Тридцать девять ступеней. Часть 2

Тридцать девять ступеней

Приключения радикального кандидата, Приключения очкастого дорожного рабочего — главы из шпионского романа Джона Бакена Тридцать девять ступеней.

Приключения радикального кандидата

Вам ничто не мешает ясно представить себе, как я веду эту в общем-то хилую, отчаянно дребезжащую машину мощностью всего в сорок лошадиных сил по жесткой извилистой дороге, сначала постоянно оглядываясь назад через плечо — нет ли погони, а затем почти равнодушно окидывая взором окрестности, поскольку в тот момент меня гораздо больше интересовало то, что мне все-таки удалось узнать из криптографических пометок в записной книжке Скаддера.

Оказывается, случайный маленький человечек, втянувший меня в эту, мягко сказать, в высшей степени авантюрную историю и чуть ли не ставший мне близким другом, врал, да еще как! Все его рассказы о Балканах, евреях-анархистах и международной лондонской конференции, включая участие в ней теперь уже «нашего» Каролидеса, были чистейшим обманом. Примочкой, как любят сейчас говорить… Впрочем, не совсем, если уж быть до конца честным. Я ведь с самого начала построил все мои умозаключения, основываясь только на его словах, и лишь затем обнаружил в его черненькой записной книжке совсем другое. Вместо того чтобы «семь раз отмерить, прежде чем раз отрезать», я взял и тупо ему поверил. Интересно, почему? Честно говоря, до сих пор понятия не имею…

А знаете, когда он излагал мне все это, его речь, как ни странно, звучала вполне искренне не столько по сути, сколько по духу. Пятнадцатое июня должно было стать поистине судьбоносным днем. Возможно, куда более значительным, чем убийство самого сатаны. Поэтому вполне понятно, почему Скаддеру так хотелось удержать меня в стороне и сделать все самому. Теперь его намерения стали более чем очевидны: сообщить мне что-то вроде бы достаточно важное, но не раскрывать истинной сути настолько большого дела, что доверить которое никому было просто нельзя. Ни за что на свете! Что ж, по-своему винить его было не за что. Ведь присвоить себе он хотел не столько славу, сколько риск, риск собственной жизни.

Зато вся эта история была подробно изложена в его зашифрованных записях. Само собой разумеется, с пробелами, которые он мог легко восполнить из памяти. Но ключевые имена или фамилии, хотя и в цифровом виде, были записаны, равно как и состояние дел после каждого этапа операции. Трое из них были явно ответственные лица, а кроме них, пять раз также встречался какой-то Дукросне, и не менее трех раз — Аммерсфурт. Это и было самое главное в его записях плюс одна странная фраза, фигурировавшая в разных вариантах, но всегда в скобках, не менее шести раз: «Тридцать девять ступеней». Последняя из них была записана так: «Тридцать девять ступеней, я их все подсчитал; полный прилив в 10.17 вечера». Что это может означать — я, как ни старался, увы, толком так и не понял.

Первое, что меня поразило, — речь не шла о предотвращении войны. По твердому мнению Скаддера, с февраля 1912 года она была предопределена и неизбежна точно так же, как, скажем, ежегодный приход Рождества. Каролидесу предстояло стать во всем этом деле всего лишь только удобным поводом, не больше. Он был полностью задействован на четырнадцатое июня, то есть ровно через две недели и четыре дня после того самого памятного мне майского утра. Как мне удалось понять из записей Скаддера, предотвратить ее не смог бы никто на свете. Так что все его настойчивые разговоры о бесконечной преданности телохранителей Каролидеса, якобы готовых ради него зарезать собственных матерей, сейчас представлялись мне не более чем намеренной драматизацией ситуации. Предназначенной для меня, и только для меня одного…

Второе важное открытие состояло в том, что разразившаяся война станет для Великобритании большим сюрпризом. Смерть Каролидеса поставит Балканы буквально на уши, а затем Вена тут же предъявит столь долгожданный ультиматум. России это, конечно, очень не понравится, с обеих сторон немедленно последуют громкие слова, трескучие фразы, угрозы… А затем Берлин публично выступит в роли «миротворца» и будет продолжать мутить воду до тех пор, пока не подыщет подходящий повод для открытой ссоры, что в сложившейся ситуации вряд ли составит большую проблему, и уже часов через пять-шесть начнет нас расстреливать из пушек всех имеющихся калибров. В этом, насколько я понял, и состояла их основная идея. Причем, должен заметить, совсем не такая уж плохая. Медовые пряники и сладкие речи, а затем темной ночью вдруг неожиданный удар ножом в спину. Мы будем долго и пространно говорить о доброй воле, о мирных намерениях Германии, а в это время наши прибрежные воды будут шпиговаться боевыми минами, а подводные убийцы — субмарины — терпеливо поджидать наши военные корабли…

Впрочем, все зависело и от третьего события, которое, по идее, должно было произойти пятнадцатого июня. Именно пятнадцатого июня сего года! Истинный смысл всего этого никогда до меня не дошел бы, если бы мне раньше не довелось встретиться с одним французским штабным офицером, только что вернувшимся из Западной Африки, который во время нашей короткой встречи успел рассказать мне немало интересных вещей. Одна из них заключалась в том, что, несмотря на всю политическую трескотню в наших парламентах, между Францией и Англией на самом деле создается тесный рабочий контакт — представители генштабов регулярно, если не сказать очень часто, встречаются друг с другом, разрабатывают конкретные планы совместных действий в случае войны… Так вот, из Парижа стала поступать активная информация о готовящейся мобилизации военно-морских сил. Или что-то в этом духе… Во всяком случае, как я его тогда понял, готовилось что-то чрезвычайно важное. Однако пятнадцатого июня в Лондоне должны были собраться не только союзники, но и те, другие, о ком я мог только догадываться. Скаддер иносказательно называл их всех «Черным Камнем», представляющих наших смертельных врагов. Причем именно тогда самая важная государственная информация, предназначавшаяся для передачи Франции, должна была оказаться в карманах наших заклятых противников. И использовать ее надо было, не забывайте, где-то не позднее чем недели через две. В сопровождении тяжелой артиллерии, подводных мин и смертоносных торпед, то есть молча, внезапно, во мраке ночи…

Вот с чем мне довелось познакомиться в дальней комнатке уединенного постоялого двора с окном, выходящим на дворик с мусорными ящиками! Вот что занимало все мои мысли, когда я уезжал оттуда на большой, дребезжащей туристической машине.

В том отчаянном состоянии моим первым инстинктивным желанием было тут же остановиться, написать предостерегающее письмо и в ближайшем же населенном пункте отправить его премьер-министру или кому-нибудь из его ближайшего окружения. Но потом здравый смысл все-таки взял свое — да кто же мне поверит?! Я должен предоставить убедительные, наглядные доказательства! Но какие?.. Кроме того, не следовало забывать, что у меня не было никакого иного выхода, кроме как быть готовым, абсолютно готовым действовать… в смысле не попасть раньше времени в руки британской полиции или — что было бы совсем плохо — в руки куда более эффективных убийц!

Конкретной цели или направления у меня, разумеется, не было. Я просто следовал движению лучей солнца, ибо помнил еще по карте: если ехать на север, то рано или поздно обязательно окажешься в регионе угольных шахт и, соответственно, густонаселенных промышленных городов. Вообще-то в данный момент узенькая дорога вела меня куда-то вниз вдоль неширокой речушки. Или, скажем, широкого ручья. Какая разница?.. Так я и ехал милю за милей, пока в разрыве деревьев не увидел наконец, правда далеко-далеко, прекрасный замок. Миновал несколько мирных селений, пересекающихся ручьев, узких ущелий, зарослей ракитника… Вокруг царил такой мир и покой, что поверить, будто за мной гонятся враги, причем не просто враги, а некие существа в человеческом обличье, желающие как можно скорее лишить меня жизни, было очень трудно.

Приблизительно около полудня я проезжал мимо относительно большого, широко разбросанного селения и решил в нем остановиться, чтобы хотя бы перекусить. Но практически в самой его середине заметил домик почты, на ступеньках которого стояли, о чем-то беседуя и то и дело заглядывая в какую-то телеграмму, местный почтмейстер и местный полицейский. Увидев мою машину, полицейский тут же сошел с крыльца и пошел по направлению ко мне, делая мне знак рукой остановиться.

Я чуть было не допустил крайнюю глупость, решив подчиниться его приказу, но, к счастью, вовремя сообразил, что телеграмма, которую он обсуждал с почтмейстером, наверняка касается меня. Видимо, там, на постоялом дворе, мои «друзья» пришли к джентльменскому соглашению, в результате которого им не составило особого труда разослать сообщения с достаточно подробным описанием меня и угнанного мною автомобиля во все окрестные селения, в которых уже в самое ближайшее время можно было бы ожидать моего появления. Я немедленно снял ногу с педали тормоза и нажал на газ… Подоспевший к тому времени другой полицейский попытался было остановить машину, схватившись за ее дверь, но мой решительный удар левой прямо ему в глаз избавил его от необходимости даже думать об этом.

С этого момента основные дороги стали не для меня. Надо было срочно сворачивать на какие-нибудь второстепенные, хотя без карты это дело представлялось довольно затруднительным, поскольку любая из них могла завести в тупик у какого-нибудь известного всем утиного озерца или загона для лошадей, а такого рода задержки я себе позволять никак не мог. Ну никак не мог! Каким же я был ослом, решив угнать этого зеленого монстра! Ведь теперь, чтобы обнаружить меня, не потребуются даже очки — он будет бросаться в глаза везде и повсюду. В любом месте Шотландии. С другой же стороны, если я брошу машину и дальше пойду пешком, ее найдут максимум уже часа через два-три, и тогда у меня не будет никакого преимущества во времени. Ну и что теперь делать?

Значит, надо срочно сворачивать на какую-нибудь заброшенную дорогу. И таковая, слава богу, довольно скоро нашлась — вдоль узенького притока реки, ведущая через ущелье вверх к перевалу. Здесь мне никто не встретился,  но путь вел слишком далеко на север, поэтому на ближайшем, столь же заброшенном ответвлении мне пришлось свернуть на восток и ехать в этом направлении, пока перед моими глазами не появилась железная дорога с двумя рядами рельсов. А внизу, подо мной, раскинулась очередная широкая долина… Что ж, если удастся незаметно ее пересечь, то, вполне возможно, мне повезет найти что-то вроде достаточно уединенного постоялого двора. К тому же наступал вечер, я буквально умирал с голоду, так как не ел ничего с самого утра… Да и отдохнуть бы совсем не помешало. Особенно после целого дня нервотрепки и гонкам по пересеченной местности.

Стоп, стоп, стоп! Снова шум в небе? Я поднял глаза вверх — точно, он самый, этот чертов моноплан! Низко и быстро летящий в моем направлении и находящийся всего в нескольких милях.

У меня хватило здравого смысла сразу же понять, что здесь, на равнине, я стану для него легкой добычей и надо как можно быстрее найти в долине рощу или что-либо в этом духе, где можно будет хотя бы на время надежно укрыться за деревьями.

Вниз, вниз, вниз! Я несся туда, словно темно-зеленая молния, при каждом удобном случае поднимая голову, чтобы взглянуть на небо, на эту проклятую летящую адскую машину… Вскоре я оказался на дороге, извивающейся вдоль ручья между густыми зарослями кустов, а затем моему взору предстала спасительная зеленая роща, и уже через пару минут я, облегченно вздохнув, сбросил скорость.

Увы, радость моя оказалась более чем преждевременной, ибо откуда-то слева вдруг послышалось отчаянное бибиканье другой машины, и я, к своему ужасу, обнаружил, что еду прямо к пропускным воротам платной частной дороги, ведущей к большому скоростному шоссе. А прямо навстречу мне выезжает эта самая другая машина! Причем на весьма приличной скорости… Я резко ударил по тормозам, однако инерция моего тяжелого темно-зеленого монстра была слишком велика, и столкновение казалось вроде бы неизбежным. Через секунду-другую… Единственно, что мне оставалось, — это резко свернуть вправо и врезаться в ближайшие зеленые кусты, искренне надеясь, что там, за ними, будет что-нибудь достаточно мягкое…

Но тут я в очередной раз сильно ошибся. Моя машина сначала прорезала кусты, словно нож мягкое масло, а затем полетела вниз по крутому склону. Увидев, к чему идет дело, я резко вскочил на сиденье и хотел выпрыгнуть, но толстая ветка боярышника, зацепившись за лацканы моего пиджака, взметнула меня вверх, где я и висел какое-то время, пока две тонны дорогостоящего металла, подпрыгивая и дергаясь из стороны в сторону, с громким треском летели вниз, к тому самому ручью…

Толстая ветка, видимо сжалившись, все-таки меня отпустила, и я сначала упал в густой кустарник, а потом плавно скатился оттуда в заросли крапивы. Между прочим, очень кусачей… Когда я не без труда попытался встать на ноги, за плечо меня вдруг схватила чья-то сильная рука, и на самом деле испуганный голос поинтересовался, все ли со мной в порядке. Не ранен ли я?

Медленно подняв глаза, я увидел, что на меня в упор смотрит высокий молодой человек в круглых автомобильных очках и черной кожаной куртке. При этом не забывая креститься и бормотать какие-то бессвязные извинения. Что ж, может, так оно и лучше, как ни странно, подумал я. Во всяком случае, хоть избавился от машины, причем, слава тебе господи, достаточно естественным образом.

— Все нормально, сэр, вам не о чем беспокоиться. Это все моя вина, — поднимаясь на ноги, успокоил я его. — Хорошо, что к моим странностям не добавилось еще и убийство. Мое путешествие на машине по Шотландии подходит к концу, а ведь могло бы раз и навсегда закончиться само мое существование, так ведь?

Убедившись, что я жив и здоров, молодой человек вынул из кармана часы-луковицу и проверил время.

— Видно, вы настоящий джентльмен, сэр. Это приятно. Знаете, у меня есть немного времени, да и живу я буквально в двух минутах отсюда, так что, если желаете, могу предложить вам чистую одежду, вполне приемлемый ужин и удобную постель на ночь. Да, кстати, а где ваши вещи? Остались там, в горящей машине?

— Нет, в моем правом кармане, — ответил я, доставая оттуда зубную щетку. — Видите ли, я из британских колоний, а мы всегда путешествуем налегке.

— Из британских колоний?! — радостно воскликнул он. — Господи, да вы же тот, кто мне нужен! Неужели мне наконец-то повезло? А вы, случайно, не сторонник свободной торговли?

— Да, он самый, — с готовностью согласился я, впрочем не имея ни малейшего понятия, о чем он спросил.

Молодой человек дружески похлопал меня по плечу и торопливо повел к своей машине. Минуты через три мы уже стояли перед живописным и, судя по всему, весьма удобным охотничьим домиком среди сосновых деревьев. Внутри он первым делом провел меня в спальню для гостей, где вывалил на широкую кровать полдюжины своих костюмов, поскольку мой собственный в результате последних событий превратился в лохмотья… Я, не долго думая, выбрал просторный темно-синий из саржи, больше всех остальных отличавшийся от моей прежней одежды, а также, не забыв при этом его искренне благодарить, позаимствовал хлопчатобумажную рубашку с отложным воротничком. Затем, когда я переоделся, мы прошли в столовую с длинным столом в середине, на котором стояли остатки совсем неплохого обеда, и молодой человек сообщил мне, что у меня осталось целых пять минут, чтобы утолить мой голод.

— Впрочем, вы можете просто перекусить тем, что под руку попадется, а остальное, все, что вам понравится, завернуть в салфетку и положить себе в карман. Съедите по дороге. Ну а вернувшись, мы поужинаем по-настоящему. Дело в том, что не позднее восьми мне необходимо быть в нашей масонской зале, иначе мой пиарщик просто вырвет мне все волосы…

Я быстро проглотил несколько кусочков холодной ветчины, не менее стремительно запив их оставленным кем-то кофе. Он же все это время спокойно сидел на коврике у камина.

— Знаете, вы застали меня совсем врасплох, мистер… Кстати, мы пока еще не представились друг другу. Послушайте, а вы, случайно, не из Твисденов? Не родственник старины Томми Твисдена? Нет? Ну ладно. Понимаете, в здешних местах я являюсь их кандидатом от либералов, и как раз сегодня у меня встреча с избирателями в Браттлеберне, моем главном городе, и опорой нашей партии тори. Я договорился о публичном выступлении с Крамплтоном, бывшим помощником вице-премьера по делам британских колоний, организовал его презентацию, согласовал все остальные, поверьте, очень важные действия, но как раз сегодня днем этот негодяй сообщил, что он, видите ли, вдруг простудился, и теперь мне придется все делать самому. Все самому, понимаете?! У меня речь подготовлена на десять минут, а придется говорить все сорок! Представляете? А о чем, собственно, говорить? Нет, нет, меня точно не хватит. Вы, вот именно вы, и станете для меня тем самым добрым самаритянином. Вас послала мне сама судьба. Вы убежденный сторонник свободной торговли и, нисколько не сомневаюсь, сумеете доходчиво объяснить собравшимся все преимущества нашей защиты там у вас в наших колониях. У вас, ребят оттуда, есть настоящий дар убеждения… Хотел бы я тоже иметь такой… Зато буду ваш вечный должник…

В общем-то у меня, конечно, были кое-какие представления о «преимуществах свободной торговли», и к тому же другого способа получить желаемое на данный момент просто не было. Ну не было, и все тут! Надо соглашаться… Мой новый, преисполненный самых радужных надежд в смысле предстоящих великих свершений молодой джентльмен был настолько погружен в свои собственные предвыборные проблемы, что ему даже в голову не пришло поинтересоваться, как можно просить совершенно незнакомого человека, только что, даже не моргнув глазом, потерявшего дорогую машину стоимостью, как минимум, в тысячу фунтов стерлингов, выступать вместо него на публичном собрании… Впрочем, и мне выбирать было особенно не из чего.

— Ладно, чего уж там, считайте, договорились. Оратор из меня, конечно, неважный, но об Австралии найду что рассказать, так что не волнуйтесь.

Услышав эти слова, молодой джентльмен тут же растаял, вроде бы сбросил со своих плеч груз веков и, не жалея пустых слов, принялся источать благодарности. Одну за другой… Более того, даже презентовал мне свою шикарную кожаную шоферскую куртку, не поинтересовавшись, почему это я отправился в столь долгое путешествие без пальто… А когда мы ехали по пыльной дорожке к его электорату, ухитрился сообщить мне незатейливые факты своей короткой жизни… Оказался сиротой, воспитал его родной дядя — точное имя, хотя он его и упоминал, я, к сожалению, забыл, но не из простых — член кабинета министров, его речи и выступления можно прочитать во множестве газет и журналов… Закончив Кембридж, много путешествовал по свету, какое-то время был самым настоящим безработным — видимо, не желая беспокоить своего высокопоставленного дядю, потом все-таки решил заняться политикой. Может, по совету ближайшего родственника? Кто знает, кто знает?.. Во всяком случае, особых предпочтений ни к одной из существовавших тогда политических партий он не испытывал.

— Знаете, и там и тут полно хороших парней, — бодро сказал он. И многозначительно добавил: — Причем немало из них только портят атмосферу. Лично я стал убежденным либералом лишь потому, что моя семья всегда принадлежала не тори, а истинным либералам вигам. Только им, и никому больше!

Но если в политике он придерживался довольно умеренных и в общем-то весьма неопределенных взглядов, то во многих других вопросах был гораздо более решительным. Услышав, например, что я разбираюсь в лошадях, много и охотно говорил о дерби, о том, что на них происходит и на каких лошадей следует ставить; кроме того, он был полон планов более серьезно заняться стрельбой и охотой… Короче говоря, абсолютно нормальный, чистый, похоже, еще совсем неиспорченный молодой человек.

Когда мы проезжали через маленький городок, нас остановили два полисмена.

— Ради бога, простите, сэр Генри, — обратился к моему спутнику один из них, направив на него свет фонаря. — Мы получили строжайшие инструкции искать машину, которая по виду не так уж сильно отличается от вашей. Во всяком случае, вечером. Так что еще раз простите. Проезжайте, пожалуйста, доброго вам пути.

— Ничего страшного, господа, — милостиво кивнул им мой юный неоперившийся друг, в то время как я молча благодарил Провидение за то, что Господь не оставил меня и дал мне возможность хотя бы временно почувствовать себя в относительной безопасности.

После этого незначительного и мимолетного инцидента мы практически не разговаривали, поскольку мой спутник погрузился в мучительные размышления о предстоящей «тронной» речи. Причем настолько интенсивно — он издавал какие-то непонятные междометия, постоянно шевелил губами, морщил лоб и блуждал по сторонам глазами, — что я невольно начал готовиться к очередному столкновению… Хотя не забывал, что мне тоже придется выступать. Вот только о чем говорить? Да, вопрос из вопросов… Тут мы подъехали к дверям какого-то здания, где нас, оказывается, уже ждали какие-то шумные господа с унылыми розочками в руках.

В зале собралось человек пятьсот, в основном женщин, пожилых лысых и лысоватых мужчин, хотя кое-где мелькали и довольно молодые лица. Председатель собрания, местный священник с красным носом и лицом профессионального проныры, выразил сожаление по поводу отсутствия мистера Крамплтона, вызванного его внезапным заболеванием гриппом, а затем весьма красноречиво представил меня как «одного из признанных лидеров австралийской общественной мысли». Что ж, на мой непросвещенный взгляд, это прозвучало совсем неплохо… Внутри, прямо у входных дверей, стояли два полицейских, и мне оставалось только надеяться, что они приняли и «зарегистрировали» эту характеристику моей персоны должным образом. Затем на кафедру поднялся сэр Генри.

Честно говоря, раньше мне такого никогда не приходилось ни видеть, ни слышать. Поскольку выступать он просто не умел, то сначала попробовал тупо зачитать заранее подготовленный текст, но когда вдруг — видимо, для большей достоверности — решил от него оторваться, то, кроме непрерывного заикания, от него мало что можно было услышать. Время от времени ему на память приходила та или иная выученная наизусть фраза, и тогда он, горделиво выпрямляя спину, торжественно выпаливал ее в зал, но сразу же после этого снова сгибался, утыкался носом в свои записи и продолжал монотонно бубнить одно и то же, одно и то же… Абсолютную всем давно надоевшую чепуху: о якобы германской угрозе, которую тори специально пустили в оборот, чтобы лишить бедняков их законных прав и ни в коем случае не допустить проведения радикальной социальной реформы, о том, что «организованный труд» прекрасно осознает это и «только смеется над их жалкими потугами», ну и так далее и тому подобное… Да, вот еще что: «Мы должны немедленно сократить наши военно-морские силы как конкретное доказательство наших добрых намерений, а затем немедленно сообщить об этом Германии с требованием сделать то же самое, иначе мы превратим ее в сбитую яичницу». Вот так, ни больше и ни меньше… Если бы не эти чертовы тори, то и Британия, и Германия давно уже были бы самыми близкими партнерами в деле обеспечения надежного мира и продвижения столь необходимых нам всем реформ… Я вдруг вспомнил о маленькой черной записной книжечке в моем кармане. Да, многочисленные «друзья» Скаддера тоже очень беспокоились о мире во всем мире и социальных реформах. В чем, в чем, а в этом им, пожалуй, не откажешь…

И тем не менее, как ни странно, выступление сэра Генри мне чем-то даже понравилось. Нет, не пустые, мало что значащие слова, а, скорее, та наивная непосредственность, с которой он их произносил. К тому же оно позволило мне успокоиться: в принципе оратор из меня, конечно, неважный, однако сэру Генри я мог бы дать по меньшей мере сто очков вперед. Поэтому, когда настала моя очередь, я просто пересказал им все, что помнил об Австралии, — искренне надеясь, что в зале нет ни одного австралийца, — об их лейбористской партии, о проблемах эмиграции, о программе натурализации… Не уверен, что упоминал что-либо о преимуществах свободной торговли, но зато твердо заверил всех, что кого-кого, а вот тори в Австралии никогда не было, нет и, надеюсь, не будет. Только лейбористы и либералы! Мое эмоциональное восклицание вызвало в зале бурные аплодисменты, еще больше усилившиеся, когда я окончательно их разбудил, начав говорить о дальнейшем процветании Британской империи при условии, если мы все, как один, «подставим ей свои спины»…

В общем-то мое выступление можно было считать вполне успешным, хотя председательствующему священнику оно, похоже, не очень понравилось. Выражая благодарность выступившим, он назвал речь сэра Генри «словами государственного мужа», а мою — «красноречивой патетикой эмиграционного зазывалы».

Когда мы уже возвращались на машине домой, мой новый друг был просто в восторге оттого, что все наконец-то закончилось, а он столь блистательно выполнил свою работу.

— Потрясающее выступление, Твисден, просто потрясающее! — с нескрываемым энтузиазмом сказал он. — А теперь давайте поедем ко мне. Видите ли, я сейчас совсем один, и, если вы сможете погостить у меня пару деньков, я устрою вам вполне приличную рыбалку. Не пожалеете, уж будьте уверены.

Оказавшись в том же самом охотничьем домике, мы сытно и вкусно поужинали — особенно учитывая, что я давно хотел это сделать, — а затем пили грог в большой, хорошо натопленной курительной комнате с приятно потрескивающими в камине дровами. Наверное, настало время выложить хоть какие-то карты на стол, подумал я. Тем более, что и по поведению хозяина, и по его глазам было видно, что он из тех, кому в принципе можно доверять.

— Послушайте, сэр Генри, — не откладывая дела в долгий ящик, начал я, — знаете, мне надо сказать вам что-то очень важное. На мой взгляд, вы хороший парень, поэтому постараюсь быть с вами предельно искренним… Ну прежде всего откуда, скажите, у вас вся эта несусветная чушь, которую вы сегодня вечером битый час несли?

У него вытянулось лицо.

— Что, неужели все было настолько плохо? — горестно покачав головой, упавшим голосом спросил он. —

Вообще-то вполне возможно. Большую часть этих слов я взял из журнала «Прогрессивист» и других популярных изданий, которые мне каждый месяц присылает мой избирательный агент. Но вы ведь не имеете в виду, что Германия решится объявить нам войну, так?

— Задайте мне этот вопрос через шесть недель, и вам не потребуется ответа, — отозвался я. — Но если у вас есть полчаса, не более, уверяю вас, мне не составит труда рассказать вам одну, на мой взгляд, достаточно забавную историю.

Я до сих пор ясно вижу ту светлую комнату с обоями из старого ситца и оленьими головами на стенах, явно нервничающего сэра Генри, стоящего у камина, и самого себя, откинувшегося в кресле и что-то говорящего, говорящего… Тогда у меня было странное чувство, будто это не я говорю и оцениваю реальность, а совсем другой человек. Впервые я кому-то говорил настоящую правду, по крайней мере так, как ее понимал. Но зато мне самому многое стало ясно. Я не упустил ни одной детали. Сэр Генри услышал все о Скаддере и молочнике, о записной книжке и о моем пребывании в Гэллоуэе. Он выглядел очень возбужденным: то вставал, то вновь садился в кресло у камина.

— Итак, — продолжал я, — вы должны знать, что в вашем доме тот, кого разыскивают за убийство в здании Портленд. Теперь ваша обязанность просто сдать меня полиции. И хотя где-то через час после моего ареста произойдет несчастный случай и меня найдут с ножом в ребре, это ведь ваша обязанность, как законопослушного гражданина. Возможно, через месяц вы пожалеете об этом, но вам не надо об этом думать.

Взгляд его блестящих глаз выражал твердость.

— Чем вы занимались в Родезии, мистер Ханней? — спросил сэр Генри.

— Работал горным инженером. Я нажил себе состояние честным путем, и это было чертовски хорошее время.

— Эта профессия не слишком расшатывает нервы, не так ли?

Я рассмеялся:

— Вы правы, мои нервы в полном порядке.

Я взял охотничий нож с полки на стене и исполнил старый трюк Машона: сначала подбросил его, а затем поймал губами.

Он наблюдал за мной с улыбкой.

— Мне не нужны никакие доказательства. Я, может быть, настоящий осел, но человека я чувствую. Вы не убийца, не глупец и говорите правду. Я помогу вам. Что я могу для вас сделать?

— Сначала я хочу, чтобы вы написали письмо вашему дяде. Я должен встретиться с людьми из правительства до пятнадцатого июня.

Он подергал себя за усы:

— Это вам не поможет. Это прерогатива министерства иностранных дел, и мой дядя не имеет к нему никакого отношения. И, кроме того, вам не удастся убедить его. Нет, пожалуй, я найду иное решение. Я напишу постоянному секретарю при министерстве иностранных дел. Он один из лучших работников этого ведомства и, кроме того, мой крестный отец. Итак, что вам требуется?

Сэр Генри сел за стол и написал под мою диктовку, что, если человек по имени Твисден (я решил, что мне лучше придерживаться этого имени) внезапно появится перед ним до пятнадцатого июня, он должен будет хорошо его принять. Твисден подтвердит свою личность, назвав пароль «Черный Камень» и просвистев мелодию «Анни Лори».

— Отлично! — воскликнул сэр Генри. — По-моему, совсем неплохо. Между прочим, вы найдете моего крестного — кстати, его зовут Вальтер Буливант — в его загородном доме, где он будет по случаю церковного праздника Троицы. Это недалеко от Артинсвелла в Кеннете. Итак, с этим улажено. Что дальше?

— Вы приблизительно моего роста. Одолжите мне, пожалуйста, самый старый твидовый костюм, какой у вас есть. Подойдет любой, цвет не имеет значения, лишь бы отличался от цвета моего костюма, который я испортил сегодня днем. Затем покажите мне карту окрестностей и объясните расположение этого района. И последнее. Если полиция будет спрашивать обо мне, просто покажите им машину в долине. Если же появятся те, другие, скажите им, что я сел на южный экспресс сразу же после встречи с вами.

Он обещал все это сделать. Я сбрил остатки моих усов и втиснулся в старый костюм из пестрой шерстяной ткани. Карта дала мне некоторое представление о моем местонахождении и прояснила по меньшей мере две вещи, которые были весьма важны для меня: с каким пунктом в южном направлении соединялась основная железнодорожная магистраль и какие самые дикие места находились поблизости.

В два часа сэр Генри прервал мое дремотное состояние в кресле курительной комнаты и вывел меня, полусонного, в звездную ночь. Мне был вручен старый велосипед, обнаруженный в сарае среди разбросанных инструментов.

— Сначала поверните направо вверх, к хвойным посадкам, — посоветовал он. — На рассвете вы будете уже далеко за холмами. Там вам надо утопить велосипед в болоте и пройти торфянистую местность пешком. Вы можете недельку пожить с пастухами и, поверьте, будете там в такой же безопасности, как если бы находились в Новой Гвинее.

Я ехал на велосипеде вверх по холмам, пока не забрезжил рассвет.

В туманной дымке раннего утра, перед самым восходом солнца, я очутился в необъятном море зелени с горными долинами по обеим сторонам, простирающимся далеко за голубым горизонтом, надеясь, что здесь мне удастся получить самые последние новости о моих врагах.

Приключения очкастого дорожного рабочего

Я сидел на самой вершине холма и оценивал положение, в котором оказался.

За моей спиной просматривалась дорога, которая поднималась сюда по узкой горной долине. Обращала на себя внимание и очень красивая речушка, текущая по ней. Передо мной простиралась равнина длиной, может быть, с милю. Она была вся покрыта ямами и ухабами, а за ней просматривалась пустыня, чье голубовато-туманное очертание таяло вдали.

Слева и справа виднелись зеленые холмы, ровные, как оладьи, но к югу, а точнее, слева стояли высокие, поросшие вереском горы, которые я запомнил по карте как основной ориентир места, которое должно было стать моим убежищем. Я находился в центре огромной гористой страны и мог видеть все, что было в движении, на большом расстоянии. В низине, ниже дороги, в полумиле от нее вился дымок из коттеджа, но, похоже, тут это был единственный признак жизни. В тишине слышалась только песня утомленной ржанки да журчание маленького ручейка.

Было около семи часов, приближалась гроза, вдали уже слышались раскаты грома. Только в этот момент до меня дошло, что это казавшееся мне безопасным место на самом деле может оказаться для меня ловушкой. Здесь даже синице негде было спрятаться.

Я сидел не шевелясь, ощущая полнейшую безнадежность по мере того, как шум с востока становился все громче и громче. Неожиданно я увидел самолет, летящий с той стороны. Он летел высоко, но затем спустился на несколько сот футов и начал кружить над холмом, как ястреб, описывающий круги, прежде чем броситься на свою жертву. Похоже, наблюдатель на борту меня заметил. Я тоже увидел одного из двоих, сидящих внутри и внимательно смотрящих на меня через стекло. Потом самолет начал стремительно подниматься и удаляться в восточном направлении, пока не превратился в маленькое пятнышко на голубом небе. Это привело меня в ярость. Мои враги узнали о моем местонахождении, значит, скоро меня окружат. Я не знал, какой силой они располагают, но был уверен, что она будет достаточной. Те в самолете видели мой велосипед, и подумают, что я поеду по дороге. Что ж, в таком случае можно попытать счастья в торфяниках, тянувшихся слева и справа. Я отъехал на велосипеде на сто ярдов от большой дороги и бросил его в яму, поросшую мхом, где он погрузился в заросший травой пруд. Затем вскарабкался на небольшой холмик, с которого можно было увидеть две долины.

Как я уже говорил, здесь практически негде было укрыться. Вообще! С наступлением дня все постепенно наполнялось мягким чистым светом — совсем как в жарком южноафриканском вельде. В другое время мне понравились бы эти места, но сейчас здесь стало душно. Поросшие вереском и открытые со всех сторон, они напоминали стены тюрьмы, а воздух с холма — запах тюремной камеры.

Я подбросил монетку — орел или решка? Орел. Значит, надо идти на север. Спустя некоторое время я подошел к выступу в скале, в котором был относительно широкий проход. В него увидел шоссе длиной около десяти миль, по которому далеко внизу что-то двигалось, похожее на легковой автомобиль. Я смотрел на холмистое охотничье угодье, исчезающее в лесистой долине. Сейчас мое зрение стало острым, как у ястреба. В то время как другим людям был бы нужен телескоп, я вполне мог обойтись и без него. И что же увидел? В двух милях от склона двигались вереницей несколько человек, готовых в любой момент выстрелить. Выходит, этот путь для меня закрыт — надо постараться дойти до больших холмов на юге за пределами большой дороги. Машина, которую я заметил, приближалась, но ей еще предстояло преодолеть крутой склон. Я побежал со всех ног, низко пригнувшись, и позволил себе разогнуться лишь в низине. Что это было? Видел ли я действительно ту группу людей — одного, двух, может, больше, идущих по ту сторону ручья? Когда ты окружен со всех сторон врагами на небольшом участке земли, есть только один способ скрыться. Надо просто стоять на месте, и пусть враги ищут тебя и не находят. Но как я мог скрыться на этом открытом со всех сторон участке?

Эх, закопаться бы по шею в землю, или спрятаться под водой, или влезть на самое высокое дерево!.. Увы, поблизости не было ни одной толстой веточки, ни одной, даже небольшой, лужи, а ручей походил на слабую струйку воды. Ничего, кроме голого пространства вокруг да белевшего где-то вдали шоссе.

И вдруг на дороге, у груды камней, я увидел дорожного рабочего, медленно и устало колотящего молотом по земле.

Когда я подошел, он подозрительно посмотрел на меня и, громко зевнув, произнес, обращаясь в никуда:

— Пусть будет проклят тот день, когда я покинул пастбище! Там я был сам себе хозяин. А сейчас стал рабом правительства, прикованным цепями к этой чертовой дороге.

Он поднял молоток, ударил со всей силы по камню и, с проклятиями отшвырнув его, обхватил голову руками.

— Господи, прости меня и сжалься! Башка раскалывается, будто не я бью по камням, а они по мне!

У него была совершенно несуразная фигура, приблизительно моего размера, но какая-то сгорбленная. Было видно, что мужчина не брился, как минимум, неделю. На его лице выделялись большие очки в роговой оправе.

— Не могу, ну не могу и не хочу я этого делать! Ну и как теперь быть? — выкрикнул он. — Ведь инспектор тут же напишет на меня донос!

Я как можно вежливее поинтересовался, в чем у него проблема, хотя она, похоже, была вполне ясна и без его объяснений.

— Проблема, сэр, в том, что я, как бы это попроще сказать, не совсем трезв. Вчера, на свадьбе у моей дочери Мерран, все гуляли до четырех утра. Мы с ребятами, само собой разумеется, крепко выпили, и вот последствия. Мне надо быть не здесь, а в собственной теплой койке… Зачем, скажите, ну зачем только я увидел это красное вино?

Я охотно с ним согласился. Впрочем, боюсь, только насчет теплой койки.

— Об этом, конечно, легко говорить, — продолжал бормотать он дальше, — но как раз вчера я получил почтовую открытку с сообщением, что на днях сюда приедет новый дорожный инспектор. А что, если он появится и не найдет меня или, еще хуже, найдет меня пьяным? В любом случае мне хана. Хотя пропади они пропадом! Пойду спать, и все тут…

И тут меня осенила идея.

— Послушайте, а новый инспектор вас знает? — спросил я.

— Этот? Нет, точно не знает. Он всего неделю здесь на работе. Пока еще только ездит на машине и смотрит, что к чему.

— А где ваш дом? — поинтересовался я и увидел его палец, указывающий в сторону коттеджа у ручья. — Ладно, сделаем так: вы давайте идите спать, — предложил я, — и спите спокойно. А я потружусь тут за вас и встречу вашего нового инспектора.

Когда смысл сказанного дошел до рабочего, его лицо расплылось в пьяной улыбке.

— Вы настоящий друг! — воскликнул он. — С этим легко справиться. Вообще-то я уже кое-что сделал, так что осталось совсем немного. Просто возьмите эту хреновину, пройдитесь и уберите мусор вдоль дороги. Меня зовут Александр Торнбулл, и я занимаюсь этим семь лет, а до этого пас скот в Лейтен-Уотер. Друзья зовут меня Эки, а некоторые — Спеки, за то, что я ношу очки из-за плохого зрения. Значит, так, говорите с инспектором повежливее, называйте его сэром, и вы ему понравитесь. Ну а я приду где-нибудь ближе к полудню.

Я позаимствовал у него очки и грязную старую шляпу, снял свое пальто, жилет, воротник и отдал ему, чтобы он их унес. Затем достал из глиняной трубки грязный окурок — еще один предмет его собственности. Он повторил, что я должен сделать, и без лишнего шума отправился спать. Кровать была его основным вожделением, но на дне его бутылки оставалось еще немного вина, и я молил Бога, чтобы он оказался под надежным укрытием, прежде чем появятся мои «друзья».

Затем принялся готовить мою одежду для той роли, которую мне придется сыграть. Отвернул воротник рубашки — она была в грубую голубовато-белую клетку, какую обычно носят сельхозрабочие, и таким образом открыл бронзовую, как у жестянщиков, шею. Закатал рукава и обнажил предплечья с грубыми и застарелыми, как у кузнеца, шрамами. Надел ботинки и штаны, белые от пыльной дороги, и подтянул брюки, подвязав их веревкой ниже колена. Затем взялся за лицо. Набрав в ладонь пыль и смешав ее с небольшим количеством воды, сделал отметку как раз в том месте, где у Торнбулла должна была проходить граница его воскресных омовений, а также втер большое количество грязи в мои загорелые щеки. Поскольку глаза дорожного рабочего конечно же должны быть немного воспалены, я решил и их слегка припорошить дорожной пылью, надеясь добиться хотя бы видимости изможденности.

Бутерброды, которые мне дал сэр Генри, исчезли вместе с моим пальто, но зато в моем распоряжении оказался завтрак дорожного рабочего, как ни странно, аккуратно завернутый в красную тряпицу. Я с большим удовольствием съел несколько толстых кусков пшеничной лепешки с сыром и выпил немного холодного чая.

В тряпице обнаружилась и местная газета, очевидно предназначенная для того, чтобы как-то скрасить полуденный отдых. Я привел в порядок сверток и специально положил газету около него — пусть все видят… Внешний вид моих ботинок меня совсем не устраивал, но после старательного трения о камни их поверхность стала похожа на гранит и на обувь дорожного рабочего. Затем поработал над своими ногтями, чтобы они стали грязными. Ведь те, кого я ждал, не упустят ни одной детали. Наконец, разорвав шнурки, связал их грубыми узлами и сделал так, чтобы толстые серые носки свисали пузырями над ботинками.

Пока на дороге все было тихо. Машина, которую я видел полтора часа назад, должно быть, уже повернула назад.

Закончив туалет, я взял тачку, поднялся на холм и начал ходить по нему взад-вперед. Мне невольно пришел на память старый разведчик в Родезии, которому в его дни приходилось делать немало странных вещей. В частности, он рассказывал мне, что для того, чтобы хорошо сыграть роль, нужно глубоко в нее войти. «Необходимо убедить себя, что ты и есть то самое, во что играешь», — говорил он. Поэтому я немедленно отбросил все другие мысли и сконцентрировал все внимание на дороге. Как было бы хорошо, невольно подумал я, если бы тот маленький белый коттедж был моим домом, потом вспомнил то время, когда я был пастухом в Лейтен-Уотер, и помечтал поспать на кровати, имея под рукой бутылочку дешевого виски.

А на длинной белой дороге по-прежнему никого не было видно.

То тут, то там на холмах появлялись овцы. Цапля неуклюже шлепнулась на воду и занялась поиском рыбы, не обращая на меня никакого внимания, будто я был каменным истуканом. Что ж, надо продолжать возить камни и с трудом передвигаться, чтобы выглядеть усталым, честно делающим свою работу профессионалом. Впрочем, вскоре я достаточно согрелся, и пыль на моем лице превратилась в твердую маску. Похоже, пора уже было считать часы, оставшиеся до вечера, когда должна закончиться однообразная работа мистера Торнбулла.

Неожиданно я услышал резкий голос с дороги и, взглянув наверх, увидел маленький двухместный «форд», а в нем молодого круглолицего человека в котелке.

— Вы Александр Торнбулл? — спросил он. — Я ваш новый дорожный инспектор. Вы живете в Блэкхоупфу-те и отвечаете за участок от Лэйдлобайе до Ригса, не так ли? Отлично! Хороший участок дороги, Торнбулл, и в принципе совсем неплохо сделан. Правда, немного рыхловатый с милю отсюда, да и края следовало бы чуть подправить. Ладно, увидимся после того, как вы приведете их в порядок. До скорой встречи! Надеюсь, вы уже будете знать меня в лицо, когда увидите в следующий раз.

Моя одежда не вызвала у этого чертова инспектора никаких подозрений. Я продолжил работать, а когда утро перешло в полдень, то стало чуть веселее, потому что на дороге началось небольшое движение. Сначала появился фургон булочника, и его водитель продал мне пакет имбирного печенья, которыми я тут же набил карманы брюк. На всякий случай. Затем мимо прошел пастух с овцами, встревожив меня громким вопросом:

— Эй, а где Спеки?

— В постели, у него колики, — ответил я, и пастух отправился дальше.

Приблизительно в полдень с холма тихо спустилась большая машина, проскользнула мимо меня и остановилась на расстоянии ста ярдов. Из нее вылезли пассажиры, с таким видом, будто просто хотели размять ноги, и неторопливо приблизились ко мне.

Двоих из них я видел раньше из окна постоялого двора в Гэллоуэе: один — смуглый, худощавый и раздражительный человек, другой — спокойный и улыбчивый. У третьего был вид сельского жителя — может быть, ветеринара или мелкого фермера. Он был одет в бриджи, и взгляд его глаз — бегающий и настороженный — чем-то напоминал взгляд курицы.

— Доброе утро, — произнес последний. — Хорошая у вас работа…

Я не смотрел на них, пока они приближались, но после такого приветствия медленно и тяжело разогнул спину, смачно сплюнул, как это обычно делают дорожные рабочие, и выразительно помолчал, прежде чем ответил. Три пары глаз внимательно разглядывали меня, не упуская ни одной детали.

— Это наша работа, хотя, конечно, бывает и получше, — сказал я. — Ваша работа, наверное, куда легче. Еще бы, сидеть целый день на диване с детьми! Это вы и ваши гребаные машины портят дороги! Если бы у нас были права, то вы сами ремонтировали бы то, что разрушаете.

Человек с блестящими глазами глянул на газету, лежащую около свертка Торнбулла.

— Вижу, вы получаете газеты вовремя, — произнес он.

— Это вы называете вовремя? Смотрите, эта газета вышла в прошлую субботу, а я получил ее на четыре дня позже.

Он поднял ее, посмотрел на адрес и снова положил на место. Другой мужчина уставился на мои ботинки, его внимание привлекла этикетка на немецком языке.

— А у вас неплохой вкус, — повторил он. — Такую обувь здесь, похоже, не делают.

— Вы правы, — с готовностью подтвердил я. — Эти ботинки сделаны в Лондоне. Мне их дал один джентльмен, который приезжал сюда поохотиться в прошлом году. Как же его звали? — И я почесал голову, как бы стараясь вспомнить его имя.

Человек с лоснящейся внешностью сказал по-немецки:

— Пошли в машину, с этим парнем все в порядке. — И вдруг задал вопрос: — Скажите, кто-нибудь проезжал сегодня утром мимо вас? На велосипеде или, может, проходил пешком?

Я чуть было не угодил в ловушку, намереваясь рассказать им историю о велосипедисте, будто бы промчавшемся мимо меня в серой одежде. Но все же мне хватило ума вовремя почувствовать опасность. Сделав вид, будто пытаюсь что-то вспомнить, я объяснил:

— Знаете, дело в том, что сегодня я встал поздно. Понимаете, моя дочь вчера вышла замуж, ну и мы, значит, допоздна засиделись. Я вышел где-то около семи, и тогда на дороге никого не было. А с тех пор как я пришел сюда, проезжал только булочник да проходил пастух Рачилл, если, конечно, не считать вас, джентльмены.

Один из них дал мне сигару, которую я, с явным удовольствием понюхав, положил в сверток Торнбулла. Затем, обменявшись взглядами, они неторопливо сели в машину и минуты через три скрылись из виду.

Мое сердце затрепетало от радости, но я как ни в чем не бывало продолжил таскать камни. И правильно сделал, потому что минут через десять эта чертова машина вдруг вернулась, и один из ее пассажиров даже вроде бы приветственно помахал мне рукой. Да, похоже, эти господа не оставляют без внимания ничего. Ни малейшей детали. Все проверяют и перепроверяют, проверяют и перепроверяют…

Я доел лепешки с сыром и вскоре закончил работу с камнями. Вот тут-то и возникла новая проблема: а что дальше? Милостивое Провидение все еще помогало мне держать Торнбулла у него дома, ну а что, если он вдруг возьмет и появится? У меня было такое ощущение, будто долина полностью окружена и, куда бы я ни пошел, рано или поздно все равно обязательно встречусь с очень любознательными людьми. Причем отнюдь не с друзьями. Во всяком случае, не с моими…

Но я должен выйти отсюда. Никто не может больше одного дня выдержать такой слежки.

Я старательно изображал из себя дорожного рабочего приблизительно до пяти часов, но затем, с наступлением сумерек, решил спуститься к дому Торнбулла и попытаться перейти через холм в темноте. Но тут на дороге неожиданно появилась еще одна машина и сбросила скорость буквально в двух ярдах от меня. Поднялся свежий ветер, а водитель, видимо, хотел прикурить сигарету.

Это был туристский автомобиль, наполненный багажом. В нем сидел один человек, которого по счастливой случайности я знал. Его имя было Мармадук Джопли, и он был в какой-то степени, если так можно выразиться, «браком природы». Тем самым типом маклера-кровососа, которые делают свой бизнес, обдуривая взрослых сыновей богатых господ и своенравных, но очень глупых пожилых женщин.

Я знал, что Марми был известен на балах, сборищах по игре в поло, а также на светских выездах в загородные особняки. Он был искусный сплетник и мог милю ползти на животе к тому, кто имеет титул или деньги. Помню, когда я приехал в Лондон, меня ему представили, и Марми тогда даже пригласил меня пообедать в его клубе.

Там он без конца хвастался и тараторил о своих знакомых герцогинях, пока меня чуть не стошнило от снобизма этого червяка. Потом я кого-то спросил, почему же никто до сих пор не надрал ему задницу, почему его не гонят поганой метлой? И знаете, что мне ответили? Что англичане, как ни странно, уважают слабый пол.

Как бы то ни было, это был Марми, изящно одетый, в прекрасной новой машине. Он, конечно, направлялся к каким-то своим известным друзьям. Неожиданно мне пришла в голову сумасшедшая мысль. Я прыгнул к нему в машину и схватил его за плечо.

— Привет, Джопли, неужели это вы? — радостно пропел я. — Как же здорово, что мы встретились!

Марми сильно испугался. Его подбородок дрожал, когда он разглядывал меня.

— Кто вы такой, черт возьми?

— Меня зовут Ханней, — успокоил его я. — Из Родезии, помните?

— Боже мой, тот самый убийца! — воскликнул он.

— Именно так. И если вы не выполните то, о чем я вас попрошу, — будет второе убийство. Дайте-ка мне ваше пальто и кепку…

Он сделал, как ему было приказано, поскольку от страха собой не владел. Я надел поверх моих грязных брюк и грубой рубашки его элегантную автомобильную куртку с кнопками, благодаря чему блестяще скрыл отсутствие воротничка. Затем водрузил на голову кепку и присоединил к этой одежде его перчатки. Дорожный рабочий в мгновение ока превратился в одного из самых элегантных автомобилистов Шотландии. На голову мистера Джопли я торжественно надел не поддающуюся описанию шапку Торнбулла и велел Марми даже не думать ее снимать.

После этого я не без трудностей, учитывая ширину дороги, развернул машину, решив вернуться туда, откуда он приехал. Ведь охрана, уже видевшая эту машину ранее, скорее всего, не остановит ее, и, кроме того, фигура Марми, надеюсь, была очень похожа на мою.

— А сейчас, дитя мое, — сказал я, — сидите тихо. Ваша машина нужна мне всего лишь на пару часов. Я не собираюсь причинить вам никакого вреда. Просто сидите спокойно, не дергайтесь и не волнуйтесь, только и всего. Но если вы по каким-то причинам вдруг решите устраивать цирковые номера или совсем некстати откроете ваш крикливый рот, поверьте, я сверну вам шею. Это так же верно, как то, что нами правит Бог. Ну как, ясно?

Мне была приятна эта вечерняя езда. Мы проехали восемь миль вниз по долине, мимо деревень, и я не мог не заметить несколько странных групп людей, вроде бы бесцельно слоняющихся по дороге. Да, похоже, это были именно те, кто искал меня, у которых было много чего мне сказать, если бы я был в другой одежде или компании. Но они смотрели на меня безразлично. Один даже дотронулся до своей кепки в знак приветствия, и я любезно ему ответил.

Когда совсем стемнело, я свернул в сторону долины, которая, как мне помнилось по карте, вела в безлюдную часть холмов. Вскоре позади остались деревни, фермы и коттеджи. Спустя некоторое время мы подъехали к заброшенному участку, где закат солнца отсвечивал на поверхности болота. Здесь мы остановились, и я, развернув машину, вежливо вернул мистеру Джопли его собственность.

— Тысяча благодарностей, — проговорил я. — Как ни странно, вы оказались благоразумнее, чем я думал. Еще раз спасибо. Ну а теперь можете спокойно возвращаться и искать полицию.

Позже, сидя на склоне холма и глядя на угасающий закат, я думал о том, как часто мне теперь приходится нарушать закон. Конечно, к счастью, я не был убийцей, но зато стал бессовестным лжецом, бесстыжим самозванцем и жестоким разбойником, правда, со странной, неизвестно почему, склонностью к дорогим автомобилям.

Приключения лысого археолога

Я провел ночь на этом склоне, под укрытием большого камня, где рос длинный и мягкий вереск. Было довольно холодно, так как у меня не было ни пальто, ни жилета. Все это осталось у Торнбулла, так же как и маленькая черная записная книжка Скаддера, мои часы и, что хуже всего, моя трубка и табачный кисет. Со мной были только деньги, спрятанные в поясе, да около полуфунта имбирного печенья в карманах брюк.

На ужин я позволил себе съесть половину этого печенья и, забравшись поглубже в вереск, немного согрелся. Мое настроение улучшилось, меня даже стала забавлять эта сумасшедшая игра в прятки. Пока мне чертовски везло. Молочник, содержатель «литературного» постоялого двора, сэр Генри, дорожный рабочий и придурок Марми — все эти встречи можно было, безусловно, считать удачей, которая не могла не вызывать ощущения, что я все-таки как-нибудь прорвусь. А на данный момент самой большой моей проблемой было чувство ужасного голода. Когда еврей кончает жизнь самоубийством в Сити и затем по этому делу ведется на редкость серьезное расследование, то газеты, как правило, сообщают, что покойник был «упитан». Полагаю, меня сейчас вряд ли можно было бы назвать упитанным, поскольку я лежал и мучил себя, так как имбирное печенье только еще больше усилило чувство пустоты в желудке. Я вспоминал всю ту еду, о которой, к сожалению, так мало думал в Лондоне. Как же хороши были у Пэддока копченые сосиски и ломтики ароматного бекона! А как красиво уложены яйца-пашот! Ну с чего же, скажите, я воротил от них нос?! А еще в клубе подавались превосходные отбивные, и на столе всегда стоял особенный окорок для услады моей души. Моя голова была переполнена мыслями о разнообразии еды, и, наконец, я остановился на бифштексе и кварте черного пива, за которым последовали гренки с сыром. В мыслях обо всех этих деликатесах я и уснул…

Проснулся я, замерзший и окостеневший, где-то через час после рассвета. Прошло немало времени, прежде чем я вспомнил, где я, так как после тяжелого и тревожного сна чувствовал себя совершенно разбитым. И первое, что увидел, было бледно-голубое небо, большой выступ холма и мои собственные ботинки, аккуратно поставленные под куст черной смородины. Я приподнялся на локтях, посмотрел вниз на долину, и этот взгляд заставил меня с сумасшедшей скоростью надеть и зашнуровать ботинки. Там, внизу, не более чем в миле от того места, где я находился, рассыпавшись веером, двигались люди. Да, Марми не заставил себя долго ждать с ответом. Молодец, что и говорить…

Я вылез из моего укрытия и спрятался за большим камнем. Там вырыл неглубокий ров, который позволил мне незаметно уйти в сторону от холма. Чуть позже я вышел к узенькой речушке, по которой пробрался наверх горы. Оглянувшись, я понял, что все еще, слава богу, не обнаружен. Мои преследователи по-прежнему терпеливо рыскали по холму, двигаясь к его вершине.

Под прикрытием здоровенной скалы я бежал, может быть, с полмили до тех пор, пока не осознал, что нахожусь на самом верху. Затем намеренно привлек их внимание к себе. Один из них меня тут же заметил и сообщил остальным. Я услышал снизу их крики. Тогда на открытом пространстве, у них на виду, я сделал движение, будто собираюсь бежать дальше, а на самом деле повернул назад и помчался по той же дороге, по которой пришел, а где-то минут через двадцать—двадцать пять оказался вне предела их видимости. Здесь я испытал чувство глубочайшего удовлетворения, когда, повернувшись, увидел, как мои ненавистные преследователи все еще карабкаются вверх по холму, к его вершине, по заведомо ложному пути. У меня было несколько вариантов отхода, но я предпочел двигаться в сторону высокой горы, что создавало угол с тем местом, где я недавно находился, и вскоре между мной и моими врагами пролегла глубокая горная долина. Ходьба разогрела меня, и я решил доставить себе удовольствие, позавтракав пропитанными пылью остатками имбирного печенья.

Я совершенно не был знаком с этой местностью и не имел ни малейшего представления, куда идти дальше.

Просто надеялся на силу собственных ног, хотя и ясно сознавал, что те, кто остался позади меня, знают тут все вокруг гораздо лучше, а мое незнание неизбежно станет для меня серьезной помехой. Передо мной было море холмов, поднимающихся очень высоко к югу, а на севере переходящих в широкие горные хребты, разделенные неглубокими долинами. Через одну-две мили горный хребет, который я выбрал, казалось, снизился до участка, поросшего вереском и похожего на карман в этой гористой части страны. Впрочем, этот путь, наверное, был таким же хорошим, как и любой другой.

Моя хитрость дала мне неплохое преимущество в двадцать минут, к тому же за моей спиной теперь лежала широкая долина, на которой мне было легко заметить головы моих преследователей. Полиция, очевидно, уже оповестила всех местных пастухов и егерей. При встрече со мной они радостно махали мне руками, впрочем, и я тоже не оставался в долгу. Помню, мне тогда казалось, что я участвую в знакомой школьной игре «Заяц и собаки».

Впрочем, очень скоро это перестало походить на игру. Идущие за мной были крепкими парнями. Оглянувшись назад, я увидел, что теперь только трое из них следуют непосредственно за мной, а остальные отправились в обход, чтобы перерезать мне пути. Мое незнание местности могло стать гибельным для меня, и я решился выбраться из долины туда, где рос густой вереск. Надо было срочно максимально увеличить расстояние между нами, чтобы ускользнуть от них, а для этого предстояло принять правильное решение. Причем срочно… Эх, найти бы хоть какое-нибудь укрытие! Но, увы, на этих голых склонах все было видно как на ладони. Оставалось надеяться только на смекалку, длину своих шагов и попутный ветер. Впрочем, на это у меня было мало надежды, так как я не был рожден альпинистом и никогда раньше не жил в горах. Как же я мечтал о надежном африканском пони!..

Я сделал резкий рывок вниз, по направлению к участку, поросшему вереском. Затем пересек небольшой ручеек и вышел на дорогу, которая разделяла две горные долины. Передо мной расстилалось поле вереска. Перепрыгнув через ров и пройдя еще несколько сот ярдов, я вдруг увидел еще одну довольно приличную, похоже, даже кем-то ухоженную дорогу, несомненно ведущую к жилью. Первой моей мыслью было пойти по ней. Ведь до сих пор удача мне не изменяла. Возможно, повезет и в этом уединенном доме. Кроме того, впереди просматривались деревья, а значит, был и неплохой, совсем неплохой шанс спрятаться.

И все-таки я не пошел по дороге, где меня легко было заметить, а побежал прямо через поле в том направлении не оглядываясь, пригибаясь как можно ниже на самых открытых участках, пересекая вброд мелкие ручьи. И вскоре выскочил на лужайку с разбросанными по ней грудами торфа и стогом свежего сена. А слева в нескольких ярдах от меня стоял дом, из трубы которого шел дым.

Бросив взгляд назад, я понял, что нахожусь вне поля зрения моих преследователей, которые, судя по всему, еще не спустились с той горы.

Лужайка выглядела весьма запущенной. Очевидно, тот, кто работал на ней, вместо сенокосилки пользовался обычной косой. Повсюду торчал низкорослый рододендрон. Пара тетеревов, не являющихся садовыми птицами, с громким хлопаньем крыльев поднялась при моем появлении. Дом передо мной был похож на обычную для этой вересковой местности ферму, с пристроенным побеленным флигелем и примыкающей к нему верандой. За ее стеклом я увидел лицо пожилого человека, спокойно смотрящего на меня. Я гордо перешагнул через груду крупного гравия и вошел в дверь веранды, на одной стене которой висело зеркало, а на другой — полки с большим количеством книг. Немало их было и в комнате. На полу повсюду стояли ящики, похожие на те, что можно видеть в музеях, наполненные монетами и причудливыми редкими камнями. Посередине комнаты стоял письменный стол с тумбами, и за ним сидел, обложенный бумагами и открытыми книгами, благожелательный пожилой человек. У него было округлое и лоснящееся, как у мистера Пиквика, лицо, с большими, крепко сидящими на кончике носа очками, а макушка его головы была такая же блестящая и голая, как пузатая стеклянная бутылка. Он даже не пошевелился при моем появлении, а просто вопросительно поднял брови, очевидно ожидая, когда я заговорю.

Это было совсем нелегко — рассказать незнакомцу за пять минут, кто я такой, чего хочу, и получить от него помощь. Я и не стал пытаться. Глаза этого человека были настолько проницательны и умны, что я не мог сказать ни слова. Просто стоял и смотрел на него.

— Кажется, вы торопитесь, мой друг, — медленно произнес он.

Я покосился на окно. За ним открывался вид на участок с кустарником, а на открытом промежутке виднелись растянувшиеся на полмили фигуры каких-то людей.

— Ах вот оно что, — сказал пожилой мужчина, взял полевой бинокль и принялся внимательно рассматривать этих людей. — Наверное, убегаете от правосудия, не так ли? Ну да ладно, разберемся с этим на досуге. А пока я намерен выразить категорический протест против того, чтобы мое уединение было нарушено грубыми, невоспитанными деревенскими полицейскими. Идите вон по этому коридору, увидите две двери, выберите ту, что слева, и закройте ее за собой. Не волнуйтесь, там вы будете в полной безопасности.

И этот удивительный человек снова взялся за ручку.

Я сделал, как мне было велено, и оказался в маленькой темной комнатке, пахнущей химикатами и освещенной только крошечным оконцем высоко в стене. Дверь щелчком закрылась за мной, как дверца сейфа. Я вновь нашел неожиданное убежище.

И все-таки мне не было совсем спокойно. Что-то в этом пожилом человеке меня настораживало, более того, даже вселяло страх. Он был слишком уступчив и так быстро вызвался мне помочь, как если бы давно меня поджидал. Кроме того, уж слишком умные были его глаза…

До меня не доносилось ни звука. Но если полицейские станут обыскивать дом, то конечно же захотят узнать и что находится за этой дверью. Я старался сохранить спокойствие, не думать о голоде и вообще представить себе более радостную картину. Ведь если все обойдется, то вряд ли этот пожилой человек с умнющими глазами откажет мне в еде, так ведь? Значит, лучше помечтать о том, что именно надо будет попросить на завтрак. Бекон и яйца меня устроили бы, но я, пожалуй, предпочел добрый кусок сырокопченой свинины и пару яиц. И в тот момент, когда у меня чуть было не потекли слюнки, раздался щелчок замка, дверь открылась.

Выйдя на солнечный свет, я нашел хозяина дома в его кабинете глубоко сидящим в кресле. Он с любопытством смотрел на меня.

— Они ушли? — спросил я.

— Да, ушли. Я убедил их, что вы скрылись за холмом. Предпочитаю, видите ли, чтобы полиция не стояла между мной и тем, кому я оказал гостеприимство. Что ж, будем считать, для вас это удачное утро, мистер Ричард Ханней.

Его умные серые глаза внимательно разглядывали меня из-под припухших век. Фраза Скаддера «у него были немигающие глаза ястреба», когда он описывал человека, которого боялся больше всего на свете, тут же пришла мне на ум. И тут я понял, что попал прямо в логово врага.

Моим первым желанием было сначала задушить старого негодяя и тут же выбежать наружу. Казалось, он понял мое намерение, так как ласково улыбнулся и кивнул на дверь сзади меня. Я повернулся и увидел двух людей с наставленными на меня пистолетами.

Он знал мое имя, хотя никогда не видел меня раньше. И тут в моей голове стрелой промчалась одна мысль, породив слабую надежду.

— Не знаю, что вы имеете в виду, — сказал я грубо. — И кого, собственно, называете Ричардом Ханнеем? Лично меня зовут Эйнсли.

— Неужели? — улыбнулся он. — Не сомневаюсь, у вас есть еще и другие имена. Хорошо, хорошо, давайте не будем ссориться по этому поводу. У нас есть более важные вопросы.

Я взял себя в руки и подумал, что, во всяком случае, моя одежда меня не выдаст. И, притворившись очень сердитым, пожал плечами:

— Надеюсь, теперь вы меня отпустите, иначе я сочту все это чертовски злой шуткой. Господи, хоть бы я никогда не видел той проклятой машины! Вот деньги, будь они прокляты! — И я швырнул на стол четыре соверена.

Пожилой мужчина немного приоткрыл глаза:

— О нет, нет, не надейтесь, я не собираюсь вас сдавать. У меня и моих друзей есть кое-что, что нам было бы лучше уладить между собой, только и всего. Вы знаете слишком много, мистер Ханней. И, должен признать, вы хороший, очень хороший актер, но не настолько, чтобы мы вам поверили.

Он говорил уверенно, но я почему-то уловил в его голосе сомнение, поэтому воскликнул:

— О, ради бога, прекратите читать мне нравоучения! Да, да, да, все против меня. С тех пор, как я высадился на берег в Лейтне, меня преследуют неудачи. Ну скажите, что плохого в том, что бедный малый с пустым желудком подбирает деньги в брошенном автомобиле? Это все, что я сделал, а за мной вот уже два дня гонятся через эти проклятые холмы гады полицейские. Я устал от всего этого. Вы можете делать что хотите, приятель, а что касается меня, то я официально заявляю: у Неда Эйнсли больше нет сил бороться. — И я отчетливо увидел, что сомнения у моего собеседника усилились.

— Ну, в таком случае не расскажете ли о том, что вы делали в последнее время? — проговорил он.

— Не могу, — заявил я хныкающим голосом настоящего попрошайки. — У меня не было ни крошки во рту вот уже два дня. Дайте мне немного еды, и тогда вы услышите настоящую правду. Клянусь Богом, самую настоящую…

Надеюсь, я убедительно показал, что действительно голоден, потому что хозяин дома сделал знак одному из своих людей, стоящих в дверном проеме. Мне принесли немного холодного пирога, стакан пива, и я с жадностью набросился на них, как свинья или, вернее, как настоящий Нед Эйнсли, точно следуя созданному мною образу.

В середине трапезы пожилой мужчина вдруг заговорил со мной по-немецки, но уж тут я повернулся к нему с лицом, выражающим полное непонимание.

Потом я рассказал ему мою историю: как неделю назад сошел с парохода в Лейтене, как долго шел пешком к брату в Уигтон и как у меня было мало наличных, туманно намекая на возможные кутежи. Мои ботинки изрядно испортились, когда я пролезал через дыру в изгороди, а потом увидел в реке большую машину. Подошел посмотреть, что случилось, и нашел три соверена, лежащих на сиденье, и один, валяющийся на полу. Вокруг не было никаких признаков владельца автомобиля, поэтому я со спокойной совестью положил их в карман. Но закон настиг меня и тут. Как говорят, если уж не везет, то не везет во всем. Когда я попытался разменять соверен в магазине булочника, кассирша вызвала полицию, а когда чуть попозже я умывался у реки, меня чуть было не схватили, но мне удалось удрать, к сожалению оставив пальто и жилет… И, помолчав, я добавил:

— Но ведь они могут получить свои деньги назад! Знаете, с меня хватит! Эти несносные типы ругают бедного человека. Если бы на моем месте были вы, сэр, и нашли бы эти чертовы деньги, не сомневаюсь, никто бы даже не заикнулся, разве не так?

— А вы неплохо уметь врать, Ханней, — спокойным тоном заметил он.

Я пришел в ярость:

— Перестаньте, черт побери, надо мной издеваться! Говорю же вам, меня зовут Эйнсли, и я никогда не слышал, чтобы кто-то называл меня Ханней с тех пор, как родился. Да я бы скорее имел дело с полицией, чем с этим «Ханнеем» и вашими гориллами с пистолетами в обеих руках. Нет, нет, сэр, с меня хватит! Весьма признателен вам за гостеприимство, и, надеюсь, теперь вы разрешите мне покинуть ваш дом и продолжить путь.

Было очевидно, что хозяин дома, как ни странно, сильно озадачен. Он ведь никогда меня не видел, а моя внешность, должно быть, сильно изменилась по сравнению с моими фотографиями, если, конечно, у него была хоть одна. В Лондоне я был весьма элегантен, хорошо одет, а сейчас выглядел как самый обычный бродяга.

— Никуда вы не уйдете. Если вы тот, за кого себя выдаете, то скоро у вас появится шанс быть свободным. Если же вы тот, кем я вас считаю, не думаю, что вам суждено когда-либо снова увидеть божий свет. — Пожилой мужчина позвонил в звонок. В кабинете появился третий слуга, которому он приказал: — Позовите Ланчестера через пять минут. На обед нас будет трое.

Затем пристально посмотрел на меня, и это было мое самое суровое испытание. В его холодных, злых, загадочных и чертовски умных глазах было что-то дьявольское. Они гипнотизировали меня, как немигающие глаза змеи. У меня было сильное желание отдаться полностью его воле, даже предложить перейти на его сторону. Конечно, это был лишь физический импульс,
слабость сознания человека, нет, скорее жертвы, загипнотизированной существом, обладающим намного более сильным духом. Впрочем, мне удалось продержаться до конца и даже ухмыльнуться.

— Надеюсь, мы познакомимся с вами поближе в следующий раз, сэр, — сказал я.

— Карл, — обратился он к одному из его людей, стоящих у двери, и проговорил по-немецки: — Держите этого парня в кладовой до тех пор, пока я не вернусь. Имейте в виду: вы лично отвечаете за его сохранность.

Меня вывели из комнаты под пистолетом с обеих сторон.

Кладовой оказалось не что иное, как старое помещение фермы. На неровном полу ковра, естественно, не было, сидеть можно было только на школьной скамье. Здесь было темно, как ночью, поскольку окна плотно закрывали ставни. Двигаясь на ощупь, я понял, что вдоль стен стоят ящики, бочки и мешки с каким-то тяжелым веществом. Все помещение пропахло плесенью, и его, похоже, никогда не использовали для жилья. Мои тюремщики повернули в замке ключ и куда-то ушли.

Я сидел в холодной темноте в очень тяжелом состоянии духа. Старик с немигающими, ястребиными глазами наверняка уехал в машине, чтобы найти тех двоих, задававших мне вопросы вчера. Тогда они видели во мне дорожного рабочего, и они конечно же вспомнят меня, ведь я все в той же самой одежде. Что делает преследуемый полицией дорожный рабочий в двадцати милях от места его работы? Один-два таких вопроса — и они все поймут. Возможно, они уже повидали мистера Торнбулла, а может быть, и Марми. Не исключено, что свяжут меня с сэром Генри, и тогда им будет все ясно. Есть ли у меня хоть какой-нибудь шанс спастись в этом доме, с тремя головорезами и их вооруженными слугами? Я подумал вдруг о полицейских, которые тащились за мной через холмы. Во всяком случае, они были сельские жители, а значит, простые честные люди, и их сострадание намного искреннее, чем у этих чужаков. Но ведь они не будут слушать меня. Старому черту с припухшими веками не составит труда быстро избавиться от них, поскольку в управе у него наверняка есть свои люди. Вполне возможно, у него есть даже письма из кабинета министров, в которых говорится, что местные органы власти обязаны предоставлять ему все условия для организации заговора против Англии. Вот как мы ведем нашу политику в Старом Свете.

Эти трое вернутся, скорее всего, ближе к обеду, поэтому мне предстояло целых два часа ожидания. Ожидания собственной погибели, так как я не видел, как мне выбраться из этой грязи. Как бы мне хотелось иметь мужество Скаддера! Ведь, честно говоря, сила духа у меня была невелика. Совсем невелика. Увы… Единственное, что заставляло меня действовать, так это — злость. Я просто вскипал от ярости при мысли о том, что трое шпиков имеют преимущество передо мной. Думаю, по меньшей мере одному я все-таки скручу шею, прежде чем они со мной разделаются.

И чем больше я думал об этом, тем злее становился. Я то и дело вставал, ходил по кладовой. Дотронулся до ставен, но они оказались на замке. Я не смог их сдвинуть даже на миллиметр. Снаружи доносилось слабое кудахтанье кур. Затем я нащупал какие-то мешки и ящики. Ящики открыть не удалось, а в мешках, как мне показалось, было что-то напоминающее собачий корм с запахом корицы. Ощупывая в темноте стены, я вдруг обнаружил ручку, которую, пожалуй, стоило изучить повнимательней.

Это была дверца стенного шкафа. Такие шкафы в Шотландии обычно используются для хранения книг. Я потряс ее, и она показалась мне довольно хрупкой. Навалившись на дверцу и обвязав ее ручку своими подтяжками, я кое-чего добился: раздался треск, который вполне мог привлечь внимание моих тюремщиков. Я немного подождал, затем начал обследовать полки шкафа.

Там находилось множество необычных вещей. Нащупав в своих брюках две восковые спички, я их зажег. Света от них хватило буквально на секунду, но оказалось достаточно, чтобы увидеть на одной из полок несколько карманных фонарей. Я взял один из них, проверил, и, как ни странно, он оказался в рабочем состоянии.

Потом, уже с помощью фонаря, продолжил обследование шкафа. Там хранились бутылки и ящики со странно пахнущими веществами. Без сомнения, это были химикаты для каких-то экспериментов. Еще обнаружил катушки прекрасной медной проволоки, рулоны тонкой, пропитанной маслом шелковой материи, ящик с детонаторами и множество шнуров для запала. В глубине полки я нашел прочную коричневую картонную коробку, внутри которой была еще одна — деревянная. Мне удалось открыть ее, в ней лежало с полдюжины небольших серых кирпичиков, каждый размером в несколько квадратных дюймов.

Взяв один из них, я обнаружил, что он легко рассыпается в руке, а понюхав и попробовав на язык, сразу все понял, не зря же в свое время стал горным инженером: господи, да это же лентонит!

Только одним из этих «кирпичиков» можно было бы разнести в щепки целый дом. Поскольку мне частенько приходилось использовать эту самую взрывчатку в Родезии, я отлично знал ее мощность. Проблема заключалась в том, что я не совсем был уверен в точности собственных знаний. Не знал, например, как правильно готовить пороховой заряд, как правильно рассчитать время. У меня также было весьма смутное представление о его реальной мощности, поскольку я никогда не готовил заряды собственными руками.

И все-таки это был шанс, причем, возможно, единственный. Хотя, конечно, и громадный риск, без которого, впрочем, мне в любом случае конец. Если все получится, пять против одного, что меня выбросит взрывом на верхушки деревьев. Но если не сделаю этого, то уже вечером найду свое последнее прибежище в шестифутовой яме где-нибудь в саду. Вот как надо было смотреть на это. В любом случае перспектива, честно говоря, достаточно туманная, но все же это шанс, шанс как для меня, так и… для всей страны.

Все окончательно и бесповоротно решило внезапное воспоминание о маленьком человечке Скаддере. Это был один из самых лучших моментов в моей жизни, ведь я не могу похвастаться хладнокровием. Мне удалось найти в себе мужество стиснуть зубы и подавить ужасные сомнения. Я просто отключил сознание и представил себе, что провожу эксперимент, такой же простой, как праздничные фейерверки Гая Фокса.

Я взял детонатор и прикрепил его к запалу. Затем взял четвертушку лентонитового кирпичика и спрятал его прямо у двери, за одним из мешков, естественно сначала вставив в него детонатор. Насколько я понял, в половине тех ящиков мог быть динамит. Если в шкафу были такие смертоносные взрывчатые вещества, почему бы им не быть и в ящиках? В этом случае будет блистательное путешествие к небу как для меня, так и для немецких слуг, да и, пожалуй, для всей близлежащей местности. Был, правда, риск, что за взрывом может последовать мощнейшая детонация других кирпичиков в шкафу… Ведь я практически забыл, что знал о лентоните. Впрочем, сейчас не стоило думать об этом. Все, конечно, может кончиться ужасно, но сделать это надо. Причем немедленно. Иного выхода просто нет.

Я спрятался под подоконником и зажег запал. Подождал минуту, другую… Мертвая тишина, прерываемая только шарканьем ботинок в коридоре да спокойным кудахтаньем кур на улице. Я по-своему исступленно молил Создателя сохранить мою душу, думая только о том, где окажусь через пять секунд…

Огромная горячая волна, казалось, поднялась с пола и повисла на миг в воздухе. Затем стена напротив меня рассыпалась на золотые и желтые частички и исчезла с таким невообразимым громом, что меня оглушило. Что-то огромное упало на меня, слава богу, задев всего лишь мое левое плечо.

Затем я потерял сознание.

Впрочем, мой обморок длился не более нескольких секунд. Я почувствовал, что мне перехватило горло от плотного желтого дыма, а ноги слегка порезаны осколками. Где-то сзади меня потянуло свежим воздухом. Косяк окна упал, и через неровное отверстие дым медленно выходил наружу, в летний полдень. Я перешагнул через разбитое окно и осознал, что стою во дворе в плотном гаревом тумане. Я чувствовал себя больным и уставшим, но, похоже, все еще мог шевелить конечностями, а поэтому как можно быстрее, хотя и шатаясь, поплелся подальше от этого дома…

На другой стороне двора в деревянном желобе бежал широкий мельничный ручеек, куда я и рухнул, снова потеряв сознание. Но холодная вода, слава тебе господи, быстро привела меня в чувство, заставив вспомнить, что мне нужно исчезнуть. Как можно быстрее… Низко пригнувшись, я стал подниматься по скользкой лестнице, пока наконец не добрался до окна во внутреннюю комнату. Затем пролез через него и упал на постель из сена. Ржавый гвоздь порвал заднюю часть моих брюк, что, впрочем, было совсем не важно, поскольку лоскут брючной ткани все равно уже был где-то потерян. Взрыв есть взрыв, ничего с этим не поделаешь.

Мельницей, похоже, давно уже не пользовались. Лестницы сгнили от старости, на чердаке крысы прогрызли большие дыры в полу. Меня тошнило, сильно кружилась голова, а мое левое плечо и рука, казалось, совсем онемели. Я выглянул в окно и увидел гаревый туман, который все еще висел над бывшей кладовой, не говоря уж о густом дыме, который валил из верхнего окна дома. Слава тебе господи, мне к тому же удалось поджечь и дом! Оттуда доносились чьи-то крики. Но у меня не было времени к ним особо прислушиваться, так как эта мельница, безусловно, не подходила для укрытия. Любой, кому захочется меня найти, прежде всего подойдет к ней. Лишь дураку, каким я, естественно, себя не считал, могло быть непонятно, что поиск — да еще какой! — начнется сразу же, как только они не найдут моего бренного тела в кладовой… Из другого окна я увидел, что в другом конце двора, достаточно далеко от мельницы, стоит старая каменная голубятня. Если бы я мог добраться туда не оставляя следов, то, наверное, нашел бы место, где можно затаиться.
Но если мои враги поймут, что я могу двигаться, то наверняка подумают, что я решил спрятаться где-то на открытой местности, и, скорее всего, будут меня искать там, где растет густой вереск.

Я медленно пополз к разбитой лестнице, разбрасывая позади себя солому, чтобы хоть как-нибудь скрыть следы своего пребывания. То же самое сделал и на полу мельницы, и на пороге, где на проржавевших петлях едва висела покосившаяся дверь. Осторожно выглянув, увидел, что между мной и голубятней есть место, выложенное крупным булыжником, на котором не будет видно следов. Кроме того, слава тебе господи, оно не просматривалось из дома, так как прикрывалось мельницей. Я прополз через это место, добрался до задней стенки голубятни и стал медленно карабкаться наверх.

Так тяжело трудиться мне давно не приходилось. Плечо и рука сильно болели, и, кроме того, я, похоже, настолько ослаб, что иногда даже ненадолго терял сознание. И все-таки каким-то неведомым природе образом мне это удалось! Благодаря выступающим камням, пространствам в кладке и плющу я добрался крыши. И опять отключился…

Проснулся я с гудящей головой, когда солнце уже светило мне прямо в лицо. Долгое время лежал неподвижно. Совсем как мертвый. Скорее всего, эти чертовы испарения этих чертовых взрывных веществ серьезно повлияли на мои суставы; впрочем, равно как и на сознание. Тут до меня донеслись звуки от дома: разговоры, тарахтение мотора машины… На крыше оказалась небольшая дыра, к которой я пробрался. Оттуда открывался прекрасный вид на двор. Там ходили какие-то люди… Сначала я увидел слугу с перевязанной головой, затем молодого мужчину в бриджах. Они явно что-то искали и двигались по направлению к мельнице. Затем тот, в бриджах, нашел лоскут ткани на гвозде и закричал слуге. Оба вернулись в дом и привели оттуда еще двоих посмотреть на находку. В них я узнал моих знакомых — толстого и шепелявого мужчин. В руках у обоих были пистолеты.

Полчаса все четверо обыскивали мельницу. Было слышно, как они ударяли по бочкам, выдирали гнилые доски. Затем вышли во двор и стали свирепо ругаться. Слуга с повязкой громко позвал их всех к голубятне. За-тившись на крыше, я слышал, как они то открывали, то закрывали ее дверь, и боялся, что им придет в голову подняться наверх. Но они не сделали этого и пошли назад к дому.

Весь этот длинный, яркий день я лежал на солнце и мучился от жажды. Мой язык стал сухим, как палка, но хуже всего было то, что до меня доносилось капанье холодной воды из мельничного желобка. Я смотрел, как маленький ручеек бежал из вереска, и мысленно рисовал себе весь его путь, начиная от источника, обрамленного прохладными папоротником и мхом. Тогда мне не жалко было отдать тысячу фунтов только за то, чтобы иметь возможность окунуть туда лицо.

Вид с крыши на всю вересковую местность был просто отличным. Вон, например, как на ладони видна машина, куда-то мчащаяся с двумя моими преследователями, вон по холму скачет на лошади человек… Не сомневаюсь, меня продолжали искать. Что ж, бог вам в помощь, не без злорадства пожелал я им. А затем моему взору предстало кое-что более интересное.

Дом стоял почти на вершине вересковой возвышенности, которая переходила в плоскогорье, и ближе чем в шести милях отсюда, где поднимались большие холмы, не было ни одной высокой точки. А на этой вершине, как я уже говорил, стояли деревья — в основном пихта, несколько рябин и бук. На крыше голубятни я находился почти на одном уровне с их верхушками. Между деревьями просматривалась площадка, которая выглядела как огромное крикетное поле. И вдруг я догадался, что на самом деле это аэродром! Причем тайный! Должен признать, место для него было выбрано очень умно. Предположим, кто-нибудь следит за снижающимся самолетом, у него сложится абсолютное впечатление, что он приземлился где-то за холмами. И только человек, находящийся совсем рядом, может понять, что самолет сделал посадку в самой середине леса. Разумеется, наблюдатель с телескопом на одном из высоких холмов мог бы без труда раскрыть правду, но ведь туда поднимаются только пастухи, у которых нет подзорных труб — они им просто ни к чему. А еще с крыши голубятни вдали была видна голубая линия моря, я почему-то страшно разозлился при мысли, что враги имеют такую прекрасную возможность прослеживать наши водные пути.

Неожиданно я испугался: ведь если самолет вот-вот вернется, меня тут же обнаружат. Оставалось только лежать и молиться, чтобы поскорее наступила темнота. Поэтому, когда солнце наконец-то все-таки село за большими западными холмами и на землю спустились сумерки, счастливее меня, наверное, не было никого на свете. А самолет все не прилетал и не прилетал… Только когда уже совсем стемнело, до меня донеслись мерные звуки его мотора, и он элегантно спланировал вниз, на посадочную площадку в лесу. Еще некоторое время мерцали его бортовые огни, потом в доме послышались звуки открывающихся и закрывающихся дверей. Наконец наступила полная тишина…

Слава тебе господи! Луна была в последней четверти, а значит, долго еще не засияет в полную силу. А поскольку терпеть жажду я дальше не мог, то где-то, очевидно, около девяти часов решил спуститься. Будь что будет! Это было нелегко и, честно говоря, страшновато. Кроме того, буквально на полпути я неожиданно услышал, как открылась дверь дома, и увидел свет фонаря у стены мельницы. Застыв у плюща, я начал молча молиться, чтобы никто не подошел к голубятне. Вскоре свет исчез, и я, стараясь производить как можно меньше шума, спрыгнул на твердую землю двора.

Я полз на животе под прикрытием каменной ограды, пока не достиг деревьев, окружающих дом. Эх, знай я, как это сделать, то обязательно попытался бы вывести из строя самолет, но, увы, сие мне, к моему глубочайшему сожалению, было неведомо, а любая попытка, скорее всего, стало бы просто губительной. Кроме того, вокруг дома наверняка имелись какие-то скрытые оборонительные сооружения, так что я отбросил мои злобные, хотя и вполне разумные намерения и пополз на руках и коленях по лесу дальше, ощупывая перед собой каждый дюйм. И правильно сделал, так как спустя некоторое время наткнулся на проволоку. Ведь задень я ее, в доме, без сомнения, зазвонил бы звонок, и меня тут же обнаружили бы и схватили. А уж потом…

Еще через сто ярдов я заметил вторую проволоку, хитроумно растянутую вдоль небольшого ручейка. Благополучно миновав и эту ловушку, через пять минут я уже был среди папоротника и мха, а вскоре оказался и за выступом холма, в маленькой долине, откуда струилась вода к мельнице. Спустя десять минут меня окружала весна, и я жадно пил вожделенную воду. Потом пошел и не останавливался до тех пор, пока между мною и тем проклятым домом не пролегло пять миль.

Оцените статью
Добавить комментарий