Чистка Берсвилла

Чистка Отравилла (The Cleansing of Poisonville) — первая часть из романа Дэшила Хэммета Красная жатва, ставшего образцом в жанре крутого детектива

Женщина в зеленом и мужчина в сером

Впервые Берсвилл назвал при мне Бесвиллом один рыжий детина по имени Хикки Дьюи в «Большом корабле», в Батте. Поскольку он и рубашку называл «убашкой», я не придал этому значения. Однако в дальнейшем я обнаружил, что Берсвилл называют Бесвиллом и те, кто произносит «р» вполне нормально. Но и тогда я счел это всего лишь безобидной шуткой. Спустя несколько лет я поехал в Берсвилл и убедился, что был не прав.

Прямо с вокзала я позвонил в «Геральд», попросил к телефону Дональда Уилсона и сообщил ему о своем приезде.

— Можете быть у меня в десять вечера? — спросил он хорошо поставленным голосом. — Я живу на Маунтен-бульвар 2101. На Бродвее сядете в трамвай, сойдете на Лорел-авеню и пройдете два квартала пешком.

Я обещал, что приду. Затем поехал в гостиницу «Грейт Вестерн», оставил там вещи и вышел пройтись.

Красотой Берсвилл не отличался. У его архитекторов была явная слабость к кричащим цветам. Когда-то, возможно, город смотрелся, но со временем желтый дым, валивший из высоких кирпичных труб плавильного завода, выстроенного у подножия мрачной горы, выкрасил все дома в одинаково тусклые цвета. В результате получился уродливый, сорокатысячный городишко, зажатый между двумя не менее уродливыми, покрытыми густым слоем сажи горами. Под стать городу было и нависшее над ним закопченное небо, которое ничем не отличалось от заводского дыма.

Первый же попавшийся мне полицейский был сильно небрит. У второго на поношенном кителе не хватало пары пуговиц. А третий стоял на самом оживленном городском перекрестке и регулировал движение с сигаретой в зубах. После этого я перестал обращать на них внимание.

В девять тридцать я сел на Бродвее в трамвай и поехал по адресу, который дал мне Дональд Уилсон. Через полчаса я уже стоял у ограды углового дома.

Служанка, открывшая мне дверь, сообщила, что мистера Уилсона нет дома. Пока я пытался втолковать ей, что мистер Уилсон сам назначил мне прийти в это время, в прихожую вошла стройная блондинка лет тридцати в зеленом шерстяном платье. Улыбка никак не вязалась с ледяным взглядом ее больших голубых глаз. Пришлось повторить все сначала.

— Мужа сейчас нет. — Она говорила с легким акцентом.— Но раз вы с ним договорились, значит, он скоро будет.

Мы поднялись по лестнице и вошли в комнату, выходившую на Лорел-авеню. Темная мебель, много книг. Она усадила меня в кожаное кресло у камина, сама села напротив, вполоборота ко мне, и приступила к допросу:

— Вы живете в Берсвилле?

— Нет, в Сан-Франциско.

— Но вы здесь уже бывали?

— Нет.

— Правда? И как вам наш город?

— Пока трудно сказать, — соврал я. На самом деле сказать было легче легкого. — Я ведь только сегодня приехал.

— Место жуткое, сами увидите. — Она на мгновение опустила свои большие голубые глаза, а затем допрос продолжался: — Промышленный город, ничего не поделаешь. Вы горный инженер?

— Не совсем.

Она покосилась на каминные часы и сказала:

— Дональд повел себя не лучшим образом. Пригласил вас. A сам ушел. Да и время для деловой встречи он выбрал не самое удобное.

— Ничего страшного.

— Впрочем, может, у вас не деловая встреча?

Я промолчал.

Она язвительно хмыкнула.

— Я, наверно, ужасно надоела вам своими расспросами, — весело сказала она. — Но вы сами виноваты — молчите, вот и заинтриговали меня. Вы случаем не бутлегер? Сколько их у Дональда перебывало — не сосчитать.

Я только загадочно улыбнулся: понимай, мол, как знаешь.

Внизу зазвонил телефон. Миссис Уилсон вытянула к огню длинные ноги в зеленых домашних туфлях и сделала вид, что не слышит звонка. Почему — неизвестно.

— Боюсь, мне… — начала она, но тут в дверях появилась служанка, которая поднялась позвать хозяйку к телефону.

Миссис Уилсон извинилась, вышла вместе со служанкой в коридор, но вниз не пошла, а взяла отводную трубку.

— Говорит миссис Уилсон, — услышал я. — Да… Что, простите?.. Кто? Пожалуйста, говорите громче… Что?!. Да… Да… Кто это?.. Алло! Алло!

Трубка с грохотом упала на рычаг. Послышались удаляющиеся шаги. Быстрые шаги.

Я закурил. Пока она бежала вниз по лестнице, я тупо вертел в руках сигарету. Затем подошел к окну, отодвинул край занавески и выглянул на Лорел-авеню. За домом, прямо под окном, находился квадратный белый гараж.

Тут я увидел, что от дома к гаражу торопливо идет стройная молодая женщина в темном плаще и шляпе. Это была миссис Уилсон. Уехала она в двухместном «бьюике». А я вернулся к камину и стал ждать.

Прошло три четверти часа. В пять минут двенадцатого перед домом взвизгнули тормоза. Через две минуты в комнату вошла миссис Уилсон. Без плаща и без шляпы. Лицо белое, глаза почернели.

— Извините, пожалуйста, — выдавила она из себя, и ее крепко сжатый рот исказила судорога. — Но вы прождали зря. Мужа сегодня не будет.

Я сказал, что утром позвоню ему в редакцию.

Спускаясь по лестнице, я ломал себе голову, почему зеленый носок ее левой туфли потемнел и намок. Уж не от крови ли?

***

На Бродвее я сел в трамвай. Сойдя на остановке, находившейся в нескольких минутах ходьбы от моей гостиницы, я увидел, что у бокового входа в здание муниципалитета стоит толпа.

У двери с надписью: «Полицейское управление» — собралось человек тридцать — сорок мужчин и несколько женщин. Кого тут только не было: еще не снявшие комбинезоны рудокопы и плавильщики, расфранченные завсегдатаи бильярдных и дансингов, холеные мужчины с сытыми бледными лицами, добропорядочные мужья с постным видом, такие же добропорядочные и скучные жены, а также несколько шлюх.

Вклинившись в толпу, я встал рядом с коренастым человеком в измятом сером костюме. Серым, впрочем, был не только его костюм, но и лицо и даже полные губы, хотя на вид ему было немногим больше тридцати. Крупные черты, умные глаза. На серой фланелевой рубашке алел широкий красный шелковый галстук.

— Что случилось? — поинтересовался я.

Прежде чем ответить, он внимательно изучил меня, словно хотел убедиться, что информация попадет в надежные руки. Глаза у него были такими же серыми, как и костюм, только жестче.

— Дон Уилсон отправился в гости к всевышнему. Пусть на небесах полюбуются, сколько в него пуль всадили.

— Кто его убил? — спросил я.

— Убийца, — ответил серый, почесав в затылке.

Но мне нужны были факты, а не хохмы, и я бы попытал счастья с кем-нибудь другим из толпы зевак, если бы меня не заинтриговал его красный галстук.

— Я в этом городе никого не знаю. Сделайте доброе дело — просветите меня, — попросил я.

— Дональда Уилсона, эсквайра, редактора двух газет, утренней «Морнинг геральд» и вечерней «Ивнинг геральд», нашли убитым на Харрикен-стрит. Убийца скрылся, — монотонной скороговоркой диктора пробубнил он. — Теперь, надеюсь, вы удовлетворены?

— Более чем. — Я выставил палец и коснулся кончика его галстука. Вы в этом галстуке случайно или нет?

— Я — Билл Квинт.

— Не может быть! — воскликнул я, лихорадочно соображая, кто бы это мог быть. — Очень приятно.

Я стал рыться в бумажнике в поисках подходящей визитной карточки — они у меня имелись на все случаи жизни. Вот эта, красная, пожалуй, подойдет. Из нее следовало, что я — Генри О’Нил, моряк, активный член профсоюзной организации «Индустриальные рабочие мира». Все — ложь от начала до конца.

Я вручил карточку Биллу Квинту. Он внимательно изучил ее, повертел, затем вернул и еще раз пристально оглядел меня с головы до пят. Доверия я у него явно не вызывал.

— Все там будем, — глубокомысленно заметил он. — Вам в какую сторону?

— В любую.

Мы пошли по улице и завернули за угол; по-моему, нам обоим было совершенно безразлично, куда идти.

— Раз вы моряк, что вы здесь делаете? — как бы невзначай спросил он.

— Откуда вы взяли, что я моряк?

— Из вашей визитной карточки.

— Мало ли что там написано. У меня есть еще одна, где сказано, что я шелковичный червь. А завтра, если хотите, могу показать карточку, что я шахтер.

— Не выйдет. Кого-кого, а шахтеров я знаю неплохо.

— A если вы получите телеграмму из Чикаго?

— Подумаешь! Здесь я хозяин. — Он показал на дверь ресторана и спросил: — Выпьем?

— Не откажусь.

Мы прошли через ресторан, поднялись по ступенькам и вошли в узкую комнату с длинной стойкой и рядом столиков. Билл Квинт кивнул молодым людям, сидевшим за столами и у стойки, и, откинув зеленую занавеску, завел меня в один из небольших кабинетов.

Часа два мы пили виски и разговаривали.

Серый, оказывается, сразу сообразил, что я не имею никакого отношения ни к той визитной карточке, которую я ему вручил, ни к той, которую упомянул. На профсоюзного активиста я был совсем не похож. Будучи сам ведущим деятелем ИРМ в Берсвилле, он счел своим долгом выведать, кто я такой, а про деятельность профсоюзов особенно не распространялся. Это меня устраивало. Мне хотелось знать, что делается в Берсвилле, а он охотно рассказывал про местные нравы, прощупывая между делом мое отношение к профсоюзам.

Из нашего разговора я вынес следующее.

Уже сорок лет в городе безраздельно хозяйничал Элихью Уилсон, отец убитого. Он был президентом и главным акционером городской горнодобывающей корпорации, а заодно и владельцем Первого национального банка, обеих городских газет, «Морнинг геральд» и «Ивнинг геральд», а также практически всех крупных предприятий. Вдобавок ему принадлежали сенатор Соединенных Штатов, несколько членов Палаты представителей, губернатор штата, мэр города и большинство работников законодательной власти. Словом, в Берсвилле Элихью Уилсон был не последним человеком.

Во время войны ИРМ, организация в те годы на западе страны очень популярная, заручилась поддержкой Берсвиллской горнодобывающей корпорации. На деле, однако, корпорация навстречу профсоюзам не пошла. Тогда профсоюзы, воспользовавшись своей силой, стали требовать то, что им причиталось. Старый Элихью вынужден был уступить и стал ждать подходящего случая отыграться.

Случай этот представился в 1921 году. Дела у старого Элихью шли настолько плохо, что ему ничего не стоило, если понадобится, закрыть все свои предприятия. Он отказался от уступок, на которые в свое время пошел, и снизил рабочим зарплату до предвоенного уровня.

Местным профсоюзам требовалась помощь, и из Чикаго, где находился штаб ИРМ, в Берсвилл послали Билла Квинта. Билл выступил против забастовки и вообще против открытой конфронтации. Он предлагал испытанную тактику саботажа: на работу ходить, но любым способом работе препятствовать. Руководителям местных профсоюзов такая тактика, однако, казалась недостаточно активной. Они непременно хотели прославиться, войти в историю.

И они забастовали.

Забастовка продолжалась восемь месяцев. Обе стороны истекали кровью, причем рабочие — своей собственной, а старый Элихью — кровью наемных убийц, штрейкбрехеров, национальных гвардейцев и даже солдат регулярной армии. Когда же был раскроен последний череп и сломано последнее ребро, профсоюзы в Берсвилле перестали существовать.

Но, по словам Билла Квинта, старый Элихью плохо знал историю. Он победил забастовщиков, зато утратил власть над городом и штатом. Одержав победу над горняками, наемные головорезы окончательно распоясались, и, когда стычки прекратились, Элихью уже был не в состоянии от этих головорезов избавиться. Берсвилл их вполне устраивал, и они присвоили себе город, как присваивают боевые трофеи. Открыто порвать с ними Элихью не мог. Они слишком много знали: ведь за все, что они вытворяли во время забастовки, отвечал он.

Когда Билл кончил, мы оба были уже сильно навеселе. Мой собеседник допил очередную порцию виски, откинул волосы со лба и напоследок сообщил, какова ситуация в городе на сегодняшний день.

— Сейчас самый сильный из них — по-видимому, Пит Финик. Виски, которое мы с вами пьем, принадлежит ему. За ним идет Лy Ярд, У него ломбард на Паркер-стрит, кроме того, он занимается поручительством, контролирует — так, во всяком случае, я слышал — большинство городских увеселительных заведений и на дружеской ноге с Нуненом, шефом местной полиции. У крошки Макса Тейлера — или Сиплого — тоже друзей хватает. Он маленький, смуглый, ловкий, вот только с горлом беда — еле говорит. Игрок. Эти трое с помощью Нунена и помогают Элихью управлять городом, помогают больше, чем тот хотел бы. Но ему приходится мириться с ними, иначе…

— A этот, сын Элихью, которого сегодня пристрелили? — спросил Я.— Чем он занимался?

— Служил своему папочке верой и правдой. И дослужился…

— Вы хотите сказать, что старик?..

— Может быть, не знаю. Не успел сынок вернуться из-за границы, как папаша посадил его выпускать газету. Старый черт уже одной ногой в могиле, а себя в обиду не даст. Но с этими ребятами надо держать ухо востро, поэтому старик выписал Дона с его французской женой из Парижа и использовал собственного сына в качестве приманки. Любящий папаша, нечего сказать! Дон проводил в газетах кампанию: очистим наш город от порока и коррупции. Понимай — от Пита, Лу и Сиплого. Дошло? Старик решил стряхнуть с себя эту банду руками мальчишки. Вот им и надоело, что их трясут. Впрочем, это только мое предположение.

— И не самое удачное. Что-то здесь не то.

— В этом проклятом городе все не то. Еще стаканчик этой отравы?

Я отказался. Мы вышли из ресторана и двинулись по улице. Билл Квинт жил в отеле «Майнерс» на Форест-стрит, и нам было по пути.

Перед моей гостиницей здоровенный детина, сильно смахивающий на переодетого полицейского, стоял у края тротуара и беседовал с кем-то, сидевшим в большом открытом автомобиле.

— В машине Сиплый,— сказал Билл Квинт.

Я повернул голову и увидел Тейлера. Молодой, чернявый, маленький, профиль прямо-таки скульптурный.

Хорош, — сказал я.

Угу, — согласился серый. — Лучше некуда.

Владыка Бесвилла

«Морнинг геральд» посвятила смерти Дональда Уилсона две страницы. С фотографии широко улыбался симпатичный человек в полосатом галстуке, с живым, умным лицом, смеющимися главами, вьющимися волосами и ямочкой на подбородке.

Произошло вот что. Накануне вечером, без двадцати одиннадцать, Дональд Уилсон был убит на месте четырьмя пулями — в живот, в грудь и в спину. Услыхав выстрелы, жители дома номер 1100 по Харрикен-стрит выглянули в окно и увидели на тротуаре распростертое тело. Над ним склонились мужчина и женщина. На улице было темно, и разобрать их лица было невозможно. Когда же сбежались люди, мужчина и женщина скрылись. Никто не знал, как они выглядят. Никто не видел, куда они убежали.

Стреляли в Уилсона из пистолета 32-го калибра. Два выстрела из шести пришлись в стену дома, и, изучив траекторию этих пуль, полиция пришла к выводу, что в Уилсона целились из узкого прохода между домами на противоположной стороне улицы. Больше ничего выяснить не удалось.

В помещенной в «Морнинг геральд» редакционной статье говорилось, что покойный Уилсон, не жалея сил, боролся с коррупцией и что убийство, судя ПО всему, — дело рук тех, кто не хотел, чтобы в Берсвилле произошли изменения к лучшему. Шеф городской полиции, отмечалось в статье, убедительнее всего и осудит убийцу или убийц. Тон статьи был недвусмысленно резким.

Дочитав газету и допив вторую чашку кофе, я вскочил на Бродвее в трамвай, вышел на Лорел-авеню и направился к дому убитого.

Я уже находился от него всего в двух минутах ходьбы, как вдруг мне совершенно расхотелось идти туда.

Дело в том, что прямо передо мной улицу перешел невысокий молодой человек в коричневом костюме. Со скульптурным профилем. Это был Макс Тейлер, он же Сиплый. Когда я дошел до бульвара Маунтен, то увидел, как его коричневые брюки мелькнули в дверном проеме дома покойного Дональда Уилсона.

Я вернулся на Бродвей, нашел магазин с телефонной будкой внутри, полистал телефонный справочник в поисках домашнего номера Элихью Уилсона, набрал этот номер и сообщил человеку, назвавшемуся его секретарем, что я приехал из Сан-Франциско по просьбе Дональда Уилсона, знаю кое-какие подробности о его смерти и хочу видеть отца убитого.

Проявив некоторую настойчивость, я в конце концов получил разрешение приехать.

Когда секретарь, тощий тип лет сорока с колючим взглядом и бесшумной походкой, ввел меня в спальню своего хозяина, владыка Бесвилла сидел в постели, со всех сторон обложенный подушками.

Маленькая, круглая, как мяч, головка, коротко стриженные седые волосы, прижатые ушки, такие крошечные, что их не видно вовсе. Над небольшим носом крутой лоб, рот и подбородок плоские, нарушающие округлость черепа. Короткая бычья шея, на квадратных мясистых плечах топорщится белая пижама. Одна рука, жилистая, с короткими, толстыми пальцами, лежит поверх одеяла. Глазки круглые, голубые, водянистые. Кажется, они вот-вот выскочат из-под седых кустистых бровей и во что-нибудь вцепятся. Да, этот за себя постоять сумеет.

Едва заметным движением своей круглой, как мяч, головки. Он указал мне на стул возле кровати, другим, столь же неуловимым движением выставил из комнаты секретаря и только тогда спросил:

— Что там насчет сына?

Голос хриплый. Слова вырываются не изо рта, а откуда-то из груди, поэтому разобрать, что он говорит, было непросто.

— Я из Сан-Франциско, работаю в детективном агентстве «Континентэл», — представился я. — Несколько дней назад мы получили от вашего сына чек и письмо, где он просил прислать сюда сотрудника. Этот сотрудник — я. Вчера вечером мы договорились с вашим сыном встретиться у него дома. Я пришел в назначенное время, но его не застал. По дороге в гостиницу я узнал, что его убили.

Элихью Уилсон подозрительно уставился на меня и спросил:

— Ну и что?

— Когда я пришел, кто-то позвонил по телефону вашей невестке, после чего она ненадолго ушла, вернулась с подозрительно напоминающим кровь пятном на туфле и сказала, чтобы я мужа не ждал. Его убили в десять сорок, а она ушла в десять двадцать и вернулась в пять минут двенадцатого.

Старик оторвал голову от подушки и принялся ругать миссис Уилсон. Как он только ее не обзывал! Наконец он иссяк и взялся за меня.

— Она в тюрьме? — заорал он.

Я сказал, что вряд ли.

По-видимому, это ему не понравилось, ибо он снова разразился самыми отборными ругательствами, на этот раз в мой адрес.

— Так чего же вы, черт побери, ждете? — закончил он свою длинную тираду.

Не будь он таким старым и больным, я бы с удовольствием хорошенько хватил его по спине.

— Улик, — рассмеявшись, ответил я.

— Улик?! Каких еще улик? Ведь вы…

— Не валяйте дурака, — перебил я его. — Зачем ей было его убивать, сами подумайте?

— Затем, что она французская шлюха! — опять завопил он. — Затем, что она…

В дверях появилось испуганное лицо секретаря.

— Пошел вон! — гаркнул старик, и лицо пропало.

— Она ревнивая? — поспешил спросить я, воспользовавшись тем, что он на мгновение затих. — Кстати, вы напрасно так громко кричите, я, конечно, глуховат, но последнее время принимаю сухие дрожжи и стал слышать значительно лучше.

Старик согнул под одеялом ноги в коленях, положил на них сжатые в кулак руки и выставил на меня свою квадратную челюсть.

— Я стар и болен, — с расстановкой произнес он, — но меня очень подмывает встать и выставить вас отсюда коленом под зад.

Я пропустил его слова мимо ушей и повторил;

— Она ревнивая?

— Ревнивая, — сказал он уже спокойнее. — А также властная, избалованная, недоверчивая, жадная, мелочная, бессовестная, вероломная, себялюбивая, короче — дрянь, ничтожная дрянь.

— A основания для ревности у нее были?

— Хочется верить, что были, — съязвил он. — Я бы очень расстроился, если бы узнал, что мой сын ей ни разу не изменил. Хотя очень может быть так оно и было. С него станется.

— И все же вы не можете назвать мне причину, из-за которой она могла убить его?

— Не могу назвать причину?! — Он опять завопил. — Я же вам говорю…

— Все, что вы говорите, несерьезно.

Старик откинул одеяло и стал вылезать из постели. Затем передумал, поднял покрасневшее от бешенства лицо и заорал:

— Стэнли!

Дверь открылась, и в щелку заглянул секретарь.

— Выставь-ка отсюда этого ублюдка, — распорядился старик, замахнувшись на меня кулаком.

Секретарь повернулся ко мне.

— Один ты, боюсь, не справишься, — сказал я, покачав головой.

Секретарь нахмурился. Мы были примерно одного возраста. Он был долговязый, на целую голову выше меня, зато фунтов на пятьдесят легче. А мои сто девяносто фунтов состояли не из одного жира. Секретарь занервничал, виновато улыбнулся и ретировался.

— Между прочим, — сказал я старику, — сегодня утром я решил побеседовать с женой вашего сына, но, подходя к ее дому, увидел, как туда входит Макс Тейлер, и счел за лучшее с визитом повременить.

Элихью Уилсон опять сунул ноги под одеяло, тщательно подоткнул его со всех сторон, откинулся на подушку, уставился, Прищурившись, на потолок, а затем глубокомысленно заключил:

— Г-М, вот оно что…

— Не понял?

— Теперь все ясно, — с уверенностью сказал старик. — Его убила она.

В коридоре послышались шаги, только на этот раз не легкие, секретарские, а тяжелые.

— Вы устроили вашего сына в газету для того… — начал было я, когда шаги приблизились к самой двери.

— Убирайтесь вон! — гаркнул старик, но не мне, а тому, кто стоял за дверью. — И в дверь не заглядывать! — Он сердито посмотрел на меня и спросил: — Так для чего, по-вашему, я устроил сына в газету?

— Чтобы рассчитаться с Тейлером, Ярдом и Питом.

— Ложь.

— Это не я придумал. Весь Берсвилл об этом знает.

— Вздор. Я отдал газеты в его полное распоряжение. Он делал с ними все, что хотел.

— Расскажите об этом своим дружкам, они вам поверят.

— Плевать я хотел на дружков. Я говорю то, что есть.

— Не будем спорить… Оттого, что вашего сына убили по ошибке — а это надо еще доказать, — он все равно не воскреснет.

— Его убила эта женщина.

— Сомневаюсь.

— Сомневается он! Она и убила.

— Возможно. Но про политику тут тоже не следует забывать. Вы могли бы…

— Повторяю еще раз: его убила эта французская тварь, а все ваши идиотские домыслы можете оставить при себе.

— И все-таки политикой пренебрегать нельзя, — не сдавался Я. — Вы же Берсвилл знаете как свои пять пальцев. Дональд ведь как-никак ваш сын. При желании вы могли бы…

— При желании я мог бы, — взревел он, — послать вас ко всем чертям назад во Фриско вместе с вашими идиотскими…

Тут я встал и довольно бесцеремонно перебил его:

— Значит, так. Я остановился в отеле «Грейт Вестерн». Если надумаете поговорить начистоту, я к вашим услугам.

С этими словами я вышел из спальни и спустился по лестнице. Внизу с виноватой улыбкой слонялся секретарь.

— Старый скандалист, — буркнул я.

— На редкость яркая личность, — пробормотал он в ответ.

***

В редакции «Геральд» я разыскал секретаршу убитого. Ею оказалась крохотная девушка лет двадцати с большими карими глазами, светло-каштановыми волосами и бледным хорошеньким личиком. Звали ее Льюис.

О том, что ее шеф вызвал меня в Берсвилл, она слышала первый раз.

Надо сказать, мистер Уилсон вообще был человеком замкнутым, — пояснила Льюис. — И потом… — она запнулась, — он не очень-то доверял своим сотрудникам.

— И вам?

— И мне, — покраснев, сказала она. — Впрочем, он проработал в редакции очень недолго и поэтому плохо знал нас.

— Думаю, дело не только в этом.

— Видите ли, — проговорила она, прикусив губу и оставив на полированной крышке стола главного редактора целый ряд превосходных отпечатков пальцев, его отцу… не очень нравилось то, что он делал. Поскольку газеты принадлежали Уилсону-старшему, нет ничего удивительного в том, что мистер Дональд не вполне доверял своим подчиненным, считая их более преданными отцу, чем себе.

— Старик был, кажется, против поднятой на газетных страницах кампании? Почему же в таком случае он, полноправный владелец газеты, с этими кампаниями мирился?

Она низко опустила голову, словно изучая собственные отпечатки пальцев, а потом еле слышно ответила:

— Тут все не так просто. Когда мистер Элихью серьезно заболел, он вызвал сюда Дональда, мистера Дональда, ведь мистер Дональд в основном жил в Европе. Узнав от доктора Прайда, что ему придется оставить дела, мистер Элихью телеграммой вызвал сына домой. Но когда мистер Дональд приехал, мистер Элихью раздумал передавать ему дела. А чтобы сын не уезжал, он отдал ему газеты, вернее, назначил его редактором. Эта работа пришлась мистеру Дональду по душе, журналистикой он увлекался еще в Париже. Когда же он обнаружил, что творится в городе, то развернул в своих газетах кампанию. Он не знал… он же большую часть жизни прожил за границей… он не знал…

— …что у его отца тоже рыльце в пуху, — закончил за нее я.

Ее слегка передернуло, но она не стала мне возражать и продолжала:

— Они с мистером Элихью поссорились. Мистер Элихью сказал сыну, чтобы тот угомонился, но мистер Дональд отца не послушался. Знай мистер Дональд, чем он рискует, он бы, возможно, одумался. Но, по-моему, он бы все равно не догадался, что в городских злоупотреблениях замешан его собственный отец. A сам мистер Элихью не стал бы ему говорить, ведь признаваться в таком родному сыну очень нелегко. Тогда старик пригрозил, что отберет у мистера Дональда газеты. Не знаю, пугал он его или действительно решил проучить. Но затем Уилсон-старший заболел опять, и все пошло своим чередом.

— Дональд Уилсон посвящал вас в свои дела?

— Нет. — Она перешла на шепот.

— Откуда же вы все это знаете?

— Я пытаюсь… пытаюсь помочь вам найти убийцу, — обиделась она. — И вы не имеете никакого права…

— Если действительно хотите помочь, скажите лучше, откуда вы все это знаете, — настаивал я.

Она сидела, уставившись в стол и прикусив нижнюю губу. Я ждал. Наконец она сказала:

— Мой отец — секретарь мистера Уилсона.

— Благодарю.

— Только не подумайте, что мы.

— Мне это безразлично, — заверил ее я. — Скажите, что вчера вечером делал мистер Уилсон на Харрикен-стрит, когда назначил мне встречу у себя дома?

Она ответила, что не знает. Я справился, слышала ли она, как он попросил меня по телефону приехать к нему домой в десять вечера. Она сказала, что слышала.

— A чем он занимался после этого? Пожалуйста, попытайтесь вспомнить все, что говорилось и делалось с момента нашего телефонного разговора и до конца рабочего дня.

Она откинулась на спинку стула, закрыла глаза и потерла лоб.

— Вы позвонили около двух часов дня. После этого мистер Дональд продиктовал мне несколько писем — на бумажную фабрику, сенатору Киферу и… Да, чуть не забыла! Около трех часов он уходил минут на двадцать. А перед уходом выписал чек.

— На чье имя?

— Не знаю, но я видела, как он его выписывал.

— Где его чековая книжка? Он носил ее с собой?

— Она здесь. — Секретарша встала, обошла стол и дернула за ручку ящика. — Заперто.

Я подошел, разогнул лежавшую на столе скрепку, и с ее помощью, а также с помощью перочинного ножа открыл ящик.

Девушка вынула оттуда тоненькую чековую книжку Первого национального банка. На последнем использованном чеке было вписано пять тысяч долларов. И только. Никаких фамилий. Никаких пояснений.

— Итак, он вышел с этим чеком, — сказал я, — и отсутствовал двадцать минут, да? За это время он успел бы дойти до банка и вернуться?

— Конечно, до банка от силы минут пять ходьбы.

— А до того как он выписал чек, ничего не произошло? Подумайте. Никто не приходил? Не звонил?

— Одну минуту. — Она опять закрыла глаза. — Сначала он диктовал письма, потом… Господи, какая же я дура! Ну, конечно, ему звонили! «Да, — сказал он, — я могу быть в десять, но я буду очень спешить». Больше он ничего не говорил, только несколько раз повторил «да, да».

— А кто звонил — мужчина или женщина?

— Не знаю.

— Подумайте, ведь можно было догадаться по его голосу.

— Тогда женщина, — сказала она после паузы.

— Кто раньше ушел, вы или он?

— Я. Он… я уже говорила, мой отец — секретарь мистера Элихью. Так вот, у него с мистером Дональдом в тот вечер, сразу после работы, была назначена деловая встреча. Нужно было решить какие-то финансовые вопросы. Отец заехал за ним в шестом часу. По-моему, они собирались вместе пообедать.

Больше из Льюис при всем желании мне ничего вытянуть не удалось. Каким образом Дональд Уилсон оказался накануне вечером в доме номер 1100 по Харрикен-стрит, ей было решительно ничего не известно, о миссис Уилсон она также понятия не имела.

Мы обыскали письменный стол убитого, но ничего любопытного не обнаружили. Я обратился было за помощью к телефонисткам, но безуспешно. Битый час проговорил с курьерами, редакторами и другими сотрудниками газеты — тоже без толку. Маленькая секретарша не ошиблась: покойник и впрямь умел держать язык за зубами.

Дина Брэнд

В Первом национальном банке я разыскал младшего кассира Олбери, симпатичного блондина лет двадцати пяти.

— Чек Уилсона принял я, — сказал он, узнав, в чем дело. – Выписан он был на имя Дины Брэнд. Пять тысяч долларов.

— А вы ее знаете?

— Дину Брэнд? Конечно, знаю.

— А мне про нее не расскажете?

— Только не сейчас, у меня свидание, я и так на восемь минут опаздываю…

— Давайте сегодня вечером вместе пообедаем, заодно и поговорим.

— С удовольствием.

— В семь часов у отеля «Грейт Вестерн»?

— Договорились.

— Сейчас я вас отпущу, только один вопрос: у нее в этом банке есть счет?

— Да, и сегодня утром она депонировала этот чек. Полиция в курсе.

— Вот как? А где она живет?

— Харрикен-стрит, 1100.

— Так, так, — проговорил я, а затем, спохватившись, добавил: — До вечера, — и ушел.

Из банка я направился в муниципалитет, к шефу городской полиции.

Шеф полиции Нунен был приземистым толстяком с живыми зеленоватыми глазками на круглом, добродушном лице.

Узнав, что привело меня в Берсвилл, он, похоже, обрадовался, стал жать мне руку, предложил сигару, пододвинул стул.

— A теперь, — сказал он, когда мы оба сели, — рассказывайте, кто его укокошил.

— А я у вас хотел спросить.

— Вот видите, мы с вами друг друга стоим, — весело сказал он, исчезнув в клубах сигарного дыма. — Хоть догадываетесь, кто бы это мог быть?

— Я вообще не догадлив, особенно когда фактов нет.

— Почему же, факты есть, немного, но есть. Вчера перед самым закрытием Уилсон пришел в банк и внес на имя Дины Брэнд чек на пять тысяч. В тот же день поздно вечером его застрелили из пистолета 32-го калибра неподалеку от ее дома. Из окна видели, что над трупом склонились двое — мужчина и женщина. А сегодня рано утром, с первыми, можно сказать, лучами солнца вышеозначенная Дина Брэнд идет в вышеозначенный банк и депонирует вышеозначенный чек. Каково?

— Кто такая Дина Брэнд?

Шеф полиции сбросил пепел прямо на стол, повертел сигару в своих толстых пальцах и сказал:

— Девочка что надо. Шлюха высшего разряда, профессиональная вымогательница.

—  Вы ее уже взяли?

— Нет. Она на очереди. За ней установлена слежка. Только это между нами.

— Ладно. А теперь послушайте, — и я рассказал ему все, что видел и слышал накануне в доме Дональда Уилсона.

Когда я кончил, шеф сложил свои толстые губы бантиком, присвистнул и воскликнул:

— Интересно! Очень интересно! Кровь на туфлях, говоришь? Муж, сказала, домой не вернется?

— Так мне показалось. Вот именно. — Первая моя фраза была ответом на его первый вопрос, вторая — на второй.

— И после этого ты с ней больше не разговаривал? — спросил он.

— Нет. Сегодня утром я отправился было к ней, но меня опередил молодой человек по имени Тейлер, и я решил визит отложить.

Надо же! — Его зеленые глазки весело сверкнули. — Выходит у нее побывал Сиплый?

— Он самый.

Нунен швырнул сигару на пол, встал, уперся толстыми руками в стол и качнулся в мою сторону, всем своим видом излучая неподдельный восторг.

— Это уже кое-что, дружище, — промурлыкал он. — Ведь Дина Брэнд — подружка Сиплого. Слушай, давай-ка съездим навестим вдовушку.

***

Мы вылезли из машины перед домом миссис Уилсон. Поставив ногу на нижнюю ступеньку, шеф полиции на мгновение замер, разглядывая висевшую на звонке траурную ленточку.

— Ничего не поделаешь, работа есть работа, — вздохнул он и стал подыматься по лестнице.

Нельзя сказать, чтобы миссис Уилсон очень хотелось нас видеть, но, когда в гости напрашивается шеф полиции, делать нечего. А дело обстояло именно так. Миссис Уилсон ждала нас наверху в библиотеке. Она была в черном, от ее голубых глаз веяло ледяным холодом.

После того как мы с Нуненом по очереди, запинаясь, выразили ей свои соболезнования, шеф приступил к делу:

— Мы бы хотели задать вам пару вопросов. Ну, например, куда вы ездили вчера вечером?

Она с неприязнью посмотрела на меня, затем опять на шефа, нахмурилась и с высокомерным видом поинтересовалась:

— На каком, собственно, основании мне устраивают допрос. Можно узнать?

Сколько раз мне приходилось слышать этот вопрос, слово в слово, с точно такой же интонацией. А шеф, не обратив на ее слова ни малейшего внимания, вполне дружелюбно продолжал:

— Да, и потом, когда вы вернулись, у вас на туфле вроде бы появилось пятно. То ли на правой, то ли на левой. На какой-то одной.

Ее верхняя губа начала судорожно подергиваться.

— Это все? — спросил шеф, обращаясь ко мне, и, не дождавшись ответа, щелкнул языком и опять повернул свое добродушное лицо к хозяйке дома. — Да, чуть не забыл. Непонятно, откуда вы знали, что ваш муж не вернется домой?

Она неуверенно поднялась, держась побелевшей рукой за спинку стула.

— Я вынуждена перед вами извиниться, но…

— Чем разговор! — Шеф понимающе поднял вверх свою громадную лапу. — Мы не будем к вам больше приставать, скажите только, куда вы ездили, откуда на туфле взялось пятно и с чего вы взяли, что ваш муж не вернется. И еще: с какой стати сегодня здесь был Тейлер?

Миссис Уилсон присела на край стула и застыла. Шеф взглянул на нее. Его толстое лицо расплылось в ехидной улыбочке. Через некоторое время она расправила плечи и села поудобнее.

Я придвинул стул и сел лицом к ней.

На эти вопросы вам придется ответить, миссис Уилсон, — сказал я как можно более участливо. — Они требуют объяснения.

— Неужели вы думаете, мне есть что скрывать? — вызывающе спросила она, опять сев прямо и очень отчетливо, хотя и с акцентом, выговаривая каждое слово. — Да, я действительно ненадолго уезжала. Да, на туфле действительно была кровь. Я знала, что мужа убили. Тейлер приходил ко мне в связи с его смертью. Теперь вы довольны?

— Bсe это мы знали и без вас, возразил я. — Нам нужны объяснения.

Она опять встала и сердито сказала:

— Мне не нравится ваш тон. Я отказываюсь подчиняться…

— Дело ваше, миссис Уилсон, — перебил ее Нунен, — но тогда мы будем вынуждены пригласить вас с собой в полицию.

Она повернулась к нему спиной и, набрав полную грудь воздуха, выпалила:

— Когда мы ждали Дональда, раздался телефонный звонок. Звонивший не захотел назваться. Дональд, сказал он, отправился к женщине по имени Дина Брэнд с чеком на пять тысяч долларов. Он дал мне ее адрес, и я решила поехать туда и подождать мужа в машине.

Приехав, я увидела Макса Тейлера, которого знала в лицо. Он подошел к дому Дины Брэнд, но внутрь заходить не стал. Постаял и ушел. Затем из дома вышел Дональд и зашагал по улице. Меня он не заметил, да и я не хотела попадаться ему на глаза. Я решила поехать домой, чтобы опередить его. Только я включила зажигание, как раздались выстрелы, Дональд упал. Я выскочила из машины и бросилась к нему. Он был мертв. Я совершенно потеряла голову. Тут появился Тейлер. Он сказал, что если меня здесь обнаружат, то сочтут убийцей, и заставил сесть в машину и ехать домой.

По ее щекам катились слезы, а в глазах была настороженность — она пыталась понять, как я воспринял ее историю. Я промолчал.

— Вы удовлетворены?

— В общем, да, — сказал Нунен. Теперь он стоял сбоку от нее. — A что вам сегодня говорил Тейлер?

— Он уговаривал меня молчать. — Голос у нее ослабел и стал каким-то невыразительным. — Если кто-нибудь узнает, что мы с вами там были, — говорил он, — одного из нас, а то и обоих, заподозрят в убийстве, ведь Дональда застрелили, когда он выходил от женщины, которой принес деньги.

— А откуда стреляли? — спросил шеф.

— Не знаю. Я видела только, как Дональд упал.

— Стрелял Тейлер?

— Нет, — быстро проговорила миссис Уилсон. Она приоткрыла рот и положила руку на грудь. — Я не знаю. Вряд ли, ведь он сказал, что не стрелял. Я понятия не имею, где он в этот момент находился. Уж не знаю почему, но эта мысль ни разу не приходила мне в голову.

— А что вы думаете теперь?

— Может быть…

Шеф весело подмигнул мне, и не одним глазом, а всем лицом.

— Выходит, вы не знаете, кто вам звонил? — спросил он, возвращаясь к началу разговора.

— Он не назвался.

— A по голосу вы не узнали?

— Нет.

— A какой у него был голос?

— Он говорил шепотом, как будто боялся, что его услышат. Я его с трудом понимала.

— Шепотом, говорите? — Шеф широко разинул свою огромную пасть, плотоядно сверкнули, утопая в складках жира, его маленькие зеленые глаза.

— Да, хриплым шепотом.

Шеф захлопнул пасть, разинул ее вновь и веско сказал:

— С вами говорил Тейлер…

Женщина вздрогнула и перевела широко раскрытые глаза с шефа на меня.

— Значит, это был он! — вскричала она. — Это был он!

***

Когда я вернулся в гостиницу, в холле меня уже ждал младший кассир Роберт Олбери из Первого национального банка. Мы поднялись ко мне в номер, заказали воды со льдом, выпили разбавленного шотландского виски с лимоном и гранатовым соком и спустились в ресторан.

— A теперь расскажите мне про эту дамочку, — сказал я, когда мы принялись за суп.

— А вы ее еще не видели? — спросил он.

— Пока нет.

— И ничего про нее не слышали?

— Только что она мастер своего дела.

— Это точно, — согласился он. — Думаю, вы ее увидите. Сначала вас постигнет разочарование, зато потом и сами не заметите, как начнете рассказывать ей свою жизнь, делиться самым сокровенным. — На его мальчишеском лице появилась застенчивая улыбка. — И с этой минуты считайте, что вы погибли.

— Спасибо, что предупредили. Скажите, а откуда у вас, если не секрет, такие сведения?

Он стыдливо хмыкнул, опустив глаза в тарелку с супом, и признался:

— Я их купил.

— В таком случае боюсь, они вам недешево обошлись. Говорят, она денежки любит.

— Еще как. Она абсолютно помешана на деньгах. Она так корыстна, так откровенно одержима жаждой наживы, что в этом даже есть своя прелесть. Когда познакомитесь с ней, поймете, что я имел в виду.

— Очень может быть, простите за нескромный вопрос, а как вы с ней расстались?

— Деньги у меня кончились, вот мы и расстались.

— Да, с ней, я вижу, не забалуешься.

Он слегка покраснел и кивнул.

— И вы, насколько я могу судить, не в претензии?

— А что мне еще оставалось делать? — Его молодое, миловидное лицо покрылось густым румянцем, и он, запинаясь, объяснил: — Видите ли, если бы не она… Сейчас я вам расскажу, я хочу, чтобы вы знали ее и с этой стороны тоже, у меня было немного денег. Когда они кончились… не забывайте, я был молод и ужасно влюблен… Так вот, мои сбережения кончились, но ведь в банке деньги были… И я… Впрочем, какая вам разница, взял я деньги из банка или только собирался это сделать. Короче, она обо всем догадалась. Я никогда не мог ничего от нее скрыть. На этом наши отношения и прекратились.

— Она с вами порвала?

— Да, и слава богу. Если бы не она, вы бы сами упекли меня в тюрьму за растрату! — Он наморщил лоб. — Надеюсь, вы об этом особенно распространяться не станете? Я просто хотел, чтобы вы знали: не такая уж она плохая.

— Возможно. А может быть, она просто смекнула, что лучше отказаться от ваших денег, чем попасть в переделку.

Он задумался и покачал головой:

— Нет, это не совсем так.

— Но ведь насколько я понял, без денег она в постель не ложится.

— A как же тогда Дэн Рольф?

— Кто это такой?

— Считается ее братом, то ли родным, то ли единокровным, словом, каким-то близким родственником. На самом же деле он ей никто. Бродяга, нищий, да вдобавок еще чахоточный. Живет у нее, на ее деньги, а ведь между ними ничего нет, подобрала его где-то и приютила.

— A кто у нее еще был?

— Один профсоюзный деятель. Но из него много не вытянешь.

— Что еще за профсоюзный деятель?

— Приехал сюда во время забастовки. Квинт.

— И он тоже на нее клюнул?

— Из-за нее, говорят, он здесь и остался, когда забастовка кончилась.

— Он и сейчас при ней?

— Нет, она говорила мне, что боится Квинта. Он грозился ее убить.

— Я вижу, она пользуется успехом.

— Она может охмурить любого, стоит ей только захотеть, — сказал он, причем очень серьезно.

— Дональд Уилсон тоже в нее влюбился? — спросил я. — Не знаю, про них я никогда ничего не слышал. Шеф полиции потребовал, чтобы мы выяснили, вносил ли он и раньше деньги на ее счет, но мы ничего не обнаружили.

— A c кем она живет сейчас? Не знаете?

— Последнее время я часто видел ее с одним типом, неким Тейлером, владельцем игорных притонов. Тейлер по прозвищу Сиплый. Вы, должно быть, о нем слышали.

***

В половине девятого я расстался с юным Олбери и направился на Форест-стрит, в отель «Майнерс». У входа я столкнулся с Биллом Квинтом:

— Привет! А я к вам.

Он остановился, пристально оглядел меня с головы до пят и прорычал:

— Так вы, оказывается, сыщик.

— Вот ведь невезение, — пожаловался я. — Иду специально, чтобы втереться к вам в доверие, а вы уже против меня надстроены.

— Что вы еще хотите выведать? — спросил он.

— Меня интересует Дональд Уилсон. Вы ведь его знали?

— Знал.

— Хорошо знали?

— Нет.

— И что вы о нем думаете?

Он стиснул свои бесцветные губы, выпустил через них воздух, издав при этом примерно такой же звук, с каким рвется тряпка, затем заявил:

— Паршивый либерал.

— A Дину Брэнд знаете?

— Да, знаю. — Мне показалось, что он втянул голову в плечи.

— Думаете, она убила Уилсона?

— Конечно. Свела с ним счеты.

— Значит, не вы?

— Мы с ней работали на пару, черт вас побери. Еще вопросы есть?

— Есть, но не все сразу. Правды от вас все равно не дождешься.

Я вернулся на Бродвей, сел в такси и назвал адрес: «Харрикен-стрит, 1232».

Харрикен-стрит

Такси остановилось у серого коттеджа. Дверь мне открыл тощий тип с изможденным лицом, абсолютно бескровным, если не считать ярко-красных пятен величиной с полдоллара на обеих щеках. «Чахоточный Дэн Рольф», — сообразил я.

— Мне бы хотелось видеть мисс Брэнд, — сказал я ему.

— Как доложить? — осведомился он голосом больного аристократа.

— Да? — спросил ОН, прощупывая меня большими темными глазами.

— Я из Сан-Франциско, из детективного агентства «Континентэл». Нас интересует это убийство.

— Как это мило с вашей стороны, — с иронией сказал он. — Заходите.

В гостиной на первом этаже, за столом, заваленным бумагами, сидела молодая женщина. На столе валялись деловые журналы, финансовые и биржевые бюллетени. Заметил я и программу скачек.

В комнате царил полный кавардак. Мебели было много, и вся не на месте.

— Дина, этот джентльмен работает в детективном агентстве «Континентэл»,— представил меня чахоточный. — Он приехал из Сан-Франциско в связи с безвременной кончиной мистера Дональда Уилсона.

Молодая женщина встала, отшвырнула ногой валявшиеся на ее пути газеты, подошла и протянула мне руку.

Рост — пять футов восемь дюймов, дюйма на два выше меня, широкоплечая, полногрудая, округлые бедра и большие мускулистые ноги. Рука, которую она мне протянула, была мягкой, теплой и сильной. Лицо потасканной двадцатипятилетней женщины. В углах крупного чувственного рта собрались морщинки. Едва заметная сеть морщинок наметилась и вокруг глаз — огромных, синих, слегка воспаленных, с густыми ресницами.

Длинные каштановые волосы не расчесаны, пробор неровный, верхняя губа справа накрашена сильнее, чем слева. Платье какого-то нелепого винного цвета, с расстегнутыми пуговицами. Чулок на левой ноге поехал.

И это была та самая Дина Брэнд, которая, если верить всему, что мне рассказали, пользовалась невиданным успехом у мужского населения Бесвилла.

— Вас его папаша вызвал, дело ясное, — сказала она, скидывая со стула кожаные шлепанцы, а заодно и чашку с блюдцем, чтобы я мог сесть.

Голос мягкий, ленивый.

Я решил говорить правду:

— Меня вызвал Дональд Уилсон. Когда его убивали, я сидел о дома и ждал его.

— Не уходи, Дэн, — окликнула она Рольфа.

Рольф вернулся, и Дина опять села к столу. Чахоточный опустился на стул напротив нее, положил худое лицо на худую руку и стал смотреть на меня с полным равнодушием.

Она сдвинула брови и спросила:

— Выходит, он догадывался, что его собираются убить?

— Понятия не имею, я так и не узнал, что ему от меня нужно. Возможно, Уилсон рассчитывал на нашу помощь, ведь он затеял кампанию по очистке города.

— Но вы…

— Знаете, неинтересно быть сыщиком, когда тебе задают вопросы вместо того, чтобы отвечать на них, — пожаловался я. — Вы же отнимаете наш хлеб.

— Я просто хочу знать, что происходит, — хмыкнув, сказала она.

— Какое совпадение, и я тоже. Например, мне хотелось бы знать, с какой стати он принес вам чек на пять тысяч.

Дэн Рольф как бы невзначай переменил позу: откинулся на спинку стула, а тощие руки убрал под стол.

— Так вы и про это знаете? — Дина Брэнд положила ногу на ногу, и ее взгляд упал на поехавший чулок. — Чтоб я еще хоть раз эту дрянь купила! — в сердцах воскликнула она. — Лучше уж босиком ходить! Только вчера целых пять долларов за эти чулки выложила, а сегодня они уже поехали. Проклятье!

— Знаю, и не я один. Нунен тоже знает. Про чек, разумеется, не про чулки.

Она взглянула на Рольфа, который уже давно смотрел в сторону, и кивнула ему.

— Вот если бы ты заговорил по-нашему, — доверительно сказала она мне, прищурившись и растягивая слова, — я, может быть, смогла бы тебе чем-нибудь помочь.

— Как же это по-вашему?

— Наш язык — деньги. И чем больше, тем лучше. Я денежки люблю.

— К сожалению, и я тоже. Но, говорят, не в деньгах счастье. — Я вдруг заговорил пословицами.

— Что-то ты темнишь.

— Полиция тебя про чек не расспрашивала?

— Нет. — Она покачала головой.

— Нунен подозревает в убийстве не только Сиплого, но и тебя.

— Очень я испугалась твоего Нунена.

— Нунену известно, что Тейлер знал про чек. Ему известно, что Тейлер приехал к тебе, когда здесь был Уилсон, но в дом не вошел. Ему известно, что Тейлер бродил где-то поблизости, когда застрелили Уилсона. Очевидцы рассказывали ему, что над трупом Уилсона стояли Тейлер и какая-то женщина.

Дина взяла со стола карандаш и в задумчивости стала водить острием по щеке, оставляя на слое румян маленькие черные завитки.

В потухших глазах Рольфа вдруг вспыхнул огонь. Они лихорадочно заблестели. Смотря на меня в упор, он подался вперед, однако руки из-под стола не вынимал.

— Тейлер и мисс Брэнд не одно и то же, — бросил он.

— Тейлер и мисс Брэнд знакомы, — возразил я. — Уилсон принес чек на пять тысяч долларов, после чего был убит. Если бы OH предусмотрительно не заверил в банке этот чек, мисс Брэнд могли бы его не оплатить.

— Господи! — воскликнула Дина. — За кого ты меня принимаешь? Если бы я хотела его убить, я убила бы его здесь, без свидетелей, либо дождалась, пока он уйдет подальше от дома. Не такая уж я дура.

— A я и не говорю, что его убила ты. Я говорю, что толстяк Нунэн шьет тебе дело.

— A чего, собственно, хочешь ты?

— Хочу выяснить, кто убийца. Настоящий убийца.

— A если я тебе помогу? — поинтересовалась она. — Что я с этого буду иметь?

— Спокойную жизнь, — сказал я, но она покачала головой.

— Мне нужны деньги. За информацию надо платить. А о цене сговоримся.

— Исключается, — сказал я, улыбнувшись. — Забудь про денежные знаки и займись благотворительностью. Представь себе на минуту, что я Билл Квинт.

Весь побелев, с трясущимися губами Дэн Рольф вскочил со стула. Затем, когда девушка лениво, добродушно рассмеялась, сел опять.

— Он считает, Дэн, что я не нажилась на Билле. — Она подалась вперед и положила руку мне на колено. — Допустим, ты заранее знаешь, что служащие какой-то компании собираются устроить забастовку. Знаешь даже, когда именно она начнется и когда кончится. Так неужели, зная все это, ты не пойдешь на биржу и не сделаешь деньги? Наверняка пойдешь, — с воодушевлением закончила она. — Так что не думай, что Билл ушел, не расплатившись.

— Тебя избаловали, — сказал я.

— С чего ты такой прижимистый? Ты ведь не из своего кармана платишь. Тебе же дают на расходы, правда?

Я ничего не ответил. Она хмуро посмотрела сначала на меня, потом на свой чулок и наконец на Рольфа.

— Может, он расщедрится, если дать ему выпить? — сказала она ему.

Чахоточный молча встал и вышел из комнаты.

Она надула губки, ткнула меня пальцем ноги в колено и сказала:

— Пойми, дело не в деньгах. Вопрос-то принципиальный. Если девушке есть что продать, с какой стати она должна отдавать это бесплатно?

Я усмехнулся.

— Ну, не упрямься!

Вошел Дэн Рольф с сифоном, бутылкой джина, лимонами и кубиками льда в миске. Мы выпили по одной. Потом чахоточный ушел, а мы еще долго сидели, выпивали и торговались. Я старался перевести разговор на Тейлера и Уилсона, она — на деньги. Так продолжалось до тех пор, пока бутылка не кончилась. Мои часы показывали четверть второго ночи.

Дина пожевала лимонную корку и в сотый раз за этот вечер повторила:

— Какая тебе разница! Ты же не из своего кармана платишь.

Она скорчила гримасу и не глядя опустила бокал на стол. Так ей, во всяком случае, показалось. Промахнулась она всего на каких-нибудь восемь дюймов. Я забыл, разбился бокал или нет, зато хорошо запомнил, что ее промах почему-то воодушевил меня.

— Между прочим, — избрал я новую тактику, — вполне обойдусь и без твоей информации. Не так уж она мне и нужна.

— Дело твое, но не забудь, что последней, кто его видел, если не считать убийцы, была я.

— Ничего подобного. Его собственная жена видела, как он вышел отсюда, пошел по улице и упал.

— Жена?!

— Да. Она ждала его в машине.

— Откуда же она знала, что он здесь?

— Ей якобы позвонил Тейлер и сообщил, что ее муж поехал к тебе с чеком в кармане.

— Не морочь мне голову. Макс этого знать не мог.

— Я передаю то, что рассказала нам с Нуненом миссис Уилсон.

Дина выплюнула остатки лимонной кожуры на пол, взъерошила и без того взъерошенные волосы, вытерла рот тыльной стороной ладони и хлопнула рукой по столу:

— Все-то ты знаешь. Ладно, так и быть, помогу тебе. Можешь считать, что тебе это ничего стоить не будет, но за меня не беспокойся — я свое возьму. Думаешь, нет? — Она посмотрела на меня так, словно я находился, по меньшей мере, в миле от нее.

Снова начинать торговаться не имело никакого смысла, потому я сказал:

— Ну, конечно, возьмешь. — Эту фразу я повторил, по-моему. Раза четыре, причем совершенно серьезно.

— То-то. А теперь слушай. Ты пьяный, я пьяная. Самое время поговорить по душам. Могу выложить все, что тебя интересует. Такой уж Я человек. Если мне кто понравился, у меня от него секретов нет. Спрашивай, что хочешь. Валяй, не стесняйся!

Долго упрашивать меня не пришлось:

— С какой стати Уилсон дал тебе пять тысяч?

— A просто так, шутки ради.— Она откинула голову и засмеялась. A затем разъяснила: — Понимаешь, ему нужны были компрометирующие документы, а у меня кое-что имелось, я ведь девушка предусмотрительная, знала, что когда-нибудь на этих бумажках заработаю, вот их и припрятала. Когда Дональд пошел на них войной, я ему намекнула, что у меня есть материальчик, и я готова им поделиться — за деньги, разумеется. Кое-что я дала ему прочесть, чтобы он убедился, что товар стоящий. А товар действительно был стоящий. После этого мы стали торговаться. Он был не таким прижимистым, как ты, — тебя не переплюнешь, но давал мало. Короче, до вчерашнего дня вопрос о цене оставался открытым.

Тогда я решила на него нажать, позвонила ему и сказала, что у меня появился еще один покупатель, и если он хочет, чтобы товар достался ему, то должен в тот же вечер принести либо пять тысяч наличными, либо заверенный в банке чек на эту сумму. Про второго покупателя я, естественно, все выдумала, но Дональд по неопытности мне поверил.

— А почему вы договорились на десять вечера?

— А почему бы и нет? Чем это время хуже любого другого? В таких делах точное время — самое главное. Теперь тебя, наверное, интересует, почему мне нужны были либо наличные, либо заверенный в банке чек. Пожалуйста, могу ответить. Я вообще могу рассказать тебе все, что хочешь. Уж такой я человек. Все или ничего.

Еще минут пять она рассуждала о том, какой она человек, и почему одним готова рассказать все, а другим — ничего. Я же ей поддакивал и терпеливо ждал, когда она кончит.

— Так почему же все-таки тебе понадобился заверенный чек? — удалось наконец вставить мне.

Она прикрыла один глаз, погрозила мне пальцем и сказала:

— Я хотела себя обезопасить, ведь если бы мои бумаги Уилсону не пригодились, он мог бы чек аннулировать. Но собранный мной материал был хорош. Даже слишком. Попади он в газету — И его собственный отец, а с ним и все остальные угодили бы за решетку. А папаше Элихью досталось бы больше всех.

Я засмеялся вместе с ней, из последних сил барахтаясь в бездонном море выпитого джина.

— А кому бы еще досталось?

— Им всем. — Она махнула рукой. — Максу, Лу, Ярду, Питу, Нунену и Элихью Уилсону — всей их проклятой банде.

— A Макс Тейлер знал, что ты затеяла?

— Конечно, нет. Кроме Дональда Уилсона, о нашей сделке не знал никто.

— Ты в этом уверена?

— Еще бы. Ты что же думаешь, я об этом по всему городу раззвонила?

— A сейчас кто об этом знает, как тебе кажется?

— Какая разница. Это ведь была шутка. Он же все равно не мог этим материалом воспользоваться.

— И ты полагаешь, что ребятам, чьи секреты ты выдала, эта шутка понравится? Нунен пытается посадить тебя и Тейлера на скамью подсудимых. Это означает, что он нашел компрометирующие бумаги в кармане убитого Дональда Уилсона. Как видно, они все считают, что старый Элихью решил покончить с ними руками своего сына.

— И правильно считают, — откликнулась она.

— А вот я в этом не убежден, а впрочем, не в этом дело. Если Нунен обнаружил в кармане Дональда Уилсона разоблачительные документы да еще выяснил, что их продала ему ты, он может решить, что ты и твой дружок Тейлер перешли на сторону старого Элихью, не находишь?

— Ерунда, он же понимает, что папаша Элихью поплатится не меньше остальных.

— A что за документы ты продала Уилсону?

— Три года назад строилось новое здание муниципалитета, — объяснила она, — и вся их банда на этом строительстве, прямо скажем, не разорилась. Если Нунену действительно попались документы, то он довольно быстро смекнет, что старый Элихью виноват не меньше, а то и больше остальных.

— Какая разница, кто виноват больше, а кто меньше. Нунен сделает вывод, что старик нашел лазейку. Уж ты мне поверь, детка. Нунен и его дружки считают, что ты, Тейлер и Элихью решили их заложить.

— A мне наплевать, что они там считают, — упрямо сказала она. — Говорю же, это была шутка. Шутка, и больше ничего.

— Вот и отлично! — вырвалось у меня. — Отправишься на тот свет с чистой совестью. Скажи, ты видела Тейлера с тех пор, как произошло убийство?

— Нет, не видела. Но пойми, Макс его не убивал, даже если OH и находился в это время неподалеку от моего дома.

— Почему ты так думаешь?

— По многим причинам. Во-первых, Макс никогда не стал бы убивать его сам. За него это сделал бы кто-нибудь другой, а он отсиживался бы в безопасном месте да еще обеспечил бы себе алиби — не подкопаешься. Во-вторых, у Макса пистолет 38-го калибра, а у наемного убийцы наверняка был бы такой же или еще больше. Какой же профессионал станет стрелять из пистолета 32-го калибра?

— Тогда кто же убийца?

— Я и так рассказала тебе слишком много. Больше я сама ничего не знаю.

— Зато я знаю, — сказал я, вставая.

— Знаешь, кто убил?

— Да, хотя надо еще кое-что уточнить.

— Кто? Кто? — Она вскочила, почти совершенно протрезвев, и вцепилась в мой пиджак. — Скажи, кто это сделал?!

— Скажу, но не сейчас.

— Ну, пожалуйста.

— Не сейчас.

Отпустила мой пиджак, спрятала руку за спину и расхохоталась мне в лицо.

— Ладно, не хочешь — не говори. А на досуге подумай, что в моем рассказе правда, а что ложь.

— В любом случае спасибо за информацию, — сказал я на прощанье. — И за джин тоже. А Максу Тейлеру, если ты к нему неплохо относишься, передай, чтобы он Нунена опасался.

Старый Элихью заговорил

В отель я вернулся почти в половине третьего. Вместе с ключом дежурный протянул мне записку с телефоном. П-605 — номер Элихью Уилсона.

— Когда принесли записку? — спросил я у дежурного.

— Во втором часу ночи.

Значит, что-то срочное. Я зашел в телефонную будку и набрал номер. Секретарь попросил меня приехать немедленно. Я сказал, что скоро буду, послал дежурного за такси, а сам поднялся в номер пропустить стаканчик.

Я бы предпочел быть совершенно трезвым, но, поскольку остаток ночи предстояло провести без сна, трезветь смысла не имело. Виски очень меня взбодрило. Я перелил то, что осталось в бутылке, во фляжку, сунул ее в карман и вышел на улицу.

Все окна в доме Элихью Уилсона были ярко освещены. Я еще не успел нажать на кнопку звонка, как секретарь открыл мне дверь. Под голубой пижамой и темно-синим купальным халатом все его тощее тело тряслось мелкой дрожью, а худое лицо было ужасно взволнованным.

— Скорей! — закричал он. — Мистер Уилсон ждет вас. И пожалуйста, уговорите его дать нам убрать тело.

Я обещал и последовал за ним в спальню.

Как и в прошлый раз, старый Элихью лежал в постели, только теперь на одеяле, рядом с его толстой розовой рукой чернел пистолет.

Не успел я войти, как он оторвал голову от подушки, сел в кровати и проревел:

— Посмотрим, на что вы, болтуны, способны!

У него был нездоровый, багрово-красный цвет лица, глаза же на этот раз горели, точно раскаленные угли.

Я оставил его слова без внимания и взглянул на лежавший посреди комнаты труп.

Невысокий, коренастый мужчина в коричневом костюме лежал на спине в луже крови и стеклянными глазами из-под надвинутой на лоб серой шляпы пялился в потолок. Одна пуля снесла ему полчелюсти. Голова была закинута назад, и видно было отверстие в шее, куда через галстук и воротничок вошла вторая пуля. На одну руку он упал, а в другой сжимал здоровенную дубинку.

Я перевел взгляд на старика. На его лице застыла злобная, идиотская улыбка.

— Болтать-то вы мастер, — сказал он. — Это я заметил. Кому угодно голову заморочите. А что вы еще умеете? Только языком трепать?

Спорить было бесполезно, я бросил на него сердитый взгляд и напомнил:

— Я ведь, кажется, просил меня не беспокоить, пока вы не захотите говорить начистоту.

— Просил, дружок, просил. — В его голосе прозвучало какое-то дурацкое торжество. — Вы хотели начистоту? — Пожалуйста. Мне нужен человек, который очистит наконец бесвиллские конюшни, выкурит крыс, больших и маленьких. Но учтите, такая работа по плечу только настоящему мужчине.

— Так бы сразу и говорили, — прорычал я. — Если у вас есть для меня хорошая работа и вы дадите хорошие деньги, я, может быть, и соглашусь. A все эти разговоры о конюшне и крысах для меня пустой звук.

— Ладно, я хочу очистить Берсвилл от жуликов и проходимцев. Это для вас не пустой звук?

— Еще сегодня утром вы этого не хотели, — сказал я. — Передумали?

Последовало длинное, невразумительное объяснение, которое перемежалось руганью и криком. Сводилось оно к тому, что Берсвилл он строил собственными руками, возводил, можно сказать, по кирпичику, и либо город сохранится в том виде, в каком он когда-то был, либо его не будет вообще. Никто не смеет угрожать ему, Элихью Уилсону, в его собственном городе. Он их в покое оставил, но, если они будут учить его жить, он им покажет, кто есть кто. Закончил он свою речь, ткнув пальцем в убитого и хвастливо заявив:

— Пусть знают, что старик еще кое на что способен.

Я пожалел, что был нетрезв. Его фокусы озадачили меня, я никак не мог взять в толк, что за ними скрывается.

— Дружки подослали? — спросил я, указав на убитого.

— Они, не иначе, но разговор у нас был коротким, — сказал старик, поглаживая лежавший на одеяле пистолет.

— Расскажите, как все произошло?

— Да рассказывать особенно нечего. Слышу, дверь в спальню открывается, зажигаю свет, вижу — стоит. Я выстрелил — и все дела.

— Когда это было?

— Около часа.

— И с тех пор он тут лежит?

— С тех пор и лежит. — Старик злобно засмеялся и опять начал ерничать: —Что, покойников никогда не видели? Или боитесь, воскреснет?

И тут я засмеялся. Мне вдруг стало ясно: старикан сильно струхнул — от этого и дурачился. Поэтому хвастался, угрожал, не давал вынести тело. Хотел, чтобы мертвец лежал на виду — труп отгонял страх, был наглядным свидетельством того, что старый Элихью еще может за себя постоять. Теперь я все понял.

— Вы действительно хотите очистить город?

— Сказал, хочу — значит, хочу.

— Учтите, у меня должны быть развязаны руки, никому никаких поблажек, во всем идти мне навстречу. Деньги вперед — десять тысяч!

— Десять тысяч! С какой стати я буду платить такую громадную сумму человеку, которого знать не знаю. Который только и умеет что языком трепать.

— Не валяйте дурака, я представляю «Континентэл». Вы же это агентство знаете.

— Да, и они меня знают. И им должно быть известно, на что я способен.

— Вопрос стоит иначе. Люди, которых вы хотите отправить за решетку, еще вчера были вашими дружками. Быть может, через неделю вы опять с ними снюхаетесь. На это мне наплевать. Но стараюсь я не ради вас. Я не для того рискую, чтобы помочь вам приструнить их, а потом убраться восвояси. Если хотите, чтобы дело выгорело, придется раскошелиться. Лишнее я не потрачу. Но учтите, либо я доведу дело конца, либо вообще за него не возьмусь. И это мое последнее слово.

— И мое тоже, черт вас побери! — взревел он.

Окликнул он меня, когда я уже спускался по лестнице.

— Я — старик, — пробурчал он. — Будь я на десять лет моложе… — Он глянул на меня и стиснул губы. — Так и быть, даю вам этот чек, пропади он пропадом.

— И полномочия распоряжаться им по своему усмотрению?

— Да.

— Хорошо. Сейчас все и оформим. Где ваш секретарь?

Уилсон нажал на кнопку, и, словно из-под земли, перед нами вырос его молчаливый секретарь. Где он все это время отсиживался — неизвестно.

— Мистер Уилсон хочет выписать чек на десять тысяч долларов детективному агентству «Континентэл», а также написать в Сан-Франциско письмо, санкционирующее расследование преступлений и политической коррупции в Берсвилле. В письме следует оговорить, что агентство имеет право вести расследование так, как оно сочтет нужным, — заявил я ему.

Секретарь вопросительно посмотрел на старика, но тот, насупившись, кивнул своей белой круглой головой.

— Но сначала вызовите полицию, — крикнул я вдогонку скользнувшему к двери секретарю. — Пусть приедут и заберут труп грабителя. И врачу мистера Уилсона тоже позвоните.

На это старик тут же заявил, что нечего вызывать сюда этих проклятых докторов.

— Он сделает вам укол, и вы будете спать, — пообещал я ему и, переступив через покойника и подойдя к постели, забрал пистолет. — На ночь я останусь здесь, а завтра мы с вами вволю наговоримся о Бесвилле.

Старик явно устал. Когда, ругаясь и крича, он стал поносить меня за то, что я себе слишком много позволяю, его истошные вопли лишь сотрясали воздух.

Тем временем я снял с убитого шляпу, чтобы разглядеть его лицо, однако оно мне ничего не говорило, и шляпу пришлось вернуть владельцу.

Когда я распрямился, старик, немного поостыв, спросил:

— Как там с убийцей Дональда? Дело идет?

— Идет. Еще день-другой, и все выяснится.

— Кто же убийца?

Но тут с чеком и письмом вошел секретарь, и я, не ответив на вопрос, протянул и то и другое старику на подпись. — Он дважды коряво расписался, и не успел я спрятать бумаги в карман, как приехала полиция.

***

Первым вошел в комнату сам шеф полиции, толстяк Нунен. Он дружелюбно кивнул Уилсону, пожал руку мне и уставился своими блестящими зелеными глазками на убитого.

— Так, так, — сказал он. — Чистая работа, ничего не скажешь. Якима Коротыш. Ну и дубина у него! — С этими словами он выбил носком ботинка дубинку из рук убитого. — Такой и линкор потопить можно. Ты его шлепнул? — осведомился он у меня.

— Мистер Уилсон.

— Неплохо, очень неплохо, — похвалил он старика. — Вы очень многим время и силы сэкономили. Мне в том числе. Выносите его, ребята, — приказал он четырем стоявшим в дверях полицейским.

Двое подняли Якиму Коротыша за ноги и за руки и унесли, а третий подобрал с пола дубинку и закатившийся под труп фонарь.

— Вот бы все так с грабителями поступали! — рассуждал шеф. Он извлек из кармана три сигары, одну кинул на кровать, вторую протянул мне, а третью сунул себе в пасть. — А я как раз тебя искал, — сказал он мне вполголоса, пока мы закуривали. — Предстоит одно дельце, и я подумал, что ты захочешь принять в нем участие. Потому-то я и был на месте, когда отсюда позвонили. Сиплого будем брать. Хочешь поехать с нами?

— Хочу.

— Я так и знал. Привет медицине!

И Нунен пожал руку только что вошедшему маленькому пухленькому человечку с усталым длинным лицом и серыми заспанными глазами.

Доктор направился к постели, где один из людей Нунена допрашивал Уилсона. А я пошел вместе с секретарем в холл.

— Кроме вас, в доме еще есть люди?

— Да, шофер и повар-китаец.

— Шофер пусть ночует сегодня в комнате старика. Я уезжаю с Нуненом. Вернусь, как только смогу. Думаю, ночь пройдет спокойно, но старика ни в коем случае одного не оставлять. И наедине с Нуненом или с его людьми — тоже.

Секретарь широко разинул рот и вытаращил глаза.

— В котором часу вы вчера вечером расстались с Дональдом Уилсоном?

— Вы хотите сказать, позавчера, когда его убили?

— Да.

— Ровно в половине десятого.

— А встретились в пять?

— В четверть шестого. Сначала мы занимались делами в его кабинете, а около восьми пошли в ресторан обедать. Ушел он в половине десятого — сказал, что у него встреча.

— А больше про эту встречу он ничего не говорил?

— Нет.

— И даже не обмолвился, куда идет, к кому?

— Нет, сказал, что у него встреча, и все.

— A сами вы ничего об этом не знали?

— Я? Откуда?

— Я думал, он что-нибудь вам говорил. — Тут я решил переменить тему: — Скажите, у Уилсона кто-нибудь еще сегодня был?

— Простите, — сказал секретарь извиняющимся тоном — но этого без разрешения мистера Уилсона я вам сказать не могу.

— Был у него кто-то из местных воротил? Скажем, Лу Ярд или…

— Простите, но на эти вопросы я не отвечу, — повторил секретарь и покачал головой.

— Как хотите, — сказал я и вновь отправился наверх.

Из спальни, на ходу застегивая плащ, вышел доктор.

— Сейчас он уснет, — бросил он. — Но кто-то обязательно должен с ним остаться. Утром зайду.      И он побежал вниз по лестнице.

Я вошел в спальню. Шеф и полицейский, который допрашивал Уилсона, стояли у постели. Нунен заулыбался, как будто был ужасно рад меня видеть, а полицейский насупился. Уилсон лежал на спине и смотрел в потолок.

— Hy-c, — сказал Нунен, — делать нам здесь вроде бы больше нечего. Поехали?

— Спокойной ночи, — сказал я старику.

— Спокойной ночи, — откликнулся тот, даже не посмотрев в мою сторону.

В комнату вошли секретарь и шофер — молодой, высокий, загорелый парень.

Нунен, еще один полицейский — лейтенант Макгроу — и я вышли на улицу и сели в машину шефа. Макгроу сел рядом с водителем, а мы сзади.

— Брать будем на рассвете, — сказал Нунен, когда машина тронулась. — У Сиплого притон на Кинг-стрит, и обычно он сидит там до утра. Мы могли бы ворваться ночью, но пальба нам ни к чему. Возьмем его тепленьким, когда он будет выходить.

«Интересно, они собираются его брать или убрать», — подумал я про себя, a вслух спросил:

— A улик против него хватает?

— С головой. — Нунен добродушно рассмеялся. — Если того, что рассказывала нам про него вдовушка, недостаточно, чтобы его вздернуть, считай меня карманным вором.

Я хотел было пошутить на этот счет, но сдержался.

Притон Сиплого

Недалеко от центра на обсаженной деревьями темной улице мы оставили машину и подошли к перекрестку.

К нам приблизился верзила в сером плаще и в серой, надвинутой на глаза шляпе.

— Сиплый в курсе дела, — доложил он Нунену. — По телефону он сказал Донохью, что носа на улицу не высунет. Пусть, говорит, выкуривают, если смогут.

Нунен хмыкнул, почесал за ухом и вежливо спросил:

— Как ты думаешь, сколько их там?

— Человек пятьдесят, не меньше.

— Брось! Никогда не поверю, чтобы в это время суток их было так много.

— Не хочешь — не верь! — огрызнулся верзила. — Они туда еще с вечера стекались.

— Стекались, говоришь? Значит, где-то у нас с тобой брешь образовалась. Может, тебе не следовало их пускать?

— Может, и не следовало. — Верзила разозлился: — Я делал то, что ты мне приказал. Ты ведь сказал, пусть входят и выходят на здоровье, а вот когда появится Сиплый…

— …хватай его, — подхватил Нунен.

— Точно, — согласился верзила и бросил на меня свирепый взгляд.

Подошло еще несколько человек, и мы стали обсуждать план действий. Все были раздражены, кроме Нунена. Он пребывал в превосходном настроении. Почему — непонятно.

Притон Сиплого находился в трехэтажном здании, возвышавшемся между двух двухэтажных. На первом этаже был табачный магазин, который служил одновременно входом в игорное заведение и его прикрытием. Внутри, если верить верзиле, собралось полсотни вооруженных до зубов бандитов — дружков Сиплого. Притон был окружен со всех сторон: люди Нунена расположились вокруг здания, на улице, в переулке за домом и на крышах прилегающих домов.

— Значит, так, ребята, — бодро сказал Нунен, когда все высказались, — Сиплый боится огласки не меньше нашего, а то бы он наверняка попытался прорваться, раз у него столько народу, хотя что-то не верится.

— Не верится, и черт с тобой, — отозвался верзила.

— А раз он не хочет огласки, почему бы не вступить с ним в переговоры? Сбегай, Ник, может, тебе удастся его убедить. Разобрались бы по-хорошему.

— Сам и беги, — сказал верзила.

— Не хочешь бежать — позвони, — предложил Нунен.

— Это дело другое, — буркнул верзила и ушел. Вернулся он очень довольный.

— Говорит, идите к черту, — доложил он.

— Всех сюда, — весело распорядился Нунен. — Пусть только начнет светать, мы им дадим жару.

Верзила Ник и я пошли вместе с Нуненом проверить, все ли на месте. На меня полицейские особого впечатления не произведи: вид жалкий, глаза бегают, в бой не рвутся.

Небо посерело. Нунен, Ник и я остановились у входа в слесарную мастерскую через дорогу от притона.

Притон был погружен во мрак, окна верхних этажей голые, витрина и дверь табачного магазина зашторены.

— Надо все-таки дать Сиплому шанс, — сказал Нунен. — Он ведь парень неплохой. Но мне с ним говорить без толку. Меня он никогда не жаловал.

Шеф взглянул на меня. Я промолчал.

— Может, ты попробуешь, а? — спросил он.

— Отчего ж не попробовать.

— Вот спасибо. Очень уважишь. Посмотрим, может, тебе удастся уговорить его не сопротивляться. Сам знаешь, что в таких случаях говорят: для твоей же, мол, пользы делается — что-нибудь в этом роде.

— Ладно, — сказал я и пошел через улицу к табачному магазину, изо всех сил размахивая руками, чтобы видно было, что они пусты.

Рассвет еле брезжил. Казалось, улица плавает в дыму. Шаги по тротуару отдавались гулким эхом.

Я остановился перед застекленной дверью и точно в зеркале увидел, как по противоположной стороне улицы крадутся Двое.

Мой стук остался без ответа. Я постучал сильнее, а затем дернул за ручку.

— Проваливай, пока цел, — посоветовали мне изнутри. Голос был приглушенный, но не сиплый. Значит — не Сиплый.

— Мне надо поговорить с Тейлером, — сказал я.

— Если приспичило поговорить, ступай к своему толстобрюхому хозяину.

— Нунен тут ни при чем. Тейлер меня сейчас слышит? Последовала пауза, а затем приглушенный голос произнес:

— Да.

— Я — сотрудник агентства «Континентэл». Нунен шьет тебе дело. Если не веришь, спроси Дину Брэнд. Удели мне пять минут. С Нуненом я связался, чтобы вывести его на чистую воду. Я один. Если хочешь — могу выбросить пушку. Впусти меня.

Я стал ждать. Все зависело от того, передала ему Дина о нашем с ней разговоре или нет. Ждать пришлось долго.

— Когда откроем, входи быстрей. И без глупостей, — приказал приглушенный голос.

— Договорились.

Щелкнула задвижка, и я скользнул внутрь.

В ту же секунду с противоположной стороны улицы загремели выстрелы. На пол посыпалось стекло.

Кто-то подставил мне ножку. Со страху я видел и соображал так, будто у меня, по крайней мере, три головы и полдюжины глаз. Я попал в переплет. И все из-за Нунена. Теперь эти пташки наверняка решат, что я с ним заодно.

Я рухнул на пол и перевернулся на живот лицом к двери. Пистолет у меня был в руке.

К табачному магазину приближался Ник-Верзила и палил в нас сразу из дух стволов.

Я уперся локтем в пол. В дверном проеме показался Ник. Я спустил курок. Ник перестал стрелять. Он прижал оба пистолета к груди и рухнул на тротуар.

Кто-то схватил меня сзади за ноги и потащил в глубь помещения. Я поехал, скребя подбородком по полу. Дверь захлопнулась. Какой-то умник сказал:

— А они тебя не больно-то любят.

— Я тут ни при чем, — воскликнул я, стараясь перекричать грохот выстрелов, и сел на полу.

Стрельба стихла. Дверь и занавески на окнах были как решето. В темноте раздался хриплый шепот:

— Лиса, ты и Ребро остаются внизу, на стреме. Остальные — наверх.

Мы прошли через магазин, вышли в коридор и поднялись по крытой ковром лестнице на второй этаж, в комнату, где находился обтянутый зеленым сукном стол для игры в кости. Комната была маленькая, без окон. Горел свет.

Нас было пятеро. Тейлер сел и закурил. Это был маленький смуглый молодой человек с приторной опереточной физиономией, с которой, впрочем, никак не вязались тонкие губы и волевой рот. На диване развалился, пуская дым в потолок, тощий блондин лет двадцати в шерстяном костюме. Еще один блондин, такой же молодой, но пополнее, стоял у стола и поправлял ярко-красный галстук и пышную шевелюру. Со скучающим видом, мурлыкая «Розовые щечки», взад-вперед расхаживал по комнате тридцатилетний субъект с худым лицом, вялым ртом и почти полным отсутствием подбородка.

Я сел на стул рядом с Тейлером.

— Долго Нунен будет дурака валять? — поинтересовался он. В его хриплом, свистящем шепоте ощущалось полное равнодушие.

— Он хочет тебя взять, — ответил я. — И не отступится. Тонкие губы владельца игорного притона скривились в презрительной улыбке.

— Он должен понимать, что меня оправдают за отсутствием состава преступления.

— А он и не собирается ничего доказывать на суде.

— Как так?

— Тебя прикончат при сопротивлении или при попытке к бегству. Судить будет некого.

— Что-то он к старости совсем несговорчив стал. — На тонких губах опять заиграла улыбка. Сиплый явно не верил, что от толстяка может исходить смертельная угроза. — Он уже не первый раз собирается меня прикончить. И все за дело. А что он имеет против тебя?

— Подозревает, что я ему буду мешать.

— Плохо. А вот Дина говорит, ты отличный парень, вот только чересчур прижимистый.

— Мы с ней отлично пообщались. Скажи, что ты знаешь об убийстве Дональда Уилсона?

— Его жена пристрелила.

— Ты ее видел?

— Конечно. Через секунду после убийства — с пистолетом в руке.

— Не пудри мне мозги — тебе это невыгодно, — сказал я. — Что ты там придумал, мне неизвестно. Быть может, на суде тебе и поверили бы, но до суда ты не дотянешь, не рассчитывай. Если уж попадешь к Нунену в лапы, тебе не жить. Расскажи все, как было, — мне для дела надо.

Он бросил сигарету на пол, наступил на нее ногой и сказал:

— Больно умный.

— Хотя бы намекни, а уж я разберусь — дай только выйти отсюда.

Он снова закурил и спросил:

— Значит, миссис Уилсон сказала, что ей звонил я?

— Да, но ее в этом убедил Нунен. Сейчас-то ей, вероятно, и самой так кажется.

— Ты уложил Верзилу Ника, — сказал он, — поэтому я тебе доверяю. В тот вечер звонит мне какой-то тип. Кто — понятия не имею. Говорит, что Уилсон поехал к Дине и прихватил с собой чек на пять тысяч. Казалось бы, мне-то что до этого? Но ведь согласись, странно, что какой-то тип, которого я знать не знаю, вдруг, ни с того ни с сего, мне про это рассказывает. С какой стати? Вот я и решил съездить к Дине, взглянуть, что там у нее делается. Но Дэн меня не пустил. Что ж, не пустил, и ладно. И все-таки хотелось узнать, почему мне позвонили.

Выхожу я на улицу и прячусь в подворотне. Вижу — машина миссис Уилсон. Тогда, правда, я еще не знал, что это ее машина, а внутри она сидит. Довольно скоро из дома Дины выходит Уилсон и идет по улице. Вдруг — выстрелы. Кто стрелял, откуда — я не видел. Она выскакивает из машины и бегом к нему. Стреляла не она — это точно. Могу поручиться. Вижу, это жена Уилсона. Ну и дела, думаю. Подхожу ближе, дай, думаю, узнаю, что же все-таки случилось. Это была моя ошибка, понимаешь. Поэтому и пришлось ее на следующий день припугнуть — чтоб самому не влипнуть. Вот и вся история, пропади она пропадом. Все так и было.

— Благодарю, — сказал я. — Для этого я сюда и приходил. А теперь весь фокус в том, как выбраться отсюда, да по возможности не ногами вперед.

— Никакого фокуса, — заверил меня Тейлер. — Мы можем уйти, когда захотим.

— Считай, что я захотел. Да и тебе советую. Нунена, я вижу, ты всерьез не воспринимаешь, но рисковать незачем. Убежишь, отсидишься где-нибудь до полудня — и план Нунена будет сорван.

Тейлер сунул руку в карман и вытащил толстую пачку денег. Затем отсчитал пару сотен пятидесятками, двадцатками и десятками и сунул их типу без подбородка.

— Дай им на лапу, Джерри, — сказал он. — Но не больше, чем обычно, нечего их баловать.

Джерри спрягал деньги, взял со стола шляпу и вышел. Спустя полчаса он вернулся, отдал Тейлеру сдачу и небрежно бросил:

— Сказали, подождать на кухне.

Мы спустились на кухню. Там было темно. К нам присоединилось еще несколько человек.

Вскоре в дверь постучали, и мы спустились по ступенькам на задний двор. Уже почти рассвело. Нас было десять человек.

— Всего десять? удивился я. Тейлер кивнул.

— А Ник говорил, что вас пятьдесят.

— Пятьдесят?! — Сиплый ухмыльнулся. — На этих придурков и десятерых много.

Полицейский в форме приоткрыл калитку и нервно пробормотал:

— Ребята, поскорей. Пожалуйста.

Я заторопился, но, кроме меня, никто не обратил на его слова никакого внимания.

Мы пересекли переулок, затем какой-то здоровяк в коричневом костюме поманил нас в другую калитку, мы прошли через дом, вышли на другую улицу и влезли в стоявший у бровки черный лимузин.

За руль сел один из блондинов. В быстрой езде он толк знал.

Я попросил высадить меня где-нибудь возле отеля «Грейт Вестерн». Блондин покосился на Сиплого, тот кивнул, и через пять минут я стоял у входа в отель.

До встречи, — шепнул мне владелец притона, и лимузин умчался.

Когда машина заворачивала за угол, я обратил внимание, что номер на ней полицейский.

Вы связаны по рукам и ногам

В половине шестого, миновав несколько кварталов, я подошел к зданию с потухшей вывеской «Отель Крофорд», поднялся на второй этаж, в контору, снял номер, попросил разбудить себя в десять утра, получил ключ, вошел в довольно невзрачную комнатушку и перелил виски из фляжки себе в горло. Спать мы легли втроем: чек старого Элихью на десять тысяч, пистолет и я.

В десять утра я оделся, пошел в Первый национальный банк, разыскал там юного Олбери и попросил его заверить чек Уилсона-старшего. Кассир на некоторое время отлучился — по-видимому, звонил старику проверить, не фальшивка ли это. Наконец он вернулся с заверенным чеком.

Я вложил письмо старика и чек в конверт, заклеил его, написал адрес: «Сан-Франциско, детективное агентство «Континентэл», приклеил марку, вышел на улицу и бросил письмо в почтовый ящик на углу.

— Так почему же вы убили его? — поинтересовался я у юного Олбери, вернувшись в банк.

— Кого «его»? — улыбнувшись, переспросил он. — Президента Линкольна?

— Значит, не хотите признаваться, что убили Дональда Уилсона?

— Боюсь вас разочаровать, но не хотелось бы, — ответил он, по-прежнему улыбаясь.

Вот незадача, — огорчился я. — Не можем же мы с вами препираться у всех на виду. Здесь нам поговорить не дадут. Кто этот тучный джентльмен в очках?

Мистер Дриттон, старший кассир, — ответил, покраснев, молодой человек.

— Познакомьте нас.

Молодой человек, хоть и неохотно, обратился к кассиру по имени, и Дриттон — крупный мужчина в пенсне, с гладким розовым лицом и лысым розовым черепом, окаймленным редкими седыми волосиками, — подошел к нам.

Младший кассир пробормотал что-то невнятное, и я пожал Дриттону руку, внимательно следя за молодым человеком.

— Я как раз объяснял мистеру Олбери, — сказал я, обращаясь к Дриттону, — что нам с ним не мешало бы уединиться, а то, боюсь, он по собственной воле не сознается, а мне бы очень не хотелось, чтобы все в банке слышали, как я на него кричу.

— Не сознается?! — старший кассир чуть язык не проглотил от удивления.

— Вот именно. — Я расплылся в широкой, добродушной улыбке, старательно подражая Нунену. — А вы разве не знаете, что Олбери — тот самый человек, который убил Дональда Уилсона?

Старший кассир отреагировал на показавшуюся ему идиотской шутку, изобразив под пенсне вежливую улыбочку, которая, впрочем, сменилась испугом, когда он повернулся к молодому человеку. Тот густо покраснел, на его застывшее улыбающееся лицо было страшно смотреть.

— Какое великолепное утро! — с жаром воскликнул Дриттон, откашлявшись. — Вообще, погода последнее время — грех жаловаться.

— И все-таки, — настаивал я, — не найдется ли здесь пустой комнаты, где бы мы могли поговорить по душам?

— А что, собственно, происходит? — обратился к юноше Дриттон, нервно передернувшись.

Юный Олбери произнес нечто абсолютно нечленораздельное.

— В противном случае, — пригрозил я, — мне придется отвести его в полицию.

Дриттон ловко поймал съехавшее на нос пенсне, водрузил го на место и скомандовал:

— Следуйте за мной.

Мы пересекли холл и вошли в пустую комнату с табличкой резидент» — кабинет старого Элихью. Кивком головы я показал Олбери на стул и сел сам.

— Итак, сэр, объясните, в чем дело, — сказал старший кассир, который, поерзав, присел на край письменного стола лицом к нам.

— Всему свое время, — сказал я ему и повернулся к молодому человеку: — Одно время вы путались с Диной, но она вас выставила. Из тех, кто ее знал, только вы один могли успеть известить по телефону миссис Уилсон и Тейлера о заверенном чеке. Уилсон был убит из пистолета 32-го калибра. Такие пистолеты обычно выдают работникам банка. Впрочем, возможно, вы воспользовались и не служебным оружием, хотя лично я в этом сомневаюсь. Возможно, вы не положили его на место — тогда одного пистолета в банке не хватает. В любом случае я приглашу эксперта, и он с помощью своих микроскопов и микрометров сравнит пули, которыми был убит Уилсон, с пулями, которыми заряжены банковские пистолеты.

Молодой человек спокойно посмотрел на меня и промолчал, Он опять взял себя в руки. Плохо. Придется припугнуть.

— Ты ведь по этой девчонке с ума сходил, — сказал я. — Сам же мне говорил, не останови она тебя, ты бы…

— Не надо, пожалуйста, не надо, — взмолился он, судорожно глотая воздух. Его лицо опять густо покраснело. Я смотрел на него с нескрываемой насмешкой до тех пор, пока он не потупился.

— Сам виноват, наговорил лишнего, сынок, — продолжал я. — А все потому, что слишком со мной разоткровенничался. Все вы, любители, переигрываете. Он сидел с низко опущенной головой, а я его добивал:

— Ты сам знаешь, что убил Дональда Уилсона. Воспользовался служебным оружием, а потом положил его на место, а? Если так и было, ты пропал. Эксперты об этом позаботятся, будь спокоен. Если же ты стрелял не из служебного пистолета, я все равно рано или поздно тебя уличу. Ладно. Не мне тебе рассказывать, есть у тебя шанс выкрутиться или нет. Без меня знаешь.

Нунен шьет дело об убийстве Сиплому Тейлеру. Засадить его за решетку он не сможет — улик нет, а вот задержать, пожалуйста, и если Тейлер будет убит полицией во время ареста, Нунену это сойдет с рук. Это ему и нужно — убрать Сиплого. Вчера полиция окружила притон на Кинг-стрит, и Тейлору пришлось всю ночь отстреливаться. Они и сейчас его ловят — если уже не поймали. Если полиция его выследит, ему не жить.

Если ты считаешь, что у тебя есть шанс улизнуть и если хочешь, чтобы из-за тебя убили другого человека, — дело твое. Но поскольку ты сам знаешь, что у тебя шансов нет — а если найдется пистолет — тебе крышка, — дай, черт возьми, шанс Тейлеру, сними с него подозрение.

— Я бы хотел… — произнес Олбери голосом глубокого старика. Он поднял голову, увидел Дриттона, повторил: — Я бы хотел… — И замолк.

— Где пистолет? — спросил я.

— В ящике Харпера, — ответил молодой человек.

Я бросил злобный взгляд на старшего кассира и рявкнул:

— Принесите!

Он вылетел из комнаты как ошпаренный.

— Не хотел я его убивать, — промямлил юноша. — Правда. Я понимающе кивнул, изобразив на лице глубокое сочувствие.

— Я его действительно убивать не хотел, — повторил он, — хотя пистолет с собой прихватил. Вы правы, тогда я был по уши влюблен в Дину и страдал ужасно. Бывали дни более или менее сносные, но иногда совсем невмоготу становилось. В тот день, когда Уилсон пришел к ней с чеком, я был в очень плохом виде. Меня мучила мысль, что я лишился ее оттого, что у меня не осталось денег, а Уилсон принес ей целых пять тысяч. Этот проклятый чек всему виной. Поймите, я ведь знал, что она… с Тейлером. Если бы я услышал, что она и с Уилсоном спуталась, но чека не видел, я бы ничего не сделал. Уверяю вас. Самое невыносимое было видеть этот чек и сознавать, что я потерял Дину из-за отсутствия денег.

В тот вечер я следил за ее домом и видел, как он вошел. Я за себя боялся: я был в плохом состоянии и у меня в кармане лежал пистолет. Если честно, мне не хотелось ничего предпринимать. Я струсил. Я только и думал о чеке и о том, почему я ее лишился. Я знал, что жена Уилсона ревнива. Про это все знали. Я подумал, а что, если позвонить ей и все рассказать? Впрочем, не могу точно сказать, о чем я тогда думал. Я зашел в магазин на углу и позвонил миссис Уилсон. А потом Тейлеру. Я хотел, чтобы они оба приехали. Знай я кого-нибудь еще, кто имеет отношение к Дине или к Уилсону, я бы и им позвонил.

Затем я вернулся и опять стал следить за домом Дины, Сначала приехала миссис Уилсон, затем Тейлер, оба стали ждать. А я обрадовался: теперь я не так за себя боялся. Через некоторое время из дома вышел Уилсон и пошел по улице. Я взглянул на машину миссис Уилсон и на подворотню, куда, я сам видел, скрылся Тейлер. Ни он, ни она даже не шелохнулись, а Уилсон уходил все дальше и дальше. И тут я вдруг понял, зачем я их вызвал. Я надеялся переложить на них то, что боялся сделать сам. Но они бездействовали, а он уходил. Если бы кто-то из них догнал его и сказал ему что-нибудь или хотя бы пошел за ним следом, я бы ни за что не решился.

Но они, повторяю, бездействовали. Хорошо помню, как я вынул пистолет из кармана. Перед глазами все затуманилось, как будто я заплакал. Может, так оно и было. Как стрелял, то есть как целился и нажимал на курок, я не помню. Помню только, что из пистолета, который я держал в руке, грянули выстрелы. Что было с Уилсоном, не знаю; то ли он упал до того, как я повернулся и побежал по переулку, то ли после. Вернувшись домой, я почистил и перезарядил пистолет, а наутро подложил его кассиру Харперу.

***

По дороге в муниципалитет, куда я решил доставить юного Олбери вместе с его пистолетом, я извинился перед ним за свои простецкие замашки в начале допроса.

— Мне надо было обязательно вывести тебя на чистую воду, — объяснил я ему. — Когда ты рассказывал про Дину, я сразу понял, актер ты отличный и голыми руками тебя не возьмешь.

Он вздрогнул и медленно проговорил:

— Я и не думал притворяться. Когда я осознал, что меня могут вздернуть, то как-то… как-то охладел к ней. Я не мог… я и сейчас не могу… уяснить себе, почему я это сделал. Вы понимаете, что я хочу сказать? Ведь какая-то дешевка получилась… Все дешевка, с самого начала…

Мне ничего не оставалось, как с глубокомысленным видом заметить:

— Бывает.

В кабинете шефа мы встретили краснолицего полицейского Биддла, который накануне участвовал в налете на притон. Он с любопытством вытаращил на меня свои серые глаза, но вопросов пpo Кинг-стрит задавать не стал.

Биддл вызвал прокурора, молодого человека по имени Дарт, только Олбери начал снова рассказывать все с самого начала Биддлу, Дарту и стенографистке, как в кабинет ввалился Нунен. Вид у него был такой, словно он только что продрал глаза.

— Ужасно рад тебя видеть, — сказал он мне, одной лапой хлюпая меня по спине, а другой тиская мою руку. — Да, вчера ты чудом уцелел. Пока мы не вышибли дверь и не обнаружили, что притон пуст, я был уверен на все сто, что тебя порешили. Расскажи, как этим сукиным детям удалось уйти?

— Очень просто. Твои люди, несколько человек, вывели их с заднего хода, провели через дом и увезли в полицейской машине. Меня они забрали с собой, поэтому я и не смог тебя предупредить.

— Мои люди? — переспросил он, нисколько не удивившись. — Ну и ну! И как же они выглядели?

Я их описал.

— Шор и Риордан, — сказал он. — Что ж, с этих станется. А это кто такой? — И он повел своей бычьей шеей в сторону Олбери.

Я вкратце рассказал ему всю историю, пока молодой человек диктовал свои показания.

— С Сиплым, выходит, я  погорячился, — хмыкнул  шеф. — Надо будет его поймать и извиниться. Так этого парня ты расколол? Отлично. Поздравляю и благодарю. — И он опять пожал мне руку. — Уезжаешь?

— Пока нет.

— Вот и отлично.

Я пообедал (а заодно и позавтракал), затем пошел постричься и побриться, дал в агентство телеграмму, попросив прислать в Берсвилл Дика Фоли и Мика Лайнена, поднялся в номер переодеться и отправился к своему клиенту.

Старый Элихью, завернувшись в одеяло, сидел в кресле у окна и грелся на солнышке. Он протянул мне свою розовую ладошку и поблагодарил за то, что я поймал убийцу его сына.

Я ответил то, что полагается отвечать в таких случаях, но расспрашивать, откуда он узнал об этом, не стал.

— Вы заслужили деньги, которые получили вчера вечером, сказал он.

— Чек вашего сына с лихвой возмещает все мои усилия.

— В таком случае мой чек считайте вознаграждением.

— Работникам «Континентэла» запрещается принимать вознаграждения.

Его лицо стало наливаться краской.

— И что же. черт возьми…

— А вы не забыли, что ваши деньги должны были пойти на расследование преступлений и коррупции в Берсвилле?

— Вздор! — фыркнул он. — Просто мы с вами вчера погорячились. Все отменяется.

— У меня ничего не отменяется.

На меня обрушился поток проклятий, после чего он заявил:

— Это мои деньги, и на всякую чепуху я их тратить не намерен. Не хотите взять чек в качестве вознаграждения — отдайте его назад.

— Перестаньте кричать, — сказал я. — Никаких денег я вам не верну, а вот город, как мы с вами и договорились, постараюсь очистить. Вы ведь этого сами хотели? Вот и получайте. Теперь вы знаете, что вашего сына убил юный Олбери, а вовсе не ваши дружки. А им стало известно, что Тейлер не был в сговоре с вами. Коль скоро вашего сына нет в живых, вы могли посулить им, что газетчики впредь не станут совать нос куда не следует. И в городе снова наступит мир и благодать.

Я все это учел. А потому связал вас письменными обязательствами. И связаны вы по рукам и ногам. Чек заверен, и не платить по нему вы не можете. Возможно, контракт был бы лучше официального письма, но, чтобы доказать это, вам придется обратиться в суд. Хотите — обращайтесь, но не думаю, чтобы такого рода реклама была вам на руку. А в рекламе вы недостатка иметь не будете, об этом я позабочусь.

Шеф городской полиции толстяк Нунен попытался сегодня утром убить меня. Мне это не нравится. Я человек злопамятный и не успокоюсь, пока с ним не расквитаюсь. А пока я повеселюсь вволю. У меня есть десять тысяч долларов ваших денег. С их помощью я выверну наизнанку весь Берсвилл. Мои отчеты о проделанной работе вы будете получать исправно, не беспокойтесь. Надеюсь, они доставят вам удовольствие.

И с этими словами я вышел из дома, а вдогонку мне неслись отборные ругательства.