Джон Ле Карре

Подборка статей, посвященная анализу жизни и творчества английского писателя Джона Ле Карре.

Джон Ле Карре. Биография

Джон Ле Карре (John Le Carre, настоящее имя Корнуэлл Дэвид Джон Мур (Соrnwell David John Moore)), родился 19 октября 1931 года в городе Пул, графство Дорсет.

Детство Ле Карре было омрачено уходом матери из семьи, банкротством отца, осужденного за мошенничество. Учился в Шербернской частной школе. Изучал немецкий язык, литературу и философию в Бернском университете, современные языки с расчетом на дипломатическую карьеру, в Оксфордском университете (1952—1956); в течение двух лет преподавал немецкий язык в Итоне. В 1958 году поступил на службу в Военное министерство, через год перешел в Министерство иностранных дел. Был вторым секретарем Британского посольства в Бонне, в качестве сотрудника Интеллидженс Сервис работал в Берлине и Берне. В 1963 году, после успеха третьего романа (Шпион, пришедший с холода) ушел в отставку.

Большая игра

Сведения о службе Джона Ле Карре в разведке разноречивы. Сам он не хотел казаться литературным перебежчиком из секретного мира и неохотно сообщал об этой стороне своей деятельности: Я не был Матой Хари, — говорил он в интервью, — в течение некоторого времени я участвовал в этой работе, подобно Сомерсету Моэму, Грэму Грину и множеству других писателей. Опыт работы в британской разведке, по уверению Ле Карре, послужил ему источником размышлений над человеческими судьбами, над психологией англичан, поскольку шпионаж присутствует везде и он наилучшим образом отражает современное общество. Писатель развивал жанр шпионского романа в полемике с романтико-приключенческой традицией от Джона Бакена до Йена Флеминга. Вслед за Редьяром Киплингом он называл шпионаж Большой игрой, в которой солдатам секретной службы отведена роль пешек. Своими образцами признавал Джозефа Конрада и Грэма Грина, для которых шпионская интрига была способом создания экзистенциальной ситуации, обнажающей мотивы поведения человека. Закрытый мир секретной службы в романах Ле Карре служит моделью реального, якобы открытого общества.

Джордж Смайли

Главный герой и идеолог в произведениях Джона Ле Карре, контрразведчик Джордж Смайли (George Smiley), появляется в его первом романе Звонок мертвецу (Call for the Dead, 1961; экранизирован в 1967). В романах, писавшихся на протяжении двух десятилетий, его образ почти не меняется. Это все тот же спокойный и невзрачный человек среднего возраста (коротышка в очках, похожий на чиновника), что отвечает его профессиональному стремлению быть незаметным, смешаться с толпой – богач или бедняк, священник или простолюдин? Он не только шпион, но и ученый, изучающий немецкую литературу XVII века и придерживающийся единого метода в столь противоположных сферах: не выходить за пределы доказанных фактов. В его характере рационализм защитника существующих институтов сочетается с идеализмом странствующего рыцаря и умудренностью пилигрима. Обыгрывается и его близость герою Конан Дойла: аналитический склад ума, запоминающиеся особенности и привычки, даже постоянный адрес (Байуотер, 9).

В отличие от никогда не сомневающегося шпиона-супермена Йена Флеминга, Смайли – шпион рефлексирующий. Как и сам автор, он знает и любит Германию, но он ненавидел ее, когда там жгли книги – тогда он точно знал, кто его враг. После войны он стал профессиональным шпионом, вербовщиком агентов, кротом. Но, как говорится в Убийстве по-джентльменски (A Murder of Quality, 1962), на протяжении всей своей тайной работы он так и не сумел приспособить средства к цели. Этим определяются его отношения со своим ведомством, Цирком (версия Ле Карре британской секретной службы, англ, circus – это и площадь, на которой он поместил ее здание). Принадлежность к нему внушает чувство защищенности от реальной жизни, но и приучает объяснять ее в терминах конспирации. Работающие там люди ужасают меня, но я один из них. По словам сослуживцев, он то выходит в отставку, то возвращается. Слишком совестлив. Никогда не известно, работает он или нет.

В романе Шпион, пришедший с холода (The Spy Who Came in From the Cold, 1963; экранизирован в 1965) Смайли не работает и потому остается на заднем плане. Но его глазами увиден заключительный эпизод задуманной его начальством комбинации – гибель шпиона, ушедшего в холод, на последнее, как ему обещали, оперативное задание по другую сторону Берлинской стены. Он знал, что, став двойным агентом, не сможет рассчитывать на чью-либо помощь, но не знал, что ему предназначена роль пешки в большой игре по спасению начальника восточногерманской разведки, а на самом деле английского агента, провалившего агентурную сеть в Берлине. В этом, по отзыву Грэма Грина, лучшем из известных ему шпионских романов проводится параллель между агентами враждебных лагерей, разделенных Берлинской стеной (Мы все одинаковы), и противоположными идеологиями, в равной мере абстракциями, во имя которых в жертву приносится конкретный человек. Мотив пешки, которой не жаль пожертвовать, – один из повторяющихся у Джона Ле Карре Я даже согласна быть пешкой, только бы меня взяли в игру — эти слова из Алисы в Зазеркалье Льюиса Кэрролла взяты в качестве эпиграфа к роману Ле Карре Война в Зазеркалье (The Looking-Glass War, 1965; экранизирован в 1969), в котором Смайли также остается в стороне. Абсурдность секретной операции изображена с комизмом в традиции Пелема Грэнвила Вудхауса, усиливающим, однако, трагизм этого кафкианского романа.

С образом Смайли связан кардинальный для Джона Ле Карре вопрос о том, кто такой шпион. Отсутствие однозначного ответа подчеркнуто названием романа — Жестянщик, портной, солдат, шпион (Tinker, Tailor, Soldier, Spy, 1974; телесериал в 1979, в русском переводе — Шпион, выйди вон!, 1998), переиначивающим девичье гадание о женихе: Жестянщик, / Портной,/ Солдат, / Моряк, / Богач, / Бедняк, / Нищий, / Вор. Этот роман, а также Почетный школьник (The Honourable Schoolboy, 1977) и Люди Смайли (Smiley’s People, 1980; телесериал в 1981) составили трилогию Поиски Карлы (Quest for Karla), раскрывающую внутреннюю драму Смайли. Его поиски двойного агента — это и поиски самого себя, безуспешные попытки ответить на вопрос кто я?. Противоборство британской и советской разведок персонифицируется в противоборстве Смайли и его советского визави по кличке Карла. Свою победу Смайли расценивает скорее как поражение: для ее достижения он действовал теми же средствами, что и его противник, — воспользовался его единственным проявлением человечности, любовью к больной дочери. Их последним поединком стала встреча у Берлинской стены: Они обменялись единственным взглядом, и, наверное, каждый из них на секунду увидел в другом себя. То же сходство подчеркнуто в изображении секретных служб двух стран — лондонского Цирка и московского Центра как бюрократических систем, насаждающих всеобщую конспирацию.

Спустя десять лет как эпилог к истории Смайли была написана книга Ле Карре Секретный пилигрим (The Secret Pilgrim, 1991), напоминающая рассказы доктора Ватсона о давних делах Шерлока Холмса. На этот раз старый, уже завершивший свой путь пилигрима Смайли, выступая перед будущими разведчиками, предается воспоминаниям, как и рассказчик, его бывший коллега, который мысленно перебивает, дополняет и комментирует его (Но на лице Смайли, я убежден, улыбки не было, Я вижу, как Джордж…). Ностальгическая интонация книги вызвана не только отношением к Смайли, теперь уже легендарной фигуре, части ностальгии других, но и изменившейся обстановкой в мире.

Романы без Смайли

В 80-е годы, в романах без Смайли, Джон Ле Карре уходит от конфликтов холодной войны; тема шпионажа получает психологическое наполнение. Для завербованной героини Маленькой барабанщицы (The Little Drummer Girl, 1983; экранизирован в 1984) театральная сцена и театр жизни смешались, и она перешла в Зазеркалье, где все двоится — израильский агент Моссада и палестинский террорист. Двойничество переживается как расщепление и разрушение личности, свойственное и манипулятору-Пигмалиону: Вокруг теснятся мои маски, а сам я где-то далеко и тоскую. В романе Идеальный шпион (A Perfect Spy, 1986) двойничество анализируется как проявление хамелеонской природы человека (Вначале был шпион), умеющего жить на разных уровнях, не различающего предательства и любви (Предательство — это любовь), лжи и правды (Даже когда ты говоришь правду, ты лжешь). В этом многоплановом романе историю собственного двойничества расследует сам шпион-двойник, решивший бросить игру в Кима. Он пишет историю своей несостоявшейся жизни как двенадцатитомный ответ Прусту или исповедь, адресованную сыну.

Шпион у Джона Ле Карре обречен на одиночество. Лишь в последних романах он допускает для него возможность возвращения к банальности повседневной жизни. Русский Дом (The Russian House, 1989; экранизирован в 1990), написанный после посещения писателем Советского Союза, начинается с комической ситуации: секретные документы, привезенные из России, становятся увлекательным чтением английских дипломатов, прежде чем попасть в русский отдел английской спецслужбы, а комиссия, созданная для выяснения происшедшего, уподобляется Чеширскому Коту Льюиса Кэрролла — от нее не осталось ничего, кроме ужасно секретной нахмуренности. Для старых зубров английской разведки шпионаж — это выматывающая тревога, имитирование любви, несостоявшаяся жизнь, но и тайная цитадель, укрывающая от жизненных неурядиц. В молодом завербованном ими агенте они хотят видеть смутный образ великого английского шпиона-джентльмена. Новоиспеченный же агент выбирает любовь и жизнь, а дилемма идея или человек решается в пользу человека. Он отказывается от вознаграждений и добивается права вернуться к частной жизни и ждать обещанного воссоединения с любимой (русской) женщиной. Скромным земным раем (уединенный коттедж в Корнуолле, подстриженный газон, сохнущее на веревке белье) завершаются приключения героя Ночного администратора (The Night Manager, 1993) и его возлюбленной.

Роман Джона Ле Карре Портной из Панамы (The Tailor of Panama, 1996) далек не только от мечты о шпионе-джентльмене; в нем нет и противопоставления бескорыстных рядовых участников тайной войны тем, кто сидя в Цирке, распоряжается ими как пешками в своей большой игре, что было характерно для его произведений 60-70-х годов, теперь сами вербовщики и завербованные ведут собственную игру. Герой романа, владелец модного ателье, где он слышит больше исповедей, чем священник, далеко не так безобиден, как Наш человек в Гаване Грэма Грина, на которого ссылается автор. Завербованный английским шпионом, он почувствовал себя актером-импровизатором. Поняв, что говорить он должен то, что от него хотят услышать, выдумал тайную оппозицию, своего друга назначил ее лидером и вскоре перестал различать факты и вымысел. Англичанин же предстает как шпион новой формации. Его интересует личная выгода — дальняя, когда Панамский канал, возможно, пойдет с молотка, и ближняя – деньги, которые разведывательные службы готовы бросить в костер, если его удастся разжечь. И портному это удается. Самоубийство своего испуганного друга он инсценирует как убийство и делает его героем, что оказывается достаточным основанием для бомбежки.

В других романах конца 90-х годов (Наша игра — Our Game, 1995; Сингл и Сингл — Single and Single, 1999; Верный садовник — The Constant Gardener, 2000) Ле Карре бросает своих шпионов и дипломатов на борьбу с организованной преступностью, будь то торговля наркотиками и оружием или фармацевтическая индустрия, проверяющая новый препарат на африканцах как на подопытных животных. Но освоение новых территорий не дало писателю материала для постановки сущностных проблем, которыми отличались его лучшие шпионские романы.

А. Саруханян

Мудрый и печальный писатель

Джон Ле Kappe (настоящее имя Дэвид Джон Мур Корнуэлл) родился в 1931 году. Учился в Бернском университете и в Оксфорде, три года преподавал в Итоне. Не стал ли как раз Итон, дорогая и привилегированная школа для мальчиков, прототипом пресловутого Карна в романе Убийство по-джентльменски? После Итона работал вторым секретарем британского посольства в Бонне и консулом в Гамбурге.

Одним словом, провел немало лет в ФРГ, то есть буквально рядом с границей, разделявшей тогда мир капиталистический от мира социалистического.

Первый роман, Звонок покойнику, был опубликован в 1961 году. Поскольку начинающий писатель состоял тогда на государственной службе, ему пришлось взять себе псевдоним. Центральный конфликт первой книги — противостояние Запада и Востока на сугубо человеческом, почти бытовом уровне — будет повторяться в иных формах в последующих романах. Противниками оказываются бывшие соратники по антифашистской борьбе: британский контрразведчик Джордж Смайли и нынешний руководитель разведки ГДР Дитер Фрей.

Второй роман, Убийство по-джентльменски (1962), повествовал об убийстве, совершенном в закрытой привилегированной школе. Несмотря на высокую репутацию и давние традиции Карна, атмосфера, царящая там, оставляет гнетущее впечатление. Автор не без оснований сомневается в том, насколько весомы знания, получаемые в ней учениками, родители которых платят немалые деньги. Убийство в Карне расследует Смайли, хотя никакой политической подоплеки в этой истории нет. Подавляющее большинство персонажей романа не могут вызвать никакой симпатии. А жертва вообще личность глубоко отвратительная.

Убийство по-джентльменски можно считать удачной пробой пера. Писатель ищет свою тему, свою интонацию, но уже здесь налицо настойчивое стремление автора уйти от однозначности оценок, свойственных традиционному детективу.

Далее последовал знаменитый Шпион, пришедший с холода, по мотивам которого был вскоре снят фильм с одним из самых известных актеров западного кино, Ричардом Бертоном, в главной роли.

***

Культ силы и вообще любое насилие над отдельным человеком вызывают последовательное неприятие Ле Карре. Недаром его любимый герой Смайли ничем не напоминает могучего и элегантного покорителя всех возможных противников и женских сердец Джеймса Бонда: низкорослый, толстый, в выпуклых очках, лысеющий — типичный холостячок-неудачник средних лет. Но именно Смайли выявил советского агента-крота, работавшего в британской секретной службе. Как и любому разведку, Смайли приходилось лгать, изворачиваться, но на протяжении всей своей секретной работы ему никак не удавалось убедить себя, что цель оправдывает средства.

Эта простая истина — единственное реальное оружие в борьбе человека за сохранение себя как личности, достойной и полноценной. Но как часто мы это оружие с готовностью складываем, утешая самих себя ссылками на объективные обстоятельства.

Джон Ле Карре — мудрый и печальный писатель. Он создал своеобразную и точную летопись второй половины XX века, когда СССР и Запад, израильтяне и палестинцы и еще Бог знает кто вели жестокую и часто абсурдную схватку под ковром. Конец холодной войны питал надежду, что эти времена канут в Лету…

Канули ли?

Г. Анджапаридзе

Из предисловия к сборнику Ле Карре Дж. Сборник романов

Под пристальными взглядами

Сегодня Джон Ле Карре — один из самых читаемых писателей Англии. Он стал популярным после выхода в свет романа Шпион, который вернулся с холода (The Spy Who Came in from the Cold, 1963), третьей своей книги. Издание каждого нового романа Ле Карре сопровождается многочисленными откликами прессы, сам автор превосходно читает свои произведения по радио, несколько книг (Шпион…, Зеркальная война, 1965; Маленькая барабанщица, 1983) удачно экранизированы, а по двум объемистым романам Жестянщик, портной, солдат, шпион (Tinker, Tailor, Soldier, Spy, 1974; в русском переводе Шпион, выйди вон!) и Люди Смайли (Smiley’s People, 1980) созданы многосерийные телевизионные фильмы, успеху которых в значительной мере способствовало прекрасное исполнение роли Джорджа Смайли талантливым английским актером Алеком Гиннесом.

Читатели нашей страны впервые познакомились с произведениями Ле Карре более двадцати лет назад, когда в 1970 году журнал Иностранная литература опубликовал перевод его романа В маленьком немецком городке (A Small Town in Germany, 1968), а позднее один из его ранних романов Убийство по-джентльменски (A Murder of Quality, 1962) был включен в сборник Современный английский детектив (1971). Новое имя заинтересовало читателя. Однако позднее долгое время книги Ле Карре не только не переводились, но и нередко получали упрощенно-тенденциозное освещение в критике, что, впрочем, неудивительно: противниками Британии в его книгах неизменно выступали социалистические страны.

Серьезная англо-американская критика долго присматривалась к писателю. Лишь после опубликования романа Идеальный шпион (A Perfect Spy, 1985) она обратилась к серьезному анализу уже значительного (двенадцать книг) багажа писателя и его творческой эволюции.

Так, в 1985 году в Англии было издано исследование Д. Монагана Романы Джона Ле Карре, а в Америке — П. Льюиса Джон Ле Карре. Еще один пример серьезного интереса критики к романам Ле Карре — сборник статей под редакцией Алана Болда Ле Карре: в поисках сути. Авторы статей анализируют роль личного опыта писателя (его службу в разведке) в создании его романов (А. Болд, В. Грин), особенности его шпионских историй в контексте английской традиции детективной литературы, в особенности влияние на Ле Карре Конан Дойла (Оуэн Дадли Эдвардс), сравнительное влияние английской и американской школ детективного романа его художественную манеру (Глея Моуст) и даже роль и эволюцию женских образов в книгах Ле Карре (Mapгарет Роув).

Статьи обозначены в сборнике как главы, тем самым подчеркивается, что материалы взаимно дополняют друг друга, давая читателю ключ к пониманию особого мира, созданного творческой фантазией художника.

Первые романы Джона Ле Карре, Звонок мертвецу (Call for the Dead, 1961) и Убийство по-джентльменски (A Murder of Quality, 1962), появились на книжном рынке в начале 60-х годов, когда любители остросюжетных повествований с удовольствием поглощали захватывающие дух истории о приключениях непобедимого и неотразимого Джеймса Бонда, построенные Яном Флемингом по простейшей схеме. Британская разведка подозревает вражескую страну, кого-нибудь с Востока, в коварных замыслах, и секретная служба Ее Величества направляет своего агента, чтобы сорвать эти замыслы. Все элементы схемы представлены исключительно в превосходной степени: вражеские замыслы сверхдерзкие и в высшей степени опасные, вражеские агенты исключительно изобретательны, женщины неотразимо привлекательны, технология ультрапередовая, место действия весьма экзотическое, а сам Джеймс Бонд – настоящий супермен, и поражение его исключается.

Лишь после выхода в свет Шпиона, который вернулся с холода и романов Зеркальная война (The Looking-Glass War, 1965) и В маленьком немецком городке (1968) к Ле Карре пришло широкое признание и устойчивая популярность, с годами лишь окрепшая.

На наш взгляд, главное, что привлекло читателя — это внешняя ординарность героев Ле Kарpe. Лимас (Шпион, который вернулся с холода), Лизер (Зеркальная война), Хардинг (В маленьком немецком городке) — обычные, ничем не примечательные люди. Впрочем, неприметность — одно из профессиональных требований в их ремесле. Они честно выполняют свой долг, но оказываются лишь пешками в игре больших интересов (как Лимас и Лизер) и, следовательно жертвами, приносимыми ради успеха дела.

Кроме того, писатель стремился дать психологически убедительное изображение личности героев, их поступков — черта, отнюдь не каноническая в шпионском романе.

Новой, не характерной для авторов, пишущих в этом жанре, была и авторская позиция Джона Ле Каppe. В недалеком прошлом сотрудник одного из английских секретных ведомств, он тем не менее не демонстрирует ура-патриотизма, не стремится оправдать с позиций высшей целесообразности любую тайную операцию, проводимую, само собой разумеется, во благо Британии, — в отличие, к примеру, от того же Флеминга. Да и противника он изображает отнюдь не в карикатурно-мрачных красках, хотя политическая действительность тех стран, где работают английские разведчики (например, в ГДР), обрисована Ле Карре резко критично, как кошмар, обусловленный тоталитарным строем. Политическое противостояние, составляющее основу Большой игры, как с легкой руки Редъяра Киплинга стали называть действия разведок, отражено Ле Карре как историческая данность.

При этом писатель не стеснялся высказать свое мнение о том, что воспроизводил. Его авторская интонация нередко окрашена иронией, а то и сарказмом, и нередка критика некомпетентных и равнодушных руководителей, без лишних размышлений отправляющих своих людей в холод, то есть в стан врага. Безусловно ощущается сочувствие автора рядовым сотрудникам, вовлеченным в большую игру, жестким и жестоким правилам которой они вынуждены подчиняться.

Когда Ле Карре пишет о том, что хорошо знает, через что прошел сам, образы его персонажей привлекают явной достоверностью.

Но вот Джон Ле Карре создал чисто психологический роман Наивный и сентиментальный друг (The Naive & Sentimental, 1971) — подробное описание взаимоотношений внутри любовного треугольника. Повествование затянуто, композиция рыхлая, фабула искусственна. Книга не имела успеха, и Ле Карре вернулся к освоенному им жанру шпионского романа, написав трилогию По следу Карлы.

Жить без образа врага

С английским писателем Дэвидом Корнуэллом, прославившимся под псевдонимом Джон Ле Карре (John le Carre), мы беседовали в его конспиративной квартире в Хэмпстеде, фешенебельном районе на севере Лондона. Поводом для встречи послужил выход его нового романа Русский Дом (The Russia House, 1989), на который откликнулась многочисленными, по преимуществу благоприятными, рецензиями пресса Англии и США.

Русский Дом Ле Карре сработан в том же жанре, что и его предшествующие произведения, часть из которых переведена на русский и известна советскому читателю. Сюжетная канва, люди и ситуации во многом показаны сквозь призму личного опыта автора, накопленного им за время службы в английской разведке. Существует и еще одна, весьма характерная черта, которую отмечают не только исследователи творчества Ле Карре, но и все люди, знакомые с книгами писателя. Несомненно, это ярко выраженная английскость как личности писателя, так и вышедших из-под его пера сочинений. Вполне естественно поэтому, что наш разговор начался с рассказа Джона Ле Карре… О Дэвиде Корнуэлле.

— Родился я, — говорит писатель, — более полувека тому назад в буржуазной английской семье. Дед мой был мэром небольшого городка на южном побережье Англии, а вот его сын, мой отец, похоже, с самого раннего детства стал проявлять склонность к разного рода авантюрам. С годами она переросла в нечто более устойчивое, особенно в сфере финансов, так что ко времени моего появления на свет отцу пришлось впервые познакомиться с тюрьмой Ее Величества за кое-какие сомнительные финансовые сделки. Отец в моем представлении выглядит чем-то вроде Феликса Круля ¹, и, размышляя сейчас о своем детстве, думаю, что очень рано понял: умение обмануть и очаровать – одно из самых надежных средств в арсенале воздействия человека на своих ближних. В общественной жизни отец был необыкновенно честолюбив и настоял, чтобы мы с братом получили образование в частных школах. Думаю, разницу между частным и казенным образованием объяснять не надо, она огромна.

Хорошо помню предвоенные годы, обращение Чемберлена к нации по радио, в котором он говорил о скорой войне. Помнится, я спросил деда, где будут проходить военные действия, и тот ответил, что бомбы могут падать где угодно, даже на теннисном корте. После этих слов я старался держаться подальше от корта. Помню, в ту пору у нас, английских детей, было очень сентиментальное представление о Сталине: на бесчисленных фотоснимках дядя Джо, как мы его называли, обрезал розы в саду; на нем белый китель, рядом на фото память подсказывает лица очаровательных детишек. Между прочим, мы, английские ребята, по-своему возмущались задержкой с открытием второго фронта, всей душой стремились помочь русским в их суровой борьбе. Мы росли с чувством, что русские — наши друзья, наши союзники. Тогда никто и не вспоминал о пакте Риббентропа–Молотова. И поэтому после войны для всех нас явилось большой неожиданностью, что мы оказались по разные стороны баррикад. Лично мне показалось невероятным в начале пятидесятых годов, когда я проходил службу в британской оккупационной армии в Австрии, что мы шпионим за русскими. Со временем мне стало известно, что этот шпионаж, начавшийся в 1917 году и прерванный войной, по сути, не прекращавшийся, так как был составной частью борьбы между капитализмом и большевизмом.

Мои способности к изучению языков не остались незамеченными. К тому же они наложились на некое мое отчуждение от общества. Все вместе привело к тому, что я включился в деятельность нашего разведывательного истеблишмента и в составе его провел несколько лет. По-видимому, именно этот период моей жизни, мой личный опыт и послужили источником для размышлений над человеческими судьбами, характерами. В частности, над английской психологией и складом английского ума.

— В ваших книгах немало говорится и о нас, русских, советских людях. Кто вам ближе и интереснее из наших классиков и из современных писателей?

— Когда я взялся за свою последнюю книгу, то с жадностью набросился на русскую классическую литературу, с наслаждением перечитывал Толстого, Достоевского, Гоголя. Я восхищен и поражен Гоголем. Хотя должен честно признать, что качество переводов оставляет желать лучшего. Тем не менее в русской классической литературе я ощутил не только вечные мотивы, но и то, что эти классические творения созданы в определенную эпоху, в определенных условиях, они словно сколок общественно-политической и обыденной жизни тех времен.

Если же говорить о современных писателях, то мне знакомо творчество Юрия Трифонова и Чингиза Айтматова. Трифонов писал на грани дозволенного, напряженность эта ощущается почти во всех его книгах.

Сейчас у вас много издают из того, что подолгу хранилось в ящиках писательских столов. Некоторые из этих вещей, говоря словами Иосифа Бродского, пострадали от насилия временем — и все же делать это, конечно же, стоит. Разумеется, без знания языка трудно говорить о поэзии, ибо к переводам стихов я отношусь с большим подозрением. Конечно же, я читал поэзию и прозу Бориса Пастернака, однако боюсь, что в переводе многое утрачено. Кстати, сэр Исайя Берлин не раз в разговорах со мной убеждал меня изучить русский. По его мнению, перед человеком, знающим тот язык, открываются новые грани мира. Если мне случится пожить в Советском Союзе несколько месяцев, то обязательно займусь русским языком.

— Знание языков — депо полезное и нужное. Но как вы думаете, смогут ли сегодня писатели, интеллектуалы, люди творческого труда заговорить на языке общечеловеческих ценностей? Способны ли они влиять на правительства, иначе — играть более заметную роль в борьбе за выживание человечества?

— Существует огромная разница между тем уважением, с которым в Советском Союзе относятся к писателям вообще и к отдельно взятому литератору, и тем, как воспринимают нашего брата на Западе. К писателям в целом у нас отношение довольно равнодушное. Думаю, в СССР, как и прежде в русской истории, интеллигенция, писатели, художники, мыслители занимают в жизни общества особое место. Им исконно было присуще чувство высокой социальной ответственности, потребность говорить от лица народа, обращаться к народу.

В нашем же случае, когда мы имеем дело с более открытой, громогласно выражающей себя социальной историей, писателям таковые общественные функции свойственны не были. Боясь показаться нескромным, все-таки скажу, что был поражен, с каким интересом и вниманием люди прислушивались к моим довольно элементарным высказываниям по социальным вопросам, когда мне пришлось побывать в Соединенных Штатах. Думаю, это происходит потому, что основополагающие Проблемы не являются больше прерогативой лишь политических деятелей. Мне кажется, сегодня мы, писатели Запада, можем сыграть свою роль. Задача заключается в том, чтобы подстегнуть исторический момент. Когда Уинстона Черчилля после войны называли львом, он отвечал, что лев — это британский народ, которого он просто подстегнул.

Вновь ссылаясь на мой недавний американский опыт, скажу, что глубина и серьезность интереса к моей скромной персоне и моей последней книге меня поразили. Всех интересовало: не игра ли то, что происходит в Советском Союзе, не притворство ли, насколько все это реально и, наконец, что нам следует делать? По мере сил я пытался говорить на пресс-конференциях и в телевизионные камеры о вещах, которые нам с вами кажутся само собой разумеющимися. О том, что в СССР происходит эксперимент гигантских масштабов, что я понимаю перестройку как своего рода возврат к 1917 году, но с большей мудростью, с учетом вашего исторического опыта.

Я говорил и о том, что отношения между нами далеки от идеала, но возможности сделать их лучше сегодня — это дело наших рук и нашей совести. И смогут произойти великие и прекрасные изменения. В прошлом мы пытались строить отношения на других принципах и ничего из этого не вышло. В наши дни существует реальная возможность для великого примирения и даже великого партнерства. И в этом роль писателей весьма значительна. Единственное, чего я не выношу, это когда писатели говорят преимущественно друг с другом. Думаю, они должны больше обращаться к людям. Мне, например, честно говоря, не очень интересно было бы заседать на писательском съезде, где каждый считает своим долгом обязательно что-нибудь сказать. Для того ты и писатель, чтобы писать и говорить. Мне интереснее говорить с людьми. Я не наивный и далеко не сентиментальный человек. Но я говорю: да, сегодня есть шанс. Давайте используем его на общее благо. И тем самым, мне кажется, я приношу пользу, о чем раньше и не догадывался.

— Возвратимся к Британии. Не могли бы вы прояснить одну деликатную вещь, имеющую отношение и к вашему творчеству? Я имею в виду комплекс шпиономании. Присущ ли он англичанам и что, на ваш взгляд, лежит в его основе?

— Мне кажется, некая наша одержимость по этому поводу восходит ко временам строительства империи, когда мы, небольшая, страдающая клаустрофобией нация, ринулись в дальние пределы — Юго-Восточную Азию, в Америку и на другие континенты. Чтобы поддерживать там нашу власть, защищать торговые и иные интересы, было необходимо проникать в другие национальные группы, другие системы и страны с целью разделять и властвовать во благо Британской империи. К тому же островное положение Британии, безусловно, сказалось на национальном характере англичан. Мы осторожные, осмотрительные люди, во многом сохраняющий приверженность своим кланам. Мы очень быстро и легко прочитываем, угадываем друг друга: кто ты и что ты? К тому же мы принимаем лицемерие как неизбежность. У Ларошфуко есть высказывание по сему поводу, что порок как бы отдает должное добродетели. Короче говоря, совокупность всех этих обстоятельств привела к своего рода национальной шизофрении в отношении шпиономании.

В тех или иных формах подобные заболевания присущи также и другим нациям. Мы, британцы, прирожденные мастера камуфляжа. Будучи большими любителями разного пышных церемоний, в их тени мы умеем довольно ловко обделывать свои делишки. Наша великолепная мать всех парламентов, если ей вдруг взбредет в голову, может повести себя, как уличная девка. Это, так сказать, обратная сторона блестящей медали. Да, похоже, такая одержимость в делах шпионских вошла в нашу плоть и кровь…

По моим наблюдениям, подобная деятельность часто привлекает незрелых, несостоявшихся, сорвавшихся с якоря людей, ищущих абсолютные ответы на свои личные проблемы. Бывает так, что человеческая слабость ищет выхода в комплексе превосходства, состоящем в некоей приобщенности к тайне. Парадокс состоит в том, что в эту как бы героическую деятельность частенько втягиваются ограниченные и довольно беспомощные люди, кичащиеся тем, будто они знают больше, чем обыкновенные смертные, тем, что они якобы лучше их, так как у них в кармане пистолет и они принадлежат к избранным. Психология исключительности, любимца семьи оправдывает любое не очень чистоплотное дело, любую дешевую ложь, любую гнусность, предпринятую якобы во имя неких высших интересов.

Хорошо известна английская поговорка, что дипломат это джентльмен, который лжет на благо своей страны. Обман — это, увы, во многом самовоспроизводящийся образ жизни внутри этих организаций. При всем при том, однако, недостаточно сказать, что эти организации нужны. Они, как ни странно, отправляют жизненно важные функции. Мы должны знать друг о друге, должны быть способны наблюдать друг за другом. Эти организации — форма выражения необходимой недоверчивости, которая будет существовать всегда. Другое дело, что они должны быть более добропорядочными в будущем и служить нам, а не самим себе. Мне показалось очень уместным и своевременным заявление нового руководителя КГБ (не знаю, насколько оно соответствует действительности), что именно эти принципы будут лежать в основе их работы. Но необходимо иметь в виду, что мы вызвали эти организации к жизни и распустить их практически невозможно. Вместе с тем известно, что не менее трех пятых всех американских инженеров работают на отрасли, связанные с военным бизнесом. Существует также множество всяких организаций по проведению слежки, надзора, наблюдения. Их трудно расформировать, но не надо отказываться от попыток сделать это.

— Могут ли секретные службы играть позитивную роль в отношениях между государствами, способствуя уменьшению военной опасности?

— Для начала должен сказать, и это отражено в моей последней книге, что разведывательные учреждения как бы выступают от лица соперничающих между собой производителей оружия. Тем самым мы говорим, по сути, о бесплодности, бессмысленности идеи первого ядерного удара. Но этого мало. Почти односторонние инициативы М.С. Горбачева в этом отношении застали нас Врасплох, у нас не было резервного плана на случай окончания холодной войны, не было и плана на случай воцарения мира. Поэтому продолжает действовать инерция старых подходов, хотя мы в действительности хотели бы жить и действовать по-новому. Поэтому я на материале деятельности секретных служб пытаюсь драматизировать и обнажать это противоречие, эту опасность. Думаю, в реальной жизни, в области контроля за вооружением разведслужбы могут на основе взаимности обеспечить надзор за соблюдением уже достигнутых и новых договоренностей о разоружении, которые, надеюсь, в свое время будут подписаны. Пусть тратят свою энергию на эти цели. Но главное, пожалуй, заключается в том, что разведслужбы в методах, формах и сути своей деятельности должны отражать перемены, которые приносит жизнь, приносит наше время.

— Художественное произведение не может быть, разумеется, зеркальным отражением процессов, происходящих в реальной жизни и в реальной политике. Но в Русском Доме чувствуется надежда на перемены к лучшему в отношениях между Востоком и Западом. Во всяком случае, над этим всерьез задумываются действующие в книге герои.

— Думаю, в реальной жизни все выглядит более увлекательно и захватывающе. М.С. Горбачев пробудил в мире, на Западе, вне сомнения, может быть, даже больше, чем в Советском Союзе, то, что я назвал бы надеждой и нетерпением. Он затронул болезненный нерв нашего существования. Более 40 лет мы жили ПОД бременем ужасающей угрозы для наших детей и внуков, не говоря уже о себе самих. Было время, — к счастью, оно стирается из нашей памяти, — когда из месяца в месяц мы с удивлением обнаруживши, что мы все еще живем в тени неубывающей ядерной угрозы. Горбачев попал в самую точку, апеллируя напрямую к людям моего поколения; его обращение носит универсальный характер. Он обращается к тем, кто пользуется влиянием и авторитетом в мире, тем, кто помнит эти четыре десятилетия холодной войны, помнит трудные и горькие годы вашей истории, трагедию сталинизма, большие надежды эпохи Хрущева, разочарования, которые принесло с собой время Брежнева. Мы размораживаемся, мы становимся свободными людьми. И я говорю вместе с ним: да, в прошлом я пытался и ничего у меня не получалось, но во мне осталась одна последняя любовь, и я готов отдаться ей целиком.

Моя последняя прекрасная любовь — это гласность и перестройка. Я должен сказать, что все это самым необычным образом стало психологическим достоянием множества людей за пределами Советского Союза. Я видел, как М.С. Горбачев, по сути, выиграл президентские выборы в США, мне случилось быть в Нью-Йорке, когда он выступал в Организации Объединенных Наций. Именно его идеализм заполнил вакуум, оставшийся после этих дежурных американских выборов. Именно он говорил от лица человечества, именно он как бы вручил голодающим хлеб надежды. Я убежден, что это — начало необыкновенной духовной, позитивной революции в политике.

Может показаться, что это сказано слишком громко. Нет. Слишком долго мы предавались негативизму, враждебности, шовинизму. Предпочитали слабые, разложившиеся формы патриотизма, который заменил нам религию по обе стороны железного занавеса. Сегодня мы становимся свидетелями возникновения новых возможностей. Дело не в отдельных изменениях. Дело в том, что впервые в моей жизни я почувствовал, что мы вместе можем изменить человеческое мышление.

Настроения масс начинают подталкивать политические изменения. Канцлер Коль в большей мере вынужден считаться с общественным мнением. Маргарет Тэтчер обнаруживает, что она не может больше изображать нас как нацию, окруженную врагами с континента и живущую под постоянной угрозой русского медведя. Это больше не срабатывает. Мне кажется, что нечто подобное происходит и в США. Надеюсь, эти ощущения присущи во многом и людям в Советском Союзе, поскольку Горбачев пришел к нам как лидер, который привел в действие процессы, каковые остановить невозможно. В этом я убежден твердо.

— Если судить по вашим прежним книгам, образ врага, которым в той или иной мере наделялся Советский Союз, как бы незримо присутствовал в ваших произведениях. Считаете ли вы сегодня изменяющийся Советский Союз врагом Запада?

— Думаю, в обоих блоках остатки враждебности сохранятся еще довольно долго. Было бы наивным предполагать, что мы можем смести все это одним махом, мне кажется, обе сверхдержавы пока несколько напуганы тем, как им жить без «образа врага». Это относится в большой мере как к США, так и к СССР. Традиционный метод политика, когда его стране угрожают внутренние трудности, противоречия и конфликты, состоит в том, чтобы найти, назначить внешнего врага. Всем это хорошо знакомо. Мне лично кажется достойным уважения и восхищения то, что перед лицом этнических, социальных и экономических проблем, очевидных для всех нас, М.С. Горбачев не пошел по этому пути. Он не бросил клич: Нас окружают! Он отвергает психологию осажденной крепости, и в этом он впереди Соединенных Штатов. И поэтому, когда мы говорим о находящемся где-то там враге, мы имеем прежде всего в виду опасность отсутствия врага, неудобство, дискомфорт жизни без оного. Опасность состоит в том — история подтверждала это не раз, — что, когда вам нужен враг, вы начинаете его искать и не останавливаетесь до тех пор, пока не найдете. То, что Горбачев отвергает это, представляется мне одной из удивительных и поразительных черт вашего лидера.

Подводя итог сказанному и не вдаваясь в подробности того, у кого больше ядерного и обычного оружия, мой ответ хотелось бы завершить кратким заключением, что именно вы лидируете в гонке за ликвидацию образа врага. Это блестящая дипломатическая инициатива, которая захватывает и потрясает воображение человечества.

Интервью Джона Ле Карре,
опубликованное в Литературной газете 26 июня 1989 года

Лучший современный автор шпионских романов

Начало биографии англичанина Дэвида Корнуэлла не давало особых оснований подозревать в нем популярного писателя. В молодые годы он проявил себя как ученый в области лингвистики, преподавал в Итоне — одном из самых престижных британских частных закрытых учебных заведений, с конца пятидесятых годов в течение пяти лет был сотрудником Интеллидженс Сервис на дипломатической службе Ее Величества в Берлине и Берне.

Но уже в 1961 году опубликовал первый роман под псевдонимом Джон Ле Карре (John le Carre), и это имя спустя несколько лет встало в один ряд с именем такого знаменитого британца, мастера политического романа, как Грэм Грин, который в 1966 году сказал о Ле Карре: Это лучший современный автор шпионского романа.

Шпионским был и первый роман, но бестселлером (17 миллионов экземпляров за два года) стал третий — Шпион, пришедший с холода (The Spy Who Came in from the Cold, 1963). Военный и политический шпионаж в период холодной войны, о котором автор знал не понаслышке, кормил многих писателей по обе стороны баррикад. Но лишь немногим удалось отойти от надуманного романтизма и изображении этой деятельности. В это число вошел и Ле Карре. Так же как Грэм Грин, он избрал иронико-разоблачительную интонацию в повествовании о делах и людях на разных этажах британской разведки. Позже Ле Карре неоднократно подчеркнет эту позицию, определив свои романы как анти-бондовские (имея в виду серию Яна Флеминга о Джеймсе Бонде — агенте 007). Бонд — проститутка, — говорил Ле Карре. — Бонд как раз такая фигура, которая помогает нам уйти от действительности… Все у него фальшиво. Ле Карре чужд культ жестокости и насилия, романтики тайной войны. Разведчики в его романах — обыкновенные люди, порой даже неожиданно слабые, плохо подготовленные, что ярко показано и в Шпионе…, и в Войне в Зазеркалье. Детективная интрига в них весьма специфическая. Я взял людей незначительных, безымянных, заурядных, подобных каждому встречному прохожему, и оставил их в полнейшем хаосе, в магме шпионажа. Как бы смогли выбраться эти люди? С помощью усердия, предательства или безумия? Поиск ответа на эти вопросы очень увлекает меня.

Важно отметить, что выбор таких героев — не случайность и не произвол, еще менее — желание показать несостоятельность Интеллидженс Сервис. Цель автора весьма серьезна: он утверждает, что руководство (выступающее в его книгах под названием Контроль, Оперативный Департамент) осознанно идет на подставки своих людей, жертвует ими либо для упрочения позиций более важной агентуры (Шпион…), либо для имитации собственной кипучей деятельности, будучи в состоянии только зеркально повторять опыт и приемы периода второй мировой войны. Война в Зазеркалье (авторское название — Зеркальная война — более точно передает смысл) — довольно грустный и странный шпионский роман. Его критическая направленность (как и в Шпионе…) сочетается с безусловно работающим на повышенный читательский интерес подробностями подготовки резидентов, из нервной и напряженной работы за кордоном. Но при этом автор постоянно дает понять, что руководство Оперативного Департамента как-то несерьезно относится к миссии резидента. Неоднократно проскальзывают фразы об учебных действиях, о том, что игра есть игра и нужно добиваться того, чтобы все было как на войне.

Единственный человек, который не играет в эти игры, — постоянный герой большинства романов Ле Карре Джордж Смайли, разведчик-ас. В Войне в Зазеркалье он представляет параллельную организацию, именуемую Цирком, и, не посвященный в аферы Оперативного Департамента, из чувства профессиональной солидарности предлагает реальную помощь в вызволении проваливающегося незадачливого резидента, однако, она отвергается. Нужно быть настоящим солдатом. Случайности войны…

Смайли уже не плохо известен русскоязычному читателю. Наиболее значителен в этом плане, по мнению английской критики, роман Маленькая барабанщица (The Little Drummer Girl, 1983) об арабо-израильском конфликте. А как детектив-любитель он проявил себя в одном из первых романов Ле Карре — Убийство по-джентльменски, действие которого происходит в Англии после второй мировой войны. Много лет отдавший службе в Интеллидженс Сервис, он ушел в отставку — в мирное время так совсем не то.

Кстати надо сказать, что одна из сильных сторон творчества Ле Карре — качественная фактура материала, создание объемных, психологически проработанных образов, развернутая характеристика обстановки, в которой происходит действие.

Против стены

В силу причудливых извивов судьбы осенью 1989 года я был приглашен сниматься в качестве актера в англо-американском художественном фильме по роману Джона Ле Карре Русский дом… Факт этот достоин общественного внимания лишь по одной причине.

Читая сценарий, написанный крупным английским драматургом Томом Стоппардом, выполняя команды режиссера Фреда Скепски и просто наблюдая за долгим процессом создания фильма, когда одну и ту же сцену снимают с шести разных ракурсов для последующего монтажа, я, кажется, наконец открыл для себя одну из загадок жанра: в детективном фильме принципиально важна лишь динамика камеры, ее движение. Именно это и вводит зрителя в состояние напряжения и ожидания, которое всегда сопутствует детективу, читаем ли мы его, смотрим ли на сцене или экране. Во всяком случае, в кино в жертву динамике может быть принесено все: характеры, обстоятельства, диалог.

Можно ли применить это маленькое открытие к литературе? Ведь речь здесь идет не о динамике сюжета, а именно камеры, то есть того, что нам показывают в тот или иной конкретный момент действия. Наверное, можно. Но в литературе в роли камеры будет выступать рассказчик-повествователь, фигура, как и как известно, далеко не совпадающая с самим автором. Наверное, было бы любопытно под этим углом зрения рассмотреть рассказы А. Конан Дойла и Г. К. Честертона, с одной стороны, и Убийство Роджера Экройда А. Кристи — с другой…

Для меня же лично такой неожиданный контакт с творчеством Ле Карре, романы которого я начал читать еще в 60-е годы, был, безусловно, интересен и помог понять, что, да простят меня любители кино, романы Ле Карре при любых усилиях талантливых людей все же очень много теряют, превращаясь в фильм. Теряют, ибо Ле Карре пишет прозу, а не сюжетную разработку с захватывающей интригой. Вряд ли надо доказывать, что это жанры разные.

Судьбе было угодно подарить мне несколько встреч с Ле Карре, впрочем, слишком мимолетных, чтобы можно было говорить о действительном знакомстве. Запомнилось: крепкое, мужское рукопожатие, внимательный и доброжелательный взгляд, умение выслушать собеседника, даже если он объясняет, почему Шпион, пришедший с холода лучше, нежели цикл романов, где главный герои Джордж Смайли…

Джон Ле Карре и его первые романы

Джон Ле Карре учился в Бернском университете и в Оксфорде. Недолго преподавал в Итоне. После работал вторым секретарем британского посольства в Бонне, консулом в Гамбурге.

Первый роман Звонок покойнику опубликован в 1961 году. Его центральный конфликт в иных формах будет повторяться в последующих романах: противостояние Запада и Востока на уровне сугубо человеческом, почти бытовом, а в первом романе даже и на дружеском. По разные стороны стены, пока еще воображаемой, оказываются британский контрразведчик Джордж Смайли и его прошлый приятель и бывший соратник по антифашистской борьбе Дитер Фрей, ныне руководитель разведки ГДР.

Второй роман, названный в русском переводе Убийство по-джентльменски (1962), повествовал об убийстве, совершенном в закрытой привилегированной частной школе. Расследование, по дружбе, вел Смайли, хотя никакой политической подоплеки в этой истории не было.

В 1963 году выходит роман Шпион, пришедший с холода, принесший писателю заслуженную славу и, на мой взгляд, остающийся до сих пор не только высшим достижением Ле Карре, но и одним из наиболее значительных произведений в жанре политического детектива вообще.

Ле Карре нигде не нарушил неписаные, но и незыблемые каноны жанра: динамизм и напряженность интриги, неожиданная развязки, смертельное противостояние двух разведок. Но в чем-то очень важном он решительно отбросил канон. Тщательно соблюдая все правила игры, он демонстративно нарушил одно — однозначность решений и оценок.

Беспомощная игрушка

Ле Карре продолжает излюбленную тему своего старшего соотечественника Грэма Грина: не по своей воле ставший одиноким, человек оказывается в жестоких тисках обстоятельств. В Шпионе… это не только Лиз, но и сам Лимас, превратившийся на склоне карьеры в беспомощную игрушку тех сил, к которым всю сознательную жизнь ощущал если не привязанность, то хотя бы профессиональную близость. Его цинично предают его коллеги и начальник, а он до последнего момента просто не может себе такого представить. Ему почти до самого финала так и не дано постичь всю меру цинизма и жестокости Контролера, расчетливого и бесчувственного чиновника, привыкшего разменивать живых людей, как пешки на шахматной доске, сидя в безопасном уютном кабинете или на заднем сиденье служебного лимузина.

Лимас, если так можно выразиться, пролетарий разведки. Он всю жизнь работает на холоде, на грани смертельной опасности и, как любой пролетарий, ощущает стихийную, если угодно, классовую неприязнь к тем, кто, как Фаули, состоит в клубах, носит дорогие галстуки, дорожит реноме спортсмена и делает карьеру в разведке, ведя служебную переписку.

Но, не любя Контролера и ему подобных, Лимас просто не способен им не доверять, ибо они — джентльмены, несмотря на все их недостатки, по идее приверженные принципу fair play — честной игры.

Лимас знает, что Контролер давно утратил все человеческое. Лимас, привыкший иметь дело с ложью, обманом и предательством, исходя из своего профессионального опыта и элементарной логики, не должен доверять Контролеру, но он ему верит, ибо за Контролером стоит ведомство, которому Лимас преданно служит, а кроме того, ведь Контролер — безусловно джентльмен.

Ле Карре безжалостно сокрушает миф об офицере и джентльмене, якобы всегда действующем согласно неписаному, но твердо усвоенному кодексу чести.

В Шпионе, пришедшем с холода Ле Карре развенчивает еще один распространенный миф о загадочной романтической профессии разведчика. Рыцари плаща и кинжала, без страха и упрека ведущие тайные бои во имя идеалов свободы и демократии, — все это красивая сказка для восторженных мальчишек и девчонок. В деятельности Лимаса и его коллег нет ничего героического. Это тяжелый, опасный и не слишком щедро оплачиваемый труд.

Более того, по Ле Карре, обе стороны в этой грязной и безжалостной схватке исповедуют давний безнравственный принцип, Сформулированный еще основателем ордена иезуитов Игнатием Лойолой: цель оправдывает средства. Писатель не приемлет этот антигуманистический постулат. Люди для него не винтики огромного механизма, не пешки в схватке на шахматной доске…

Но кто способен противостоять этому безрассудному и упрямостремлению к достаточно туманной цели?

Парадоксы шпионской игры

Вечный парадокс жизни, отражаемой настоящим искусством: полюбившая Лимаса Лиз великолепно его чувствует, ничего о нем доподлинно не зная. Она совершенно точно его определяет: Ты фанатик, Алек, я знаю, что ты фанатик, но не понимаю, в чем смысл твоего фанатизма. Ты фанатик, не желающий проповедовать свою веру, а такие люди всегда опасны. Но есть ли у Лимаса какая-нибудь вера, кроме стремления отомстить Мундту за своих?

Тонко чувствующая и неглупая Лиз сама существует в столь же иллюзорном и вымышленном мире, как и жаждущий отмщения Лимас. Их соединяет жгучая и горькая страсть одиноких людей, как бы случайная и необязательная, но на самом деле им более чем необходимая. По-женски готовая на самопожертвование и немного нелепая в своей верности левой идее, Лиз подарила ему крошечку того знания, которым он, опытный ловец человеческих душ, никогда не обладал: Лимас знал, чем его наградила на прощание Лиз: заботой о повседневном, верой в простую жизнь, той простотой, которая заставляет вас завернуть в бумагу кусок хлеба и отправиться на прогулку вдоль берега, чтобы накормить чаек… То было уважение к банальности повседневной жизни, которого у него никогда прежде не было…

Да и откуда оно могло возникнуть в заколдованном круге лжи как способа существования и обдуманного предательства, в котором функционировал Лимас?

Захватывающий конфликт своих и чужих, традиционный для политического детектива, вовсе не предполагает проникновения в психологические глубины, что, по определению, является свойством так называемой серьезной литературы. Подобный синтез бесспорно удавался, пожалуй, лишь патриарху современной английской прозы Грэму Грину. Но, похоже, и Ле Карре не может обойти традиционные гриновские проблемы: верность идее и долгу, психологические мотивы и последствия предательства. В этом суть поединка Петерса и Лимаса: Петере сталкивался с этим даже в таких людях, которые претерпевали полный идеологический перелом, которые в часы ночных размышлений сумели выковать для себя новую веру и в полном одиночестве, опираясь лишь на внутреннюю силу своих новых убеждений, предавали свое призвание, свою семью и свою родину. И даже они, исполненные новых надежд и видящие перед собой новую цель, с трудом выносили клеймо предательства, даже они боролись с почти физической боязнью рассказать то, о чем, как их учили, нельзя говорить ни при каких условиях.

Проницательный Петерс целиком и полностью прав, хотя сам и не подозревает об этом. По отношению к Цирку Лимас совершает двойное предательство: первое — ложное, по легенде, второе – окончательное и бесповоротное, ибо Лиз теперь ему дороже всего того, что ему мог бы предложить Цирк.

Коммунисты Британии

С образом Лиз связана еще одна тема книги, о которой нельзя не сказать особо. Это — тема компартии Великобритании. Тут уже Ле Карре подбирается к нашему многолетнему мифу о мировом коммунистическом движении, когда на очередной съезд КПСС приглашались представители более чем ста левых партий, но никогда не публиковались ни данные о их численности, ни программы или платформы. В последние десятилетия компартия в Англии не была реальной политической силой и ни при каких условиях не могла быть названа авангардом британского рабочего класса. Напомню, что вот уже много лет в парламенте нет ни одного депутата-коммуниста.

Оставим на совести Ле Карре сюжетные ходы, свидетельствующие о теснейших связях английских коммунистов и спецслужб ГДР. Думаю, это так же далеко от истины, как и расхожее заблуждение, что все коммунисты — тайная рука Москвы или агенты Кремля. Тут скорее прав Лимас, выразившийся с присущей ему афористической точностью: Одни заводят канареек, другие вступают в партию. Лиз оказывается в партии, чтобы не чувствовать себя одинокой, а кроме того, она ведь действительно за справедливость и продолжает спорить с Лимасом в те моменты, когда эта их дискуссия лишена самого элементарного смысла. Лиз избрали даже секретарем ячейки потому, что им хотелось превратить ячейку в маленький уютный клуб, славный и революционный, но без лишней суеты. В произносимых на заседаниях речах они готовы перестраивать мир, маршировать в авангарде социализма и рассуждать о поступательном ходе истории. Судя по всему, Лиз и ее соратники принадлежат к не слишком обеспеченным слоям, и потому вряд ли следует подозревать их в неискренности. Но на Западе существует немало людей, которые, обитая в собственных трехэтажных особняках, просто обожают поговорить о равноправии, справедливости и социалистических идеалах. Мне самому приходилось встречаться с такими людьми, и поверьте, было нелегко понять, что движет ими — истинные убеждения, мода на левизну или некие другие амбиции.

Идейной кульминацией книги становится последний разговор Лимаса и Лиз в машине. Свои доводы она черпает из того комплекса идей, который мы сегодня определяем как систему общечеловеческих ценностей. Лимас же продолжает отстаивать принцип цель оправдывает средства: Твоя партия вечно воюет. Жертвует личностью во имя общества… Социалистическая реальность — сражаться денно и нощно, вечный бой, разве не так?; …В тех же терминах и категориях мыслит твоя партия. Небольшая потеря и огромные достижения. Один, принесенный в жертву во имя многих. Неприятно, конечно, решать, кто именно должен стать жертвой. Неприятно переходить от теории к практике; Идет война, прерывистая и неприятная, потому что бой ведется на крошечной территории, лицом к лицу, и пока он ведется, порой гибнут и ни в чем не повинные люди….

Лимас оперирует политическими реалиями мира, и потому спорить с ним трудно, но ведь Лиз говорит совсем о другом… И поэтому спору нет конца…

Этот полный трагизма диалог в машине вызывает в памяти еще один разговор в машине в почти аналогичной ситуации. В романе Грэма Грина Человеческий фактор (1978) центральный персонаж Касл, ставший советским разведчиком не по убеждениям, а по стечению обстоятельств, спорит со спасающим его от неминуемого ареста соотечественником:

И у вас никогда не возникали сомнения, мистер Хэллидей? Я хочу сказать — несмотря на Сталина, Венгрию, Чехословакию?

— Простите меня, сэр, но вы воспринимаете мир бы сказал, избирательно. А как же Гамбург, Дрезден, Хиросима? Они не поколебали вашу веру в то, что вы именуете демократией, хоть немного?

— Тогда была война.

— Мы воюем с 1917 года.

И этот спор не имеет однозначного решения. Грэм Грин мучим трагическими и парадоксальными катаклизмами XX века. Но свой выбор писатель сделал давно: ему прежде всего дорог человек, со всеми своими недостатками и противоречиями…

От детектива к проклятым вопросам

Ле Карре нарушает традиции политического детектива, смело вводя под самую трагическую развязку серьезнейший философско-политический спор.

Сравнивая Ле Карре с Грином, я вовсе не стремлюсь доказать, что один учился у другого или нечто заимствовал. Общность тут в ином. Не зная, как и Грин, однозначных ответов на проклятые вопросы современности, Ле Карре сделал решительный шаг, казалось бы вовсе немыслимый, в жанре политического детектива. Он встал на сторону побежденного. А именно такой всегда была позиция Грина.

Английский политический триллер дал жанру канонического героя — агента 007 Джеймса Бонда, мужественного красавца, покорителя женщин и вечного победителя. Не знаю, сознательно ли, но Ле Карре последовательно разрушает этот блистательный стереотип. В его книгах нет ни одного персонажа, хотя бы отдаленно напоминающего этого джентльмена, хладнокровного и нерассуждающего истребителя красных и иных врагов британской короны. Разве похож на Бонда Лимас, признающийся, что ему противно убивать?

Да и Джордж Смайли, действующий в большинстве романов Ле Карре, небольшого роста плотный человек в очках, интеллектуал и скептик, как будто написан так, чтобы превратиться в сознании читателей в своеобразного анти-Бонда…

Шпион, пришедший с холода выходит на русском языке в удивительное время.

Разрушена берлинская стена, призванная закрепить раздел, противостояние двух миров. Вновь зададим себе вопросы, которые на последнем рубеже терзают персонажей романа.

А может, действительно хватит бороться и погибать?

Может быть, надо просто честно работать, жить и любить, растить детей и кормить чаек?

И когда это поймет большинство людей, рухнут невидимые стены, увы, до сих пор существующие в наших душах.

Хочется верить, что горькая и честная книга Ле Карре ускорит падение этих, только кажущихся монолитными и вечными, стен.

Г. Анджапаридзе

Несколько слов о моем друге

Виктор Шкловский заметил когда-то, что книги выходят с предисловиями и без предисловий. Хорошая книга в предисловии не нуждается.

Если это так, а это безусловно так, то ни одна книга Джона Ле Kappe в предисловии действительно не нуждается. Да я и не взялся бы никогда писать предисловие. Я не литературовед, не критик, не исследователь чьего-либо творчества — зачем писать про то, в чем читатель разберется ничуть не хуже меня? А может быть, даже и лучше…

И тем не менее, когда мне было предложено представить читателю публикацию романа Война в Зазеркалье, я охотно согласился, потому что испытываю потребность сказать несколько слов об этом авторе и его творчестве. Еще точнее: потому что это доставляет мне удовольствие.

Кажется, года три назад мне позвонил директор ассоциации Великобритания — СССР Джон Робертс, находившийся тогда по делам в Москве, и выразил желание заглянуть вечером на огонек, тем более что ему предстоит ужинать где-то по соседству со мною. Буду с приятелем, — мимоходом заметил он, а я не обратил на эти слова никакого внимания.

Ужин, видимо, затянулся. Лишь около одиннадцати вечера раздался звонок в дверь, и на пороге оказалось не двое, как я ожидал, а трое гостей. Вторым был седовласый красавец спортивного вида с лицом восторженного юноши, третьим — черноволосый и чернобородый молодой человек с лицом библейского мудреца.

Мой приятель, — представил Джон седовласого, — его зовут Дэвид. Представлять чернобородого он не стал, полагая, видимо, что в этом нет ни малейшей необходимости. Деликатный хозяин (позволю себе такое бахвальство) не счел возможным требовать уточнений: желание гостя — закон.

Ну, что мне сказать про тот вечер, незаметно перешедший в ночь? Про беседу, закончившуюся на рассвете? Давно, с ранней юности я так (и столько!) не хохотал — поразительная способность седовласого к шутке, неожиданной, меткой, рожденной игрой ума и воображения, сразу же устранила скованность и сблизила нас без раскачки, без притирки, без долгого привыкания друг к другу. Но шутка не была самоцелью — она помогала почувствовать раскованность и отдаться беседе на вечные темы: о смысле жизни, о потребности в общении, не ограниченном рамками постылых запретов, о бесчеловечности и гнусности атмосферы подозрительности, недоверия, страха, которая нагнеталась в былые времена, чтобы лишить людей радости пользования всеми благами цивилизации, возможности общения с близкими по духу, на каких бы широтах они ни жили. И о том, что, кажется, будто бы, вроде бы (о, как мы боялись тогда ошибиться в прогнозах!) этой проклятой эпохе наступает конец. Мы говорили о том, что не надо ни с кем вводить счеты, искать виновных, вспоминать обиды, предъявлять претензии, сколь бы ни были они обоснованны. Не лучше ли радоваться новому политическому климату, духу обновления, уничтожению образа врага, который так долго и упорно в нас культивировали? Не лучше ли испытать во всей его полноте счастье вот этого ночного общения — ведь еще совсем недавно, чуть ли еще не вчера, о нем нельзя было даже мечтать…

Для моего гостя это был далеко не абстрактный вопрос. Ведь седовласый, как читатель, вероятно, уже догадался, и писатель Джон Ле Карре — одно и то же лицо. Дэвидом он был потому, что это его настоящее имя: Дэвид Корнуэлл, человек интересной, яркой судьбы, принял некогда литературное имя Джон Ле Карре, которое принесло ему всемирную славу.

Многие годы это имя было у нас — нет, не крамольным, но, во всяком случае, весьма и весьма сомнительным. Биография Дэвида Корнуэлла — не тайная, а явная — включала в себя не только работу на крупных дипломатических постах, но еще и службу в разведке. То есть, иначе сказать, службу, являющуюся нормальной, естественной для любого государства. Проще сказать: нет такого государства, у которого не было бы разведки. Но у нас, как известно, до последнего времени (только ли до последнего?) человек, работавший в нашей разведке, именовался разведчиком, исполняющим высокий и романтичный гражданский долг, а работавший не в нашей — шпионом со звериным оскалом и кинжалом за пазухой. Джон Ле Карре относился к этому, второму, типу со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Между тем имевший предметом своих интересов послевоенную Западную Германию разведчик Дэвид Корнуэлл давно уже стал писателем Джоном Ле Карре, чей жизненный опыт и личные впечатления органично вошли в его литературное творчество, отличающееся даже для неискушенного читателя поразительной достоверностью. Достоверность эта особого рода. Автор не воспевает разведку и не проклинает ее. Он скорбит — оттого что расколотый, раздираемый конфликтами мир вынужден обрекать людей на такое никчемное занятие. Он убеждает: эти люди с их разносторонними способностями, с их находчивостью, смелостью, мастерством могли бы применить свои таланты на ином поприще с ничуть не меньшим успехом. На ином — куда более полезном для всего человечества.

Вот эта печаль, незримо, но очень явственно присутствующая во всех его романах, вносит в них ту щемящую человечность, которой так недостает тысячам бестселлеровских поделок, принадлежащих перу многочисленных детективщиков во всех частях света. Ни лихой сюжет (иногда куда более лихой, чем сюжеты Джона Ле Карре), ни леденящие душу детали, ни красочно выписанные образы суперменов — ничто не может заменить этой грустной ноты, которая пробивается и сквозь юмор, и сквозь диалоги, и сквозь размышления о кровоточащих проблемах нашего времени. Той грустной ноты, что делает произведения Джона Ле Карре явлением литературы. Подчеркну еще раз: не только увлекательным чтением, но и явлением литературы.

У детектива миллионы поклонников, и это привлекает в ряды его создателей несметное количество дилетантов и графоманов. Потребность все в новом и новом допинге порождает поток сочинений, легко находящих своего потребителя. Этот поток настолько девальвировал жанр, что сколько-нибудь уважающий себя читатель признается в любви к нему не иначе как со стыдливыми оговорками, смущением и неловкостью. Уже сложился стереотип: даже зазывные издательские аннотации, рекламируя очередное произведение этого жанра, пользуются теми же оговорками. Хотя это и детектив, но… — без этого но считается не очень приличным выпускать книгу и предлагать ее серьезному читателю.

Романы Джона Ле Карре ни в каких но не нуждаются. Они органичны во всем: и в форме, и в содержании. Своим присутствием в литературе писатель поддерживает достоинство жанра. Читатель его произведений не должен стыдливо оправдываться, чтобы не прослыть легкомысленным в глазах умудренных друзей.

Да, Джон Ле Карре писатель откровенно политический. Его интересует весь широкий спектр актуальных политических проблем, от которых так драматично, так впрямую зависит повседневная жизнь обыкновенного человека — зависит даже в том случае, если сам человек эту зависимость не видит, не ощущает.

Будучи автором политических романов, Джон Ле Карре придает им детективную напряженность — в точном соответствии с реальной жизнью. Ибо современная политика — и внутренняя, и внешняя — отличается такими неожиданными поворотами сюжета, такой внутренней драматургией, перед которой бледнеет даже самая изощренная фантазия. Он ведет нас за кулисы такого театра, в котором мы не зрители (ибо действие скрыто от наших глаз непроницаемым занавесом), но участники, не имеющие представления о том, что, вопреки нашей воле и нашим желаниям, тоже втянуты в действие.

Политический детектив — излюбленный жанр Джона Ле Карре, где он, автор, не сторонний наблюдатель, холодный и беспристрастный, а активный участник происходящего. Даже если по сюжету его присутствие на подмостках и не обозначено. Он не скрывает своих симпатий и антипатий, своего отношения, своей позиции. Эта позиция может одним нравиться, других раздражать, но она всегда откровенна, всегда честна Он не маскируется, не прячется за иносказаниями, не держит фигу в кармане. Каждый его роман — это приглашение к спору.

Вероятно, эта честность, открытость, стремление высказать свою позицию по острым проблемам нашего времени сделали его писательское имя столь популярным и уважаемым. И конечно, уровень его литературы: он говорит сам за себя.

Детективщики в своей массе, насколько я их знаю, это, как правило, довольно замкнутая каста людей, вращающаяся в своем тесном кругу. Круг Джона Ле Карре – это духовная элита крупнейших столиц мира в его доме на удаленной от круглосуточного шума и бурнокипящей жизни лондонской окраине я встречал выдающихся дипломатов и литераторов, ученых и музыкантов: что ни имя, то знаменитость в разнообразнейших сферах интеллектуальной жизни. Человек европейской образованности, полиглот, блестяще владеющий несколькими языками, эрудит, легко переходящий от одной проблемы к другой и в каждой чувствующий себя отнюдь не чужаком, интеллигент до мозга костей, Джон Ле Карре принадлежит к той демократической аристократии, которая является сегодня властительницей дум. Для тех, конечно, кто хочет и может думать.

Романы Джона Ле Карре приходят к нам с большим опозданием. Лучше поздно, само собой разумеется, чем никогда, но раньше — было бы все-таки еще лучше, чем позже… Их тиражи у себя дома и за границей достигают многих миллионов экземпляров. Мы поймем, что это значит, если вспомним: даже пять тысяч разошедшихся книг там, «у них», означают литературный и коммерческий успех. Миллионы — для серьезной книги, а не для очередного боевика с серией кошмарных мордоворотов — говорят сами за себя.

Поездка по Советскому Союзу, которую совершил Джон Ле Карре два с лишним года назад, произвела на него сильное впечатление. Особенно врезалось ему в память пребывание на киргизской земле, встреча с Чингизом Айтматовым, беседы и споры, которые он вел не только во Фрунзе, но и в далеких аилах. Перестройка едва еще начиналась, очень многим из того, что органично вошло теперь в нашу жизнь, тогда даже не вошло, но Джон Ле Карре чутко уловил ветер перемен и почувствовал, что страна, так долго бывшая к нему отнюдь не благосклонной, стоит на пороге великих перемен. Впечатления от этого путешествия подвигли его на новый роман, над которым он работал все это время. И вот только сейчас, в июне восемьдесят девятого, роман вышел по-английски, и о предстоящем выходе его на других языках уже объявлено в печати². Будем надеяться, что его публикация по-русски не заставит себя ждать слишком долго.

Я ничего не сказал о романе Война в Зазеркалье, но, повторю это снова, я и не собирался о нем ничего говорить. Роман перед вами, вы можете его прочитать и составить свое представление без моих подсказок и рекомендаций, в которых нет никакой нужды.

Но — последнее, чем хочу я закончить свое слишком затянувшееся предисловие. Незаметно исчез из нашего повествования тот третий ночной гость, которого я представил как чернобородого молодого человека с лицом библейского мудреца. Благодаря его труду мы и имеем сейчас возможность читать Войну в Зазеркалье, ибо речь идет об одном из переводчиков романа — Владимире Стабникове. Именно тогда, сопровождая писателя в поездке по стране, Володя познакомился с Джоном Ле Карре и подпал (могло ли быть иначе?) под его обаяние. Итогом явилась работа, которую он выполнил вместе со своим коллегой Михаилом Гребневым, а впереди, надо думать, и другие еще переводы: ведь творчество Джона Ле Карре пришло к русскому читателю пока еще далеко не в полном объеме.

Вот и все, что я хотел сказать, приглашая читателей к чтению романа Война в Зазеркалье, который написал мой друг Дэвид Корнуэлл, известный миру как писатель Джон Ле Карре.

Аркадий Ваксберг

Предисловие к изданию романа
Война в Зазеркалье

Шпионаж — образ нашего времени

Английский остросюжетный роман, ярким представителем которого сделался уже в 60-е годы Джон Ле Карре, построен, как правило, на совершенно иных принципах чем американские аналоги, и по книгам его это очень хорошо видно. Во всяком случае, романы Ле Карре более социальны, более привязаны к английскому быту со всеми его условностями и атрофиями. В сущности, это обостренная бытовая проза, и когда однажды сам Д. Ле Карре назвал свои романы антибондовскими, то есть являющими собой полную противоположность шпионскому романтизму, то с ним никто не стал спорить.

Впоследствии по роману Джона Ле Карре режиссер Л. Андерсон снял популярный художественный фильм. Что касается спора о пользе или вреде частных школ-интернатов для мальчиков в Англии, то, начавшись еще в бурные 60-е годы, он идет до сих пор.

Настоящее имя писателя — Дэвид Корнуэлл. Он родился в 1931 году, после завершения образования стал подающим надежды ученым в области лингвистики, преподавал в одном из фешенебельных учебных заведений Итона. Затем — крутая перемена в судьбе, он становится сотрудником Интеллидженс Сервис, английской разведки, а через некоторое время переходит на дипломатическую работу в Берлине, впоследствии — в Берне.

Джон Ле Карре, кажется, никогда не говорил о том, что побудило его заняться писательским творчеством, может виной тут был интерес к языку, ведь лингвистика — это и есть изучение языка… Как бы то ни было, уже первые романы автора понравились читателям, а третий — Шпион, вошедший с холода, созданный в 1968 году, сразу сделался бестселлером, собрав за два года тираж в 17 миллионов экземпляров. Грэм Грин, столь высоко отозвавшийся о Джеймсе Хедли Чейзе, еще больший комплимент высказал в адрес Ле Карре: Это лучший современный автор шпионского романа. И, видимо, был недалек от истины. Доскональное знание обстановки, в которых действуют герои, ироничность интонации, принципиальный отказ от изображения жестокости и насилия в пользу самого недвусмысленного реализма, как бы он ни казался приземленным, дегероизация у каждого, кто раскрывал очередной роман Д. Ле Карре, ощущение предельной достоверности изображения жестокости и насилия в пользу самого недвусмысленного реализма, как бы он ни казался приземленным, дегероизация шпионского ремесла в сегодняшнем мире и так далее, — это создавало у каждого, кто раскрывал очередной роман Ле Карре, ощущение предельной достоверности не оставляет нас с таким интересом и участием следить за труднейшей умственной работой того же Джорджа Смайли, с которым мы встречаемся и на страницах романа Убийство по-джентльменски и который действует еще в нескольких произведениях писателя?

Заметьте, Смайли — не профессиональный сыщик. Он не совершает привычных для нас детективных манипуляций, как то розыск пуговиц с одежды преступника, осмотр пепла с его сигары, поиск лоскутков ткани с его одежды и тому подобное. Смайли прежде всего умный наблюдатель и психолог, отлично знающий жизнь. Это его главное оружие, и пользуется он им мастерски. Впрочем, лучше о своих методах писательского исследования говорит сам Д. Ле Карре: Я беру людей незначительных, безымянных, заурядных, подобных каждому встречному, и оставляю их в полнейшем хаосе, в магме шпионажа. Как бы смогли безумия? Поиск ответа на эти вопросы очень увлекает меня». Ясно, что собственно детективные завязки при таком подходе играют второстепенную роль, а на первый план выходит то, что связано с взаимоотношениями людей, столкновением убеждений и характеров, спецификой познавания.

Особая тема для Джона Ле Карре — антифашистская. Ей посвящен, например, роман В одном немецком городе. Вряд ли кто помнит сегодня, что в дни, когда он создавался, истекал двадцатилетний судебный срок давности за нацистские преступления. Отсюда коллизия романа: суд бессилен, значит, лидера фашистов (точнее, неофашистов, которые тогда в Западной Германии стали проявлять активность) могут покарать лишь чьи-то личные смелые действия.

С тех пор утекло немало воды. Фашизм продолжает медленно, но верно растекаться по свету, перешагнул и наши, отечественные пределы… Стало быть, с ним по-прежнему актуальна. Что касается позиции автора в этой борьбе, то она с шестидесятых годов так и осталась неизменной.

В заключение еще раз процитируем самого Ле Карре: Кого сегодня может заинтересовать измена? Она уже не вызывает скандала. Тогда как шпионаж существует повсеместно, и он наилучшим образом отражает общество нашего времени. Тут как бы высказана определенная программа творчества. Книги Д. Ле Карре, печатающиеся по всему миру и продолжающие завоевывать все новых почитателей его таланта, подтверждают правильность ее.

Вадим Черняк

Нелегкая доля ищейки

Начав карьеру скромным учителем средней школы, Джон Ле Карре, выпускник Итона и Оксфорда, поступает затем на службу в Интеллидженс сервис, а спустя несколько лет становится профессиональным писателем. За три десятка лет он написал, в сущности, не очень много книг, но его романы Шпион, который вернулся с холода (1963), Сапожник, портной, солдат, шпион (1974), Война в Зазеркалье (1965), Маленькая барабанщица (1983) получили признание международного читателя. Это — летопись трудной, подчас постыдной и унизительной жизни разведчиков английских, американских, западногерманских и советских спецслужб, мощная цепь которых оплела весь мир. Его герои — специалисты узкого профиля по подделке документов, изготовлению спецоружия, тайников, дешифровке, выявлению связей объекта слежки с другими дипломатами в логове врага. Но романтика слежек и убийств в духе Яна Флеминга менее всего привлекает писателя. Его задача — разобраться в механизме нравственных и социальных коллизий, политических и идеологических доктрин, в силу которых отдельные лица и целые народы становятся заклятыми врагами или союзниками, а потом в силу неких исторических обстоятельств враги оказываются соратниками и наоборот.

B рамках политического детектива Джон Ле Kappe сумел показать картину роста и развития в Западной Германии фашистского движения, сопровождающегося массовой истерией. Эта тема заслуживает серьезных размышлений, — писала американская критика о романе В маленьком городке на Рейне.

Герой повествования, английский разведчик, приезжает в посольство Великобритании в Бонне, откуда исчез один из сотрудников. Постепенно выясняется, что в прошлом он — немец-антифашист, сидел в гитлеровских концлагерях и теперь на свой страх и риск занялся выслеживанием преступного прошлого лидера неофашистов Карфельда, который был начальником одного из самых чудовищных гитлеровских лагерей смерти, где на узниках испытывали отравляющий газ, потом убивали их, вскрывали и расчленяли трупы.

Я стал свидетелем политических преступлений, лицемерия, беспредельной жестокости, с которыми непременно сталкиваешься, находясь на дипломатической службе. Это ее оборотная, горькая сторона. Меня интересовали различные социальные институты, — говорил Джон Ле Kappe корреспонденту английского еженедельника Лиснер. — Мне казалось, что я смогу сделать много полезного в этой области, однако, когда я столкнулся с конформизмом, я почувствовал, что мне надо искать выход. И я стал писателем….

Его старший коллега по цеху Грэм Грин, тоже на собственном опыте испытавший тяготы службы в Интеллидженс сервис, в послесловии к своему роману Человеческий фактор отмечает, что любое произведение, посвященное деятельности секретной разведки, неизбежно содержит значительную долю вымысла, поскольку описание подлинных событий почти обязательно нарушит ту или иную статью положения о соблюдении государственной тайны. Проект Дядюшка Римус является исключительно плодом авторского воображения (и я верю, что таковым он и останется). И все же, как говорил мудрый сказочник Ганс Андерсен, ремеслом которого также был вымысел, из реальности сотканы наши фантазии.

Возникает резонный вопрос: представляют ли сегодня, когда нам становятся известны реальные факты, во сто крат более страшные и зловещие, чем самые мрачные фантазии больного воображения, — о Катынском злодеянии, о том, как в Испании с помощью НКВД создавались тайные тюрьмы, в застенках которых гибли борцы против тоталитарных режимов, об убийстве Андреаса Нина, Федора Раскольникова, Игнатия Рейсса, правда о ГУЛАГе, представляют ли сегодня ценность беллетризованные сюжеты из жизни тайных агентов? Думается, безусловно представляют, ибо писатель не просто способен увидеть событие, но и проникнуть в суть явления, ставшего одним из самых эффективных рычагов в борьбе как разных политических систем, так и разнообразных политических коалиций. Человек с двойным дном, агент-борец за идею и агент-наемник, перевербованный несколько раз, — феномен двадцатого столетия, ибо именно в наше время он приобрел столь универсальное и доминирующее значение. Тотальная слежка, тотальное недоверие, мания преследования, шпиономания, фальсифицированные убийства, предатели с ликом героя и честные люди с клеймом предателя. И чем трагичнее и полнее предстает перед нами правда о солдатах невидимого фронта и их жертвах, чем беспощаднее эти свидетельства, тем очевиднее нравственная насущность в художественном осмыслении этих свидетельств.

Английская традиция, пожалуй, плодотворнее прочих демонстрирует нам пример как философско-публицистического подхода, так и собственно художественного. Достаточно припомнить испанский цикл очерков Джорджа Оруэлла, его Каталонский дневник, с одной стороны, а с другой — притчу-буффонаду Г. К. Честертона Человек, который был Четвергом, в которой все поголовно члены общества анархистов оказываются сотрудниками тайной полиции…

Джон Ле Kappe несколько лет был отлучен от нашей страны, поскольку позволял себе писать и о советских шпионах, и о советском участии в холодной войне. Три года тому назад он приезжал к нам, встречался с читателями Всесоюзной Государственной библиотеки иностранной литературы, с сотрудниками наших журналов и издательств. Деликатный человек, мягко, но с завидным терпением он говорил о том, что фальсификация истории прежде всего губительна для будущего — лживые идеалы приносят лишь разрушение. Его несколько усталый, тихий голос, неспешные жесты убеждали слушателя — эти слова, он почерпнул в трудах классиков учения о развитии общества, это уроки, преподанные старому учителю самой жизнью и вспоминалась реплика, обращенная к герою романа В маленьком городке на Рейне, к Тернеру: Вы — типичный сакс… большое сердце и этот прославленный здравый смысл, который пытается разобраться в идеалах.

Прошло два года, вышел новый роман Ле Карре Русский дом, пафос которого, по словам самого писателя, заключается в следующем: Слишком долго мы предавались негативизму, враждебности, шовинизму, предпочитали слабые, разложившиеся формы патриотизма, который заменил нам религию по обе стороны железного занавеса. Сегодня мы размораживаемся, становимся свободными людьми.

А. Николаевская

Человек, изменивший…

Сегодня мы отмечаем день рождения великого английского писателя, Дэвида Джона Мура Корнуэлла, больше известно своим читателям под псевдонимом Джон Ле Карре. Писателя, который блестящим образом уже которое десятилетие рассказывает захватывающие истории о деградации власти и шатком равновесии между чиновниками и простыми гражданами, о должностных лицах распространяющих лживую информацию в интересах какой-либо компании. Ле Карре не только рассказывает истории, но еще и учит о моральных обязательствах одного человека перед другим, о последствиях предательства, особенно если это предательство друга. В своих романах он словно измеряет глубину сексуальных и эмоциональных отношений между мужчинами и женщинами. Он заставляет своих героев как в маскараде, примерить маски, чтобы читатель мог включиться в игру, и словно сам участник действа оценить степень любви другого человека, или профессиональный уровень специалиста, или просто человека, который хотел бы выполнить взятые на себя обязательства.

Ле Карре блестяще описывает продажных политиков или чиновников самого высшего ранга, которые придумывают международные интриги и испытывают от этого удовлетворение, когда эти персонажи наблюдают за моральным разложением других.

А для этого Ле Карре выбрал для работы жанр шпионского триллера, но в отличие от других писателей, работающих в этом жанре, он ушел от избитых интриг, наполнив романы чувствами и эмоциями. Его романы больше напоминают продолжение произведений Джозефа Конрада и Грэма Грина. Хотя фон романов обычно реальные события будь-то на Ближнем Востоке или в Африке, где сверхдержавы проявляют свои подлинные интересы, не скрытые красивыми политическими речами, основными героями его книг являются простые люди, всегда в непростых ситуациях. Часто это романтики, в которых зашкаливает индивидуализм, оттого они и способные проявить себя в нестандартной обстановке. Писатель фокусирует свое и читательское внимание на глубоких психологических аспектах, которые являются ключами в понимании подлинности в закрученных интригах, в которые попадают его герои. Ле Карре навсегда изменил лицо шпионского детектива и теперь читатели, ранее пренебрегавшие произведениями этого жанра, не могут не согласиться, что творческий потенциал, заложенный в его работах изменил не только жанр, но и читательские (и зрительские) ожидания, а фильмы по его произведениям, еще один аргумент в его пользу.

Избранная библиография

Серия о Джордже Смайли

Звонок мертвецу (Call for the Dead, 1961)
Убийство по-джентльменски (A Murder of Quality, 1962)
Шпион, который вернулся с холода (The Spy Who Came in from the Cold, 1963)
Война в Зазеркалье (The Looking-Glass War, 1965)
Карла (The Karla Trilogy)
Шпион, выйди вон! (Tinker, Tailor, Soldier, Spy, 1974)
Достопочтенный школяр (The Honourable Schoolboy, 1977)
Команда Смайли (Smiley’s People, 1979)
Секретный пилигрим (The Secret Pilgrim, 1990)
Шпионское наследие (A Legacy of Spies, 2017)

Романы

В одном немецком городке (A Small Town in Germany, 1968)
Наивный и сентиментальный влюбленный (The Naive and Sentimental Lover, 1971)
Маленькая барабанщица (The Little Drummer Girl, 1983)
Идеальный шпион (A Perfect Spy, 1986)
Русский дом (The Russia House, 1989)
Секретный пилигрим (The Secret Pilgrim, 1990)
Ночной администратор (The Night Manager, 1993)
Наша игра (Our Game, 1995)
Портной из Панамы (The Tailor of Panama, 1996)
Сингл & Сингл (Single & Single, 1999)
Преданный садовник (The Constant Gardener, 2001)
Абсолютные друзья (Absolute Friends, 2003)
Песнь признания (The Mission Song, 2006)
Особо опасен (A Most Wanted Man, 2008)
Такой же предатель, как мы (Our Kind of Traitor, 2010)
Хрупкая истина (A Delicate Truth, 2013)
Агент на передовой (Agent Running in the Field, 2019)
Сильвервью (Silverview, 2021)

Документальные произведения

The Good Soldier, 1991
Afterword, 2014 — эссе о Киме Филби, опубликованное как предисловие к кинге Шпион среди друзей Бена Макинтайра
Голубиный туннель (The Pigeon Tunnel: Stories from My Life, 2016)

Для дальнейшего исследования

Кочеткова И. Джон Ле Карре: Новый роман в контексте творчества писателя // Диапазон. 1991. № 1
Monaghan D. The Novels of John le Carre: The Art of Survival. L., 1985
The Quest for le Carre / Ed. A. Bold. L., 1988.