «Роджер Экройд». Но я бы предпочла первый, потому что в нем нет диктофона; у меня аллергия на звукозаписывающие средства».
Однако главная тема записки «Сенсация»:
«Только что мне позвонил мистер Крофтс и сказал, что с алиби как-то не получается и что 9.48 — это слишком поздно. Я все-таки надеюсь, что он погорячился, иначе просто скандал…»
Не подозревая об этих осложнениях, Би-би-си между тем отправила каждому автору серьезное предупреждение: «Осложняющих сюжет подробностей вроде точного времени до минут или секунд необходимо избежать… Диалоги должны быть написаны таким образом, чтобы слушатель понимал, кто говорит… Количество действующих лиц должно быть минимальное». Мисс Сойерс, однако, быстренько расправилась с заказчиком, вскользь заметив Агате: «Эккерли говорит мне, что и Вам послал свое дурацкое письмо. Я не собираюсь обращать на эту чушь никакого внимания. Если он еще будет надоедать нам, я ему объясню по-простому, что он хочет на самом деле не детектив, а какую-то любовную историйку».
Эккерли действительно не понимал, в какое затруднительное положение он поставил соавторов. В отчаянии Дороти Сойерс договорилась встретиться с представителями радио за ленчем, но встреча прошла бестолково и не принесла результата: «Все вели себя очень шумно, но я подумала, что это по случаю понедельника». В начале нового года Агата, уставшая от встреч и разговоров на Би-би-си и от генеральных репетиций «Черного кофе», сбежала в Швейцарию, захватив с собой Розалинду. «Я никогда в жизни не возьму тебя сюда, — написала она Максу. — Я уже познакомилась с двумя женщинами, которых бросили мужья из-за хорошеньких девушек, совсем не умевших кататься на лыжах». Отъезд Агаты сильно обеспокоил Эккерли. «В тех двух частях человек пятнадцать персонажей, — написал он ей и, подчеркивая, как ждут слушатели этих передач, закончил: — Надо обязательно все подробно расписать, кто что говорит, — как для детской передачи».
Вторая половина сериала была еще не написана, когда первую уже запустили в эфир. Мисс Сойерс прочла свою главу 10 января, а выступление Агаты должно было прозвучать на следующей неделе. Она уговаривала продюсеров разрешить ей говорить со станции в Девоншире, но в последнюю минуту Би-би-си прислала письмо с требованием срочно приехать в Лондон, угрожая в противном случае принять меры. Но Агату больше волновало, достаточно ли силен радиосигнал, чтобы Макс в Ираке смог ее услышать. Тот же, со своей стороны, сделал все возможное — проскакал галопом через всю пустыню (первый раз в жизни сев на лошадь) к майору Берри в Нахр-Умр, где имелся «отличный радиоприемник — берет Лондон регулярно». Восхищенное письмо Макса своему «выдающемуся Ангелу» пришло только через несколько недель после окончания сериала с припиской:
«Мне хочется, чтобы в твоем новом выступлении была тайная «кодовая» фраза — только для меня».
Такая же идея пришла и Агате — еще не получив письмо от Макса, она написала ему:
«Я прямо тряслась от страха, когда выступала в субботу, и мне не пришло в голову сказать что-нибудь специально для тебя. Возможно, тридцать первого я буду соображать лучше и что-нибудь скажу про Восток».
«Сенсация» отнимала много сил и времени, а оплата была небольшой — пятьдесят гиней за все, включая и написание обеих глав, и чтение их по радио, и первую публикацию сериала в «Листенер». К тому времени журналы за каждый рассказ платили ей как минимум сто фунтов. Агата приняла участие еще в одной совместной работе такого рода — в сериале «Последнее плавание адмирала», опубликованном в 1931 году, в котором ее глава называлась «Одни разговоры». Как она пожаловалась Максу, «это отнимает у меня много времени, а ничего особенно занятного не выходит». В феврале 1931 года она послала Дороти Сойерс короткий рассказ «Приключение Клема Кука» для готовящегося в печать сборника. «Самая интригующая проблема для Эркюля, — заметила мисс Сойерс. — Моему последнему сборнику очень его не хватало». Но Агате и ее агенту одних комплиментов было мало. «Я чувствую, что Хью Мэсси, — написала мисс Сойерс, — хочет хорошую (очень хорошую!) цену, а я не могу предложить больше чем 770 фунтов за британские права». Агата уже могла достаточно профессионально оценивать свою работу, да и агент отговаривал ее от публикации за «столь мизерную» цену. Она предпочитала продать написанное по настоящей цене, а деньги раздать, чем продешевить. Иногда потенциальным покупателям было трудно понять такую позицию. Например, в сентябре 1932 года Дж. Р. Эккерли предложил ей сочинить еще один сериал: «Ваш замысел, когда большое количество действующих лиц обсуждает определенные проблемы, — это именно то, что нам нужно…» Он интересовался, не напишет ли она что-нибудь вроде «маленьких пьес… без описаний и с мисс Марпл». Взвесив все «за» и «против», Агата написала ему кратко, но решительно:
«Дело в том, что я терпеть не могу писать короткие вещи, и потом, они невыгодны. Приходится обдумывать то одно, то другое. Мне гораздо легче сразу бросить все силы на написание книги. Вот так! Извините».
Эккерли не понял. Людям, работающим на твердой ставке в больших учреждениях, обычно очень трудно встать на позицию «свободного художника», которому самому приходится искать, чем зарабатывать на жизнь, — у него своя стратегия и свои расходы. Это тупое непонимание раздражает еще больше, когда начинаются разглагольствования, будто бы данное учреждение больше других потакает автору. Продюсеры (к счастью, не все), которые подобным образом вели себя с Агатой, дискредитировали Би-би-си в ее глазах. Эккерли, видимо, здорово допекали скандальные осложнения с «Сенсацией». Вспоминая, он в 1938 году сказал своему преемнику: «Насколько я помню, Агата Кристи была удивительно хорошенькой, при этом жуткой занудой. Никогда не сдавала вовремя свой материал, с ней вообще было очень трудно договориться. Я вспоминаю это с болью, потому что она — мой любимый автор детективов. Ее дебют как чтицы не слишком впечатлил. Она прочла свой кусок вполне прилично, но не более того. Если память меня не подводит, уже тогда эти сериалы всем слегка поднадоели, кроме этой пробивной и нахальной тетки, Дороти Сойерс». Он несправедлив к обеим — вероятно от обиды.
Не считая этой работы по мелочам, в 1931 году Агата опубликовала только одну большую книгу — «Загадка Ситтафорда», действие которой происходит в заснеженной деревушке в Дартмуре. Книга начинается со спиритического сеанса, участники которого узнают, что живущий в шести милях от них капитан Тревельян убит. Сюжет ловко закручен и для обычного детектива несколько эксцентричен. Книга отражает отношение Агаты к оккультному и оккультистам, к тем, кто считал себя медиумом, мог (или думал, что может) заглядывать за грань реального. С одной стороны, увлечение «трансцендентным» было в тридцатые годы модным поветрием, к чему Агата относилась с известной долей скептицизма. Но с другой стороны, в некоторых ее рассказах, написанных для журналов и появившихся в 1933 году в сборнике под названием «Пес смерти», виден серьезный интерес к таким гипотетическим феноменам, как телепатия, экстрасенсорное восприятие и тому подобное. Ее ранний рассказ «Взмах крыльев», переизданный в этом сборнике, отразил убежденность писательницы в том, что творческий гений или просто сильное чувство может стать материальной силой, — она верила в это с детства. В сборник вошли замысловатые истории, аналогичные «Загадке Ситтафорда», отчасти ироничные, отчасти наивные.
Весной 1931 года Агата едет в Ур, чтобы пробыть с Максом до окончания экспедиции. Его усы снова «были на месте» (кроме Кэтрин, никто их отсутствие и появление не комментировал) — ему пришлось их снова отрастить, поскольку Агата не могла его «терпеть без них». Тактичные письма к Кэтрин и экземпляр «Убийства в доме викария» (Агата послала его по совету Макса, написавшего: «Не забывай, кто был прототипом!..») сделали свое дело — Агату приняли весьма любезно. Мэллоуэны поехали домой через Персию, которую Агата мечтала увидеть, поскольку «просто обалдела от восторга» после персидской выставки в Лондоне в январе. В «Автобиографии» она с восхищением описывает посещение Шираза и Исфахана и рассказывает забавную историю их возвращения домой через Советский Союз. Одним из самых ярких воспоминаний Агаты об этой поездке стало съеденное ими «огромное количество восхитительной и очень дешевой икры», которую она «продолжала любить всю жизнь». (В этом смысле показательна записка, посланная ею подруге в 1961 году: «Черт возьми, что с твоим телефоном!.. Как насчет того, чтобы прийти в 8.30 и вволю полакомиться икрой? Post Scriptum. Кроме кофе, ничего не будет, но если наедимся икры, может, больше ничего и не захочется. На крайний случай ветчина всегда найдется».) Похоже, что этот деликатес подал Агате некоторые сюжетные идеи — она нацарапала в записной книжке: «Мышьяк… Похож на икру… Пудинг с изюмом…».
В то лето Агата работала над двумя книгами — «Загадка «Эндхауза» и «Тринадцать загадочных случаев» (сборник рассказов про мисс Марпл). «Загадка «Эндхауза» кажется просто тренировкой. Агата обдумывала сюжет и в тоненьком блокноте, в котором было записано только расписание поездов между Скотпортом и Торки, сделала краткие пометки: «Крофты. Мисс Бакли умерла. Ужасное волнение. Потом — вдруг — какие-то перемены… Частная лечебница. П. говорит — Вы мне не все сказали?..» Под руку Агате попалась записная книжка Розалинды, и она выводит на первой странице: «Мысли 1931 года», а дальше заметки, касающиеся «Тринадцати загадочных случаев», куда вошли истории, рассказанные многоопытной и сведущей мисс Марпл, умеющей разрешать запутанные задачи, припоминая аналогичные случаи из жизни своих знакомых. Сборник посвящен чете Вулли.
Рабочим названием книги было «Тринадцать за обедом», под этим названием в американском издании появилась следующая книга Агаты, «Смерть лорда Эджвера». Эта книга большей частью была написана на Родосе — Агата отправилась туда осенью 1931 года, прежде чем присоединиться к Максу в Ниневии, где тот теперь работал в экспедиции Кемпбелла Томпсона. Сильно скучая по Максу, Агата писала ему длинные письма:
«Завтрак в восемь (без тебя!); до девяти — размышления. Жуткий стрекот машинки до одиннадцати тридцати (если заканчиваю главу— какой чудесный день! Делаю малюсенький перерыв), затем на пляж— сразу ныряю в море, а потом как можно дольше лежу на берегу, подставив солнцу спину. В час тридцать ленч — затем блуждание по городу или болтовня на террасе. После чая немного работаю (иногда не работаю, а сплю). В восемь тридцать обед, если днем поспала, тогда после ужина работаю; если не спала, а работала, тогда — интеллектуальная беседа, сопровождаемая укусами москитов. Потом в постель, под москитную сетку. Я все время одна».
Как и все ее книги, «Смерть лорда Эджвера» была продумана самым детальным образом. Идея сюжета у Агаты появилась после посещения в Лондоне представления американской актрисы Рут Дрейпер, которая в двадцатые годы выступала с драматическими монологами, перевоплощаясь на сцене в тех героинь, которых она представляла. Разработав сюжет, Агата принялась за персонажей, о чем и сообщила Максу с Родоса:
«С лордом Эджвером все отлично, он умер. Карлотта Адамс (Рут Дрейпер) умерла, а племянник, который унаследует все богатство, как раз рассказывает Пуаро о своем распрекрасном алиби. Имеется также киноактер с лицом «греческого бога», но он еще немножко сыроват. Думаю, что должно получиться здорово. Хотя, возможно, немного простовато».
Роман был закончен в Ниневии за столом, купленным, по словам Макса, за три фунта, а по словам Агаты, за десять — как бы то ни было, экономный Кемпбелл Томпсон посчитал его излишеством.
Перед самым Рождеством 1931 года Агата оставила Макса и поехала назад «Восточным экспрессом» — путешествие, на сегодняшний взгляд, совершенно кошмарное. Добравшись к себе на Кемден-стрит, Агата сразу (в шесть часов утра) описала Максу все свои приключения. Это длинное письмо стоит привести полностью, поскольку в нем проявился не только ее талант рассказчицы, но и уже намечены характеры некоторых персонажей будущей книги «Убийство в «Восточном экспрессе».
«Мой дорогой, что это было за путешествие! Мы отправились из Стамбула в ужасную бурю. Всю ночь ехали еле-еле и часа в три утра совсем остановились. Я подумала, что мы на границе, но оказалось, мы еще никуда вообще не приехали.
За завтраком все разговорились. Там была пожилая американка, которая хотела попасть на «Аквитанию» в Шербуре; веселый маленький англичанин из Смирны; суетливый человечек, очень интересующийся археологией; старый джентльмен (лет 85) со смешливой семидесятилетней женой (очень красивой), я подумала, греки, но оказалось, они из Стамбула, очень богатые люди, старик ехал на какую-то конференцию в Будапешт. Вместе с ними сидел венгерский министр и его жена, и вчетвером они обсуждали какой-то дипломатический скандал во Франции. С нами ехали также две датчанки-миссионерки, о существовании которых никто не знал, пока они не вышли к завтраку. А еще, к нашему счастью, был директор железнодорожной компании: если бы не он, я думаю, мы бы до сих пор никуда не приехали. Он ехал в одном вагоне со мной, так что я видела всех входящих к нему с докладом и, приложив ухо к дверям, могла услышать: «Да, господин директор. Нет, господин директор».
После завтрака становилось все холоднее. Мы провели утро, завернувшись в пледы, а кондуктор, принесший мою грелку, сказал, что последний раз они простояли подобным образом три недели!!! Он сказал, что о пассажирах, конечно, позаботятся и доставят их обратно в Стамбул. А дело было серьезное, потому что пути размыло в трех местах: в двух на греческой территории и одном на турецкой, и самое сложное — решить, кому их ремонтировать.
Миссис Хилтон, американка, была в совершенном замешательстве: «Но почему они ничего не делают ?! Почему? В Штатах бы уже пригнали автомобили! Почему они не пришлют аэропланы?!»
Вскоре поползли слухи, что мы еще немного проедем поездом, а дальше на машине, и все стали собирать теплые вещи. Наконец настало время ленча, который, согласно расписанию, должен был состояться уже в Югославии. С грехом пополам мы доехали до следующей станции, где в вагоны поднялись греческие пограничники и буквально умоляли нас не беспокоиться о визах, а спокойно оставаться на своих местах. Потом был «ужин в Югославии». Среди ночи прибыл следующий «Восточный экспресс», и пятерых пассажиров из него переместили в наш вагон: здоровенного веселого итальянца, маленького немца с огромной лысиной, болгарскую даму, какого-то худого, кошмарного вида типа из Чикаго, турка в оранжевом пиджаке, с невероятным количеством золотых цепочек и прочих украшений, и голубом шелковом галстуке с нарисованной на нем лошадиной головой. Он тоже хотел попасть на «Аквитанию» и был невероятно обходительным!!! Воскресенье стояло чудесное, всю ночь шел снег, кругом было белым-бело и ярко светило солнце. После «завтрака в Италии» мы решили, что нужно дать телеграммы и направились в контору, где очень небритый грек принял нас необычайно учтиво. Телеграммы полетели в Америку, в Англию, в Бремен, в Смирну, в Париж, в Будапешт!
Естественно, он хотел, чтобы мы заплатили драхмами, а их ни у кого не оказалось. Любезные греческие офицеры отправились на поиски газеты, нашли какую-то недельной давности, и мы, сверяясь с обменным курсом, заплатили в долларах, марках и франках.
После обеда кое-что изменилось. Всех нас собрали в один вагон, а остальные отправили назад в Стамбул; поскольку старый джентльмен опоздал на свою конференцию, его жена предложила вернуться, но он категорически отказался. Он выехал в Будапешт, бодро заявил он, и даже вселенский потоп его не остановит! Он достал откуда-то сухари и любезно предложил мне: «Не отказывайтесь, мадам! Вы же не знаете, когда сможете поесть в следующий раз».
Мы были очень взволнованы, потому что наконец тронулись. Паровоз толкал нас сзади — я думала, мы сойдем с рельсов! Но ничего… Мы не спеша преодолели Грецию и очутились в том месте, где хлынувшим с гор потоком все размыло. Мы вышли и зашагали по доскам, положенным над ямами и рытвинами (ты же знаешь, как я боюсь ходить по доскам!). Получилась большая неразбериха, потому что вдалеке стоял вагон другого поезда и те пассажиры тоже шли по доскам — нам навстречу. Рабочие перестали чинить пути и принялись очень усердно таскать чемоданы туда-сюда, а каждый пассажир старался хоть одним глазком проследить за своими вещами — потому что там была целая куча багажа и почты.
Садилось солнце, и видневшийся вдали Адрианополь со всеми его минаретами был необыкновенно прекрасен. Однако нам было не до поэтических красот! В нашем новом вагоне царило полное запустение! Ни пищи, ни воды — ни попить, ни умыться! Кое-как разместились. Американка обнаружила, что для нее нет отдельного купе, и перспектива провести всю ночь с очень разговорчивой болгаркой ее разозлила: «Дочка сказала, что у меня не будет никаких проблем, что мне вообще не о чем волноваться! Я раньше не ездила в Европу и больше никогда не поеду!» Мы все как могли утешали ее, датчанки из оставшейся в бутылках воды сделали чай, я достала печенье и шоколад, а ужасный мужчина из Чикаго выложил апельсины и сыр, и… болгарская дама в мгновенье ока все это съела.
Постепенно все успокоились и стали выуживать каждый свой багаж, поскольку все было перемешано. Наконец тронулись с места (для меня это было самое главное), и чудесный маленький кондуктор (из Остенде) приготовил постели мне и датчанкам, наверно, потому, что мы не злились, как все остальные.
Ночь была спокойной, не считая того, что турок (он находился в соседнем со мной купе) периодически ломился ко мне в купе, наверно, думая, что там умывальник.
Наконец около шести часов утра поезд прибыл в Софию и остановился в миле от вокзала. В десять тридцать мы пересели (голодные и замерзшие!) еще на один поезд. Это был очередной «Восточный экспресс», только вышедший из Стамбула двумя днями позже! Каким счастьем нам показался горячий кофе!
В Белграде мы удостоились лицезреть короля и королеву, которые выглядели очень хорошо и мило улыбались. Сразу же поезд окружили сыщики и агенты — они были точь-в-точь как в кино и на сцене. Они так пристально и строго смотрели на двери туалетов, что вряд ли кто-нибудь осмелился туда зайти.
В среду вместо понедельника я наконец приехала домой…»