Видимо, Юлиан Семенов был прав, когда утверждал, что догматический, пуристский подход к особенностям жанра вряд ли перспективен для современной литературы. И реальная художественная практика, собственно, уже достаточно давно опрокидывает каноны. К сожалению, критика и литературоведение следуют отнюдь не в авангарде этого процесса. Одним из частных результатов такого отставания в осмыслении движения литературы стали те своеобразные ножницы в оценке произведений Юлиана Семенова многомиллионной читательской аудиторией и профессиональной критикой, которые, увы, все еще существуют, в дни, когда писались эти строки, в одном из журналов была опубликована статья известного, высокопрофессионального, уважаемого критика, который, перечисляя удачи советских авторов в изображении героических бойцов невидимого фронта, умудрился не назвать образ Исаева-Штирлица. А ведь серия романов Юлиана Семенова об отважном советском разведчике завоевала, можно сказать без всякого преувеличения, поистине всенародное признание.
В чем главные причины этого огромного и, несомненно, заслуженного успеха?
Прежде всего в том, что Исаев-Штирлиц во всех романах изображен подлинным героем антифашистской, антиимпериалистической борьбы. Именно эта борьба во всех ее аспектах — политическом, идеологическом, военном, экономическом, нравственном — оказывается основным объектом художественного исследования. С редкой целеустремленностью использует Юлиан Семенов любой сюжетный поворот для глубокого исследования нравственно-психологического облика действующих лиц, облика, неотделимого от мира идей и социально-политической среды, определяющих их мировосприятие и поступки, я бы даже сказал, что в этих остросюжетных произведениях мотивация поступка порою интересует автора не меньше, чем сам поступок. Во всяком случае, читатель почти не имеет возможности легко скользить по лихим виражам сюжета, не успевая перевести дыхание от одного поворота до другого. Автор непрерывно побуждает читателя к размышлению, предлагая настолько глубокие, мотивированные обоснования общей социально-политической обстановки вообще и конкретных действий персонажей в частности, что политическая и психологическая детерминация поступков героев оказывается не менее интересной и значимой для читателя, чем сам поступок. Я бы сказал, что энергичная, напряженная пульсация авторской мысли оказывается столь же эффективным движителем повествования, как и острый сюжет.
Серия романов Юлиана Семенова об Исаеве-Штирлице интеллектуальна в самом точном смысле этого слова прежде всего потому, что изображения жизненной правды автор добивается за счет рассмотрения главных проблем времени: политических, социально-экономических, нравственно-психологических. Но все это сконцентрировано в фокусе, которым является образ Исаева-Штирлица. Десять романов, получивших, видимо, довольно точное жанровое определение — политические хроники, почти полностью охватывают биографию крупного советского разведчика. Крупного не только по значимости тех операций, в которых он участвовал, но прежде всего по масштабу личности, воистину являющейся совокупностью общественных отношений. Начав работать в органах ВЧК вскоре после революции, Исаев прошел огромный, полный смертельных опасностей и нечеловеческого напряжения всех душевных и физических сил путь, добрых две трети которого пролегли за пределами Родины, среди людей, не просто чужих и чуждых, но люто враждебных, ненавидевших почти все, что любил он, и преданных тому, что он убежденно и яростно ненавидел. И этих людей — смертельных врагов его Отечества, его мировоззрения, его ума, его совести, всех его чувств — Исаев должен был не только, пользуясь профессиональным языком, переиграть, то есть превзойти интеллектом, расчетливостью, выдержкой, силой воли, мужеством, находчивостью, быстротой реакции, — словом, десятков тех качеств ума и характера, тех навыков и умений, какие составляют в совокупности разностороннее и, в общем-то, не поддающееся исчерпывающе строгому определению мастерство разведчика, но и превзойти прежде всего — непоколебимой уверенностью в правоте и непобедимости дела, которому он посвятил жизнь, ибо без этого было бы невозможно делать то, что он делал.
Давно известно, что поступать правильно, в соответствии с принятыми образцами, когда находишься среди своих, среди единомышленников и товарищей, будучи связан с ними сотнями нитей и уз — от общих идеалов до простого чувства стыда за нарушение общественно одобряемых норм поведения, — несравненно легче, чем строго придерживаться тех же норм в одиночестве, вдалеке от единомышленников, да еще в ситуациях, когда отступление от этих норм легко скрыть. А если одиночество длится годами и десятилетиями!.. Если окружен людьми, исповедующими звериную мораль, сделавшими насилие и цинизм, вероломство и жестокость своим кредо, если вместо семьи — лишь воспоминания о кратких днях счастья, и даже фотографию сына, которого никогда не видел воочию, хранить нельзя, если даже двум-трем ближайшим помощникам не вправе доверить больше того, что положено по суровым законам конспирации… Выдержать такое — и не просто выдержать, а сохранить в чистоте все лучшие качества души, действенный гуманизм и даже чувство юмора — может лишь тот, кто не просто следует долгу и верен присяге, а для кого коммунистическая убежденность — больше, чем образ мысли, больше, чем вера — вся суть личности, весь смысл существования.