Скандал в Богемии (A Scandal in Bohemia) — детективная история Артура Конан Дойла из первого сборника рассказов Приключения Шерлока Холмса
Глава I
За последнее время я редко виделся с Шерлоком Холмсом. Моя женитьба отдалила нас друг от друга. О работе и об успехах моего недавнего товарища я знал только по газетам.
Однажды поздно вечером, — это было 20 марта 1888 года — возвращаясь от пациента, я оказался на Бейкер-стрит. Когда я поравнялся с домом, где мы жили с Холмсом, меня охватило острое желание повидаться с ним. Я позвонил, и прислуга ввела меня в комнату, которая еще недавно была нашей общей гостиной. Холмс, по-видимому, был рад меня видеть.
— Женитьба вам впрок, Ватсон, — заметил он, разглядывая меня своими острыми, проницательными глазами. — Полагаю, что вы пополнели на семь с половиною фунтов со времени нашей последней встречи.
— На семь фунтов.
— Так? А я думал, немного больше. Да, кстати, вы всегда интересуетесь моими приключениями и даже описали некоторые из них. Так не заинтересует ли вас эта записка? — Он передал мне лист толстой розовой бумаги. — Я получил это последней почтой. Прочтите-ка вслух!
Письмо было без даты; не было ни подписи, ни адреса. «Сегодня вечером, без четверти восемь, — говорилось в записке, — к вам зайдет господин, желающий посоветоваться с вами по очень серьезному вопросу. Будьте в этот час дома и не истолкуйте ложно, если ваш посетитель маску носит».
— Это загадочно, — заметил я. — Как вы себе представляете, что это может быть?
— У меня пока что нет никаких данных. Но какие выводы вы можете сделать из этой записки?
— Человек, писавший ее, по-видимому, располагает средствами. Такая бумага стоит очень дорого. Она необычайно плотная и прочная.
— Необычайно, вот самое подходящее слово, — сказал Холмс. — Это не английская бумага. Посмотрите ее на свет.
Я последовал его совету и увидел водяные знаки, — большое «Е» и маленькое латинское «г».
— Что вы из этого заключаете? — спросил Холмс.
— Имя фабриканта.
— Не совсем, — ответил Холмс. — Заглянем в наш справочник.
Он достал с полки тяжелую книгу. — Еглов… Егло-ниц… а-а… вот… «Егрия — местечко в Богемии, недалеко от Карлсбада… Замечательно многочисленными стекольными заводами и бумажными фабриками». Ага! Что же можно из этого заключить?
Его глаза блестели, и он выпустил из трубки облако голубого дыма.
— Бумага изготовлена в Богемии, — ответил я.
— Совершенно верно! А писал записку немец. Вы заметили строение предложения: «если ваш посетитель маску носит». Француз или русский так не напишет. Только немцы так невежливы со своими глаголами. Теперь остается узнать, что нужно этому немцу, который пишет на богемской бумаге и предпочитает носить маску, чем показывать собственное лицо. А вот и он сам.
В этот момент послышался стук копыт и резкий звонок. Холмс засвистел.
— Судя по звуку, парный экипаж. Ну, посмотрим… На лестнице слышались медленные, тяжелые шаги…
Затем громкий, властный стук в дверь. — Войдите! — сказал Холмс.
Вошел очень высокий человек геркулесовского сложения; он был одет богато, но это богатство обнаруживало дурной вкус. На рукавах его двубортного пальто и спереди были нашиты тяжелые полосы барашка; темно-синий плащ, накинутый на плечи, был подбит огненно-красным шелком и застегнут у шеи пряжкой из сверкающего берилла. Сапоги, достигавшие середины голени и обшитые наверху дорогим коричневым мехом, дополняли впечатление варварской пышности. Он держал в руке широкополую шляпу, между тем как верхняя половина его лица была закрыта черной маской, которую он, по-видимому, только что надел, так как в момент, когда он вошел, рука его еще была поднята. Судя по нижней части лица, это был человек твердой воли; толстая губа свисала над длинным прямым подбородком, свидетельствовавшим об упорстве, граничащем с упрямством.
— Вы получили мою записку? — спросил он низким грубым голосом с сильным немецким акцентом. — Я предупреждал о моем посещении. — Он переводил взгляд с одного из нас на другого, не зная, к кому обратиться.
— Прошу вас сесть, — сказал Холмс. — Это мой друг и коллега — доктор Ватсон, который помогает мне в моей работе. С кем я имею честь говорить?
— Вы можете называть меня граф фон Крамм, богемский дворянин. Полагаю, что этот джентльмен, ваш друг, человек чести, которому я могу доверить дело исключительной важности. В противном случае я предпочел бы беседовать с вами наедине.
Я встал, чтобы уйти, но Холмс схватил меня за руку и толкнул обратно в кресло.
— Говорите с нами обоими или ни с одним из нас, — сказал он. — В присутствии этого джентльмена вы можете сказать все, что сказали бы мне с глазу на глаз.
Граф пожал широкими плечами.
— В таком случае, — сказал он, — я должен взять с вас обоих слово — в течение двух лет держать в абсолютной тайне дело, о котором вы узнаете.
— Я обещаю, — сказал Холмс.
— И я тоже.
— Простите, что я в маске, — продолжал странный гость. — Августейшее лицо, у которого я служу, пожелало, чтобы я остался неизвестен вам, и я могу сразу же признаться, что не точно назвал вам свое имя и звание.
— Я так и думал, — сухо сказал Холмс.
— Дело весьма щекотливое, и приходится принимать все меры к тому, чтобы предотвратить скандал, который может сильно скомпрометировать одну из царствующих фамилий. Короче говоря, дело касается дома Ормштейнов, наследственных королей Богемии.
— И об этом я тоже догадывался, — пробормотал Холмс, поудобнее усаживаясь в кресле и закрывая глаза.
Гость с удивлением посмотрел на лениво развалившегося человека, которого ему, несомненно, рекомендовали как самого проницательного и энергичного сыщика во всем мире. Холмс медленно открыл глаза и с нетерпением посмотрел на своего огромного клиента.
— Если бы ваше величество соблаговолили изложить свое дело, — заметил он, — я сумел бы, может быть, дать совет.
Посетитель вскочил со своего места и принялся шагать по комнате в сильном возбуждении. Затем с жестом отчаяния он сорвал с лица маску и бросил ее на пол.
— Вы правы, — сказал он, — я король. Зачем мне это скрывать?
— Действительно, зачем? Ваше величество не успели еще сказать и слова, как я уже знал, что передо мной Вильгельм Готтсрейх Сигизмунд фон Ормштейн, Великий герцог Кассельфельштейнский и наследственный король Богемии.
— Но вы понимаете, — сказал наш странный гость, снова садясь и проводя ладонью по высокому белому лбу, — вы понимаете, что я не привык лично заниматься подобными делами. Однако это дело настолько щекотливо, что я не мог доверить его посреднику, не рискуя оказаться в его власти. Я приехал инкогнито из Праги, чтобы посоветоваться с вами.
— Пожалуйста, спрашивайте совета, — сказал Холмс, снова закрывая глаза.
— Факты таковы: пять лет тому назад во время длительного пребывания в Варшаве я познакомился с известной авантюристкой Иреной Адлер. Имя это вам, наверное, известно?
— Будьте любезны, доктор, отыщите его в моей картотеке, — пробормотал Холмс, не открывая глаз.
Я быстро отыскал биографию Ирены Адлер.
— Покажите-ка! — сказал Холмс. — Так-так! Родилась в Нью-Джерси в 1858 году. Контральто — так-так! Ля Скала, так-так! Примадонна императорской оперы в Варшаве. Покинула оперную сцену, ха! Проживает в Лондоне, — совершенно верно! Я полагаю, что ваше величество имели связь с этой молодой особой, написали ей компрометирующие вас письма и желали бы получить эти письма обратно.
— Вот именно! Но как?
— Был тут тайный брак?
— Нет.
— Никаких документов или свидетельств?
— Никаких.
— В таком случае я не понимаю вашего величества. Если эта молодая особа захотела бы использовать эти письма для шантажа или других целей, то как же она докажет их подлинность?
— Мой почерк.
— Пустяки! Подлог.
— Моя личная почтовая бумага.
— Выкрадена.
— Моя печать.
— Подделана.
— Моя фотография?
— Куплена.
— Мы сняты вместе.
— О-о! Вот это плохо! Ваше величество допустили большую неосторожность.
— Я был без ума.
— Вы серьезно себя скомпрометировали.
— В то время я был только кронпринцем. Был молод. Мне сейчас всего тридцать лет.
— Надо вернуть фотографию.
— Я пытался, но безуспешно.
— Вашему величеству придется платить. Фотографию надо выкупить.
— Она не желает ее продать.
— Тогда ее надо выкрасть.
— Пять раз делались попытки. Дважды нанятые мною взломщики перерыли весь ее дом. Раз мы обыскали ее багаж во время путешествия. Дважды ее заманивали в ловушку, и все было безуспешно.
Холмс засмеялся.
— Забавная проблема, — проговорил он.
— Однако весьма серьезная для меня, — ответил с упреком король.
— Действительно! А что она собирается сделать с этой фотографией?
— Погубить меня.
— Каким образом?
— Я собираюсь жениться.
— Я слышал об этом.
— На Клотильде Лотман Саксен Мейнинген, второй дочери норвежского короля. Малейшей тени сомнения насчет моего прошлого достаточно, чтобы брак расстроился.
— А Ирена Адлер?
— Она грозит переслать фотографию. И она это сделает! Я уверен, что она это сделает! Вы ее не знаете. У нее лицо прекраснейшей женщины и дух самого твердого мужчины. Она прибегнет к любому средству, чтобы не дать мне жениться на другой женщине.
— Вы уверены, что она еще не послала фотографии?
— Уверен.
— Почему?
— Она сказала, что пошлет фотографию в день объявления о моей помолвке. Оно состоится в ближайший понедельник.
— О, в таком случае у нас впереди три дня, — сказал Холмс зевая. — Это очень хорошо, так как у меня как раз два спешных дела. Ваше величество, конечно, остается пока что в Лондоне?
— Конечно. Вы меня найдете в Лэнгэм под именем графа фон Крамма.
— Я дам вам знать о ходе дела.
— Пожалуйста, я буду очень волноваться.
— Как насчет денег?
— Тратьте сколько найдете нужным, — вам предоставляется полная свобода действия.
— Абсолютная?
— Я готов отдать за эту фотографию одну из провинций моего королевства.
— А на текущие расходы?
Король вынул из внутреннего кармана тяжелый кожаный кошель и положил его на стол.
— Здесь триста фунтов золотом и семьсот ассигнациями.
Холмс написал на листке из записной книжки расписку и передал королю.
— Адрес мадемуазель Адлер? — спросил он.
— Брайони-лодж, Серпантин-Авеню. Холмс записал.
— Еще один вопрос, — спросил он задумчиво, — размер снимка кабинетный?
— Да.
— Спокойной ночи, ваше величество, и верьте, что скоро вы услышите хорошие вести.
Когда колеса королевской коляски застучали по мостовой, Холмс попрощался со мною.
— Спокойной ночи, Ватсон. Если вы будете любезны и зайдете ко мне завтра часа в три, я буду рад потолковать с вами об этом деле.
Глава II
Ровно в три часа я был на Бейкер-стрит, но Холмс еще не вернулся. Экономка сообщила мне, что он вышел из дому в начале девятого. Я уселся у камина и решил дождаться его возвращения, как бы долго мне ни пришлось ждать.
Около четырех часов дверь отворилась, и в комнату ввалился пьяный грум со всклоченной шевелюрой и бакенбардами, с воспаленным лицом, в довольно помятой одежде. Хотя я уже привык к искусству, с каким мой друг умел изменять свою внешность, все же мне пришлось несколько раз посмотреть, прежде чем я убедился, что это он. Кивнув мне головой, он исчез в своей спальне, откуда вышел через пять минут в темном костюме, корректный, как всегда.
Заложив руки в карманы, он вытянул ноги перед пылающим камином и несколько минут весело смеялся.
— Ну и потеха! — воскликнул он и снова расхохотался так, что под конец без сил и без движения растянулся в кресле.
— В чем дело?
— Это слишком комично, Ватсон! Уверен, что вы никогда не угадаете, чем я занимался сегодня утром и что я сделал.
— Полагаю, что вы изучали привычки, а, может быть, и дом мисс Ирены Адлер?
— Совершенно верно! Но способ оказался довольно необычным. Вот послушайте! Я вышел из дому в девятом часу под видом грума без места. Людей, имеющих отношение к лошадям, связывает изумительная симпатия, это своего рода франкмасонское братство. Войдите в него, и вы сразу узнаете все, что вам надо. Я быстро разыскал Брайони-лодж. Это маленькая вилла с садом позади. Фасад двухэтажного дома выходит прямо на улицу. Справа большая гостиная, хорошо обставленная, с высокими окнами, начинающимися чуть ли не с полу, и с великолепными английскими затворами, которые сумел бы открыть любой ребенок. С задней стороны дом не представляет ничего интересного, кроме того, что с крыши каретного сарая можно влезть в окно коридора. Я обошел виллу кругом и внимательно обследовал ее со всех точек зрения.
Затем я пошел вдоль улицы и увидел, как и ожидал, в переулке, прилегающем к стене сада, конюшни. Я помог конюхам убирать лошадей и в награду за это получил серебряную монету, стакан вина, щепотку табаку и столько сведений о мисс Адлер, что большего я не мог и желать.
— Что же вы узнали об Ирене Адлер? — спросил я.
— О, она всех в околодке свела с ума. Она прелестнейшее существо на свете, она ведет тихий образ жизни, выступает па концертах, ежедневно в пять часов дня выезжает кататься, а ровно в семь возвращается к обеду. В другое время редко выходит из дому, только в дни, когда поет. Принимает у себя только одного мужчину, но зато очень часто. Он брюнет, хорош собою, каждый день приходит в гости, а иногда бывает и по два раза в день. Зовут его мистер Годфрей Нортон из Иннер-Темпль. Видите, как удобно свести дружбу с кучером! Он раз десять отвозил мистера Нортона домой и мог о нем порассказать. Выслушав все это, я вновь принялся разгуливать взад и вперед вокруг Брайони-лодж и обдумывать план кампании.
Этот Годфрей Нортон, несомненно, существенный фактор во всей этой истории. Он адвокат. Это звучит зловеще. Какие существуют между ними отношения? Какая цель его частых посещений? Кто она? — Его клиентка, его друг, его любовница? Если первое, то она, наверное, отдала фотографию ему на хранение. Если последнее, то фотография навряд ли у него. От решения этого вопроса зависели мои дальнейшие шаги, — продолжать ли работу в Брайони-лодж или обратить внимание на квартиру этого джентльмена в Темпль. Это был очень сложный вопрос, и он расширял сферу моих исследований.
Я все еще обдумывал положение, когда к Брайони-лодж подкатил кэб, из которого выскочил молодой человек. Он был необычайно хорош собою, — брюнет с орлиным профилем, с усами, — безусловно, тот самый человек, о котором мне рассказывали. Он, по-видимому, очень спешил, крикнул кучеру, чтобы тот его ждал, и скользнул мимо горничной, отворившей ему дверь, с видом человека, чувствующего себя дома.
Он пробыл у Ирены около получаса, и я через окно гостиной видел, как он расхаживал взад и вперед и возбужденно что-то говорил, размахивая руками. Ее я не видел. Но вот он вышел из дома еще более взволнованный, чем прежде. Входя в кэб, он вынул из кармана золотые часы и внимательно посмотрел на них. «Гоните, как дьявол! — крикнул он, — сначала в Гросс и Хенке на Риджент-стрит, затем к церкви Св. Моники на Эджвер-род. Полгинеи, если вы поспеете за двадцать минут!»
Они умчались, а я стоял, раздумывая, не надо ли мне последовать за ними, как вдруг из переулка подкатило маленькое ландо; кучер, видно, не успел застегнуть пуговицы пальто, галстук у него торчал под ухом, ремни упряжи болтались в беспорядке. Кучер только успел подъехать, как Ирена Адлер выпорхнула из подъезда и вскочила в ландо. Я видел ее лишь одно мгновенье, но она была очаровательна. У нее лицо, за которое мужчина способен отдать жизнь.
«Церковь Св. Моники, Джон! — крикнула она, — и полсоверена, если вы доедете за двадцать минут!»
Этого нельзя было упустить, Ватсон. Я еще раздумывал, бежать ли мне следом или прицепиться к задку экипажа, как на улице появился кэб. Кэбмен дважды недоверчиво посмотрел на такого ободранного седока, но я вскочил прежде, чем он успел что-либо сказать. «Церковь Св. Моники! — крикнул я ему, — и полсоверена, если вы доедете за двадцать минут!» Было без двадцати пяти минут двенадцать, и, конечно, не трудно было догадаться, в чем дело.
Мой кэб летел стрелой. Не думаю, чтобы я когда-либо ехал быстрее, но подъехал я позже других. Когда я подкатил, кэб и ландо со взмыленными лошадьми стояли перед папертью. Я расплатился с кучером и вошел в церковь. Там не было ни души, кроме тех двух, за которыми я следовал, и священника, который их как будто в чем-то упрекал. Они все трое стояли перед алтарем. Я обошел правое крыло, как если бы я от нечего делать зашел в церковь. Внезапно, к моему изумлению, все трое обернулись в мою сторону, и Годфрей Нортон со всех ног бросился ко мне.
«Слава богу! — вскричал он. — Вы годитесь! Идите! Идите!»
— В чем дело? — спросил я.
«Идите! Идите! Осталось всего три минуты, иначе это будет признано незаконным!»
Меня чуть не силой потащили к алтарю, и, не успев сообразить, где я нахожусь, я бормотал ответы, которые мне подсказывали на ухо, клятвенно ручаясь за вещи, о которых не имел ни малейшего понятия, и вообще принимал участие в законном бракосочетании Ирены Адлер, девицы, с Годфреем Нортоном, адвокатом. Все это совершилось в одну минуту; затем джентльмен благодарил меня с одной стороны, молодая леди — с другой, а священник широко улыбался мне прямо в лицо. Кажется, у них что-то было не в порядке с документами, и священник наотрез отказался обвенчать их без какого-нибудь свидетеля; мое появление избавило жениха от необходимости бежать на улицу в поисках первого встречного.
Невеста дала мне соверен, и я собираюсь носить его на цепочке в память об этом случае.
— Весьма неожиданный оборот дела, — сказал я. — А что же дальше?
— Я сообразил, что моим планам угрожает серьезная опасность. Похоже было на то, что парочка может немедленно уехать, и мне необходимо было принять самые срочные и энергичные меры. Однако в дверях церкви они расстались, — он отправился обратно в Темпль, а она — к себе домой. «Я поеду кататься в парк в пять часов, как всегда», — сказала она, прощаясь с ним. Они поехали, каждый в свою сторону, а я отправился подготовлять дальнейшие шаги. Кстати, доктор, мне нужна будет ваша помощь.
— Буду счастлив.
— Вы ничего не имеете против нарушения закона?
— Решительно ничего.
— Вас не смущает опасность ареста?
— Ради доброго дела готов и на это.
— О! дело великолепное!
— В таком случае, располагайте мной. Чем я могу служить?
— Через два часа мы должны быть на арене действия. Мисс Ирена, или мадам, возвращается с прогулки к семи часам. Мы должны быть у Брайони-лодж, чтобы ее встретить.
— И что тогда?
— Это предоставьте мне. Я уже все подготовил. Я настаиваю только на одном: вы не должны вмешиваться, что бы ни произошло.
— Я должен быть нейтрален?
— Вы ничего не должны делать. Вероятно, получится небольшая неприятность. Не вмешивайтесь. Она кончится тем, что меня отведут в дом; через четыре или пять минут окно гостиной будет открыто. Вы должны встать рядом с этим открытым окном.
— Ладно.
— И должны следить за мною, потому что я буду в поле вашего зрения.
— Ладно.
— Когда я подниму руку — вот так, вы должны бросить в комнату то, что я вам дам для этой цели, и в то же время вы должны закричать — «пожар!» Вы меня понимаете?
— Вполне.
— В этом нет ничего угрожающего, — сказал Холмс, доставая из кармана длинный пакет в форме сигары. — Это обыкновенная дымная ракета с головкой на обоих концах, чтобы сделать ее самовоспламеняющейся. Ваши обязанности ограничиваются этим. Когда вы закричите «Пожар!», ваш крик будет подхвачен находящимися тут же людьми. После этого вы можете дойти до конца улицы, и через десять минут я к вам присоединюсь. Надеюсь, вам все ясно?
— Я должен оставаться нейтральным, подойти к окну, следить за вами, по данному вами сигналу бросить этот предмет, затем поднять крик и ждать вас на углу улицы?
— Совершенно верно! Пожалуй, мне пора подготовиться к новой роли, которую мне предстоит играть.
Он ушел к себе в спальню и через несколько минут вернулся, приняв вид любезного простоватого священника. Он был неподражаем в своей широкополой шляпе, мешковатых брюках, белом галстуке, с приветливой улыбкой на лице и общим выражением доброжелательного любопытства.
Мы вышли в четверть седьмого и без десяти семь были на Серпантин-авеню. Наступили сумерки, и, расхаживая взад и вперед перед Брайони-лодж, мы видели, что лампы уже зажжены в ожидании хозяйки. Дом был как раз такой, каким я его себе представлял по описанию Холмса, но улица показалась мне менее тихой, чем я ожидал. Наоборот, для маленькой улички в тихом районе она была необычайно оживлена. Я заметил кучку оборванцев, которые курили и хохотали; точильщика с точильным колесом; двух сторожей, ухаживавших за горничными, и несколько хорошо одетых молодых людей, фланировавших с сигарами во рту.
— Видите ли, — заметил Холмс, — эта свадьба как будто упрощает дело. Фотография становится Обоюдоострым оружием.
Возможно, ей так же неприятно, чтобы фотографию видел мистер Годфрей Нортон, как нашему клиенту неприятно, чтобы эта фотография попалась на глаза принцессы. Теперь вопрос: где мы найдем фотографию! Трудно допустить, чтобы она таскала ее с собою: кабинетный размер! Слишком велика, чтобы спрятать в дамском платье. Она знает по опыту, что король способен заманить ее в ловушку и заставить обыскать. Две подобные попытки уже были сделаны. Поэтому можно с уверенностью сказать, что при себе она фотографию не держит.
— Где же?
— Она может хранить ее у своего банкира или у адвоката. Но я этого не думаю. Женщины любят сами хранить свои секреты. Кроме того, вспомните, что она решила использовать эту фотографию в ближайшие дни, следовательно, фотография эта должна быть у нее под рукою. Она должна быть в ее собственном доме.
— Но ведь дом был дважды перерыт взломщиками!
— Пфуу! Они не умеют искать.
— А как вы будете искать?
— Я не буду искать.
— А что же?
— Я заставлю ее показать мне.
— Она откажется.
— Она не сможет отказаться. Но я слышу шум колес. Это ее экипаж. Вы в точности помните мои указания?
В этот момент свет боковых фонарей показался на повороте, и нарядное маленькое ландо подкатило к дверям Брайони-лодж. Когда оно остановилось, один из оборванцев подскочил, чтобы отворить дверцы, в надежде заработать медяк, но его оттеснил другой бездельник, подскочивший с такими же намерениями. Началась жестокая потасовка, которая перешла в свалку, когда оба сторожа стали на сторону одного из бродяг, а точильщик начал так же рьяно защищать другого. Через минуту молодая леди, вышедшая из экипажа, оказалась среди дерущихся, наносивших друг другу удары кулаками и палками. Холмс бросился в толпу, чтобы защитить леди, но только он пробился к ней, как испустил крик и упал на землю с залитым кровью лицом. Когда он упал, сторожа убежали в одну сторону, оба оборванца в другую. В ту же минуту несколько прохожих более пристойного вида, не принимавших участия в потасовке, бросились, чтобы предложить свои услуги даме и оказать помощь пострадавшему. Ирена Адлер взбежала по ступенькам; она остановилась на площадке и смотрела вниз на улицу.
— Бедный джентльмен серьезно ранен? — спросила она.
— Он умер! — закричало несколько голосов.
— Нет, нет, он еще жив! — воскликнул кто-то. — Но он умрет раньше, чем вы дотащите его до больницы.
— Он храбрый малый, — сказала какая-то женщина. — Если бы не он, они забрали бы часы и кошелек леди. Их тут целая шайка, и опасная! А-а! Он дышит!
— Его нельзя оставить на мостовой. Вы позволите нам внести его в дом, мадам?
— Конечно! Несите его в гостиную. Там есть удобный диван. Вот сюда!
Медленно и торжественно Холмса внесли в Брайони-лодж и уложили в гостиной. Лампы были зажжены, но шторы не были спущены, и я видел Холмса, лежащего на диване. Не знаю, чувствовал ли он угрызения совести, но я никогда не испытывал такого стыда, как в эти минуты. И все же было бы черной изменой в отношении Холмса, если бы я отказался от роли, которую он мне поручил. Я решил проявить твердость и вынул из-под пальто дымовую ракету.
Холмс сел на диване и сделал движение, как человек, которому не хватает воздуха. Горничная бросилась к окну и открыла его настежь. В эту минуту Холмс поднял руку, и по этому сигналу я бросил в комнату ракету с криком: «Пожар!» Едва это слово успело слететь с моих уст, как его подхватила вся толпа зрителей. Хорошо и плохо одетые джентльмены, конюхи, горничные, — все вопили в один голос: «Пожар!» Густые облака дыма крутились в комнате и вылетали через открытое окно. Я видел мечущиеся фигуры, а минутой позже уловил голос Холмса, убеждавшего всех, что это ложная тревога. Проталкиваясь через кричавшую толпу, я добрался до угла улицы и через десять минут с радостью пожимал руку своего друга, вместе с которым покидал арену действия. Несколько минут Холмс шел быстро и молча, пока мы не свернули в одну из тихих улиц, ведших к Эджвер-род.
— Вы это очень мило сделали, доктор, — заметил Холмс. — Все в порядке.
— Фотография у вас?
— Я знаю, где она лежит.
— А как вы это узнали?
— Она мне показала, как я вам заранее говорил.
— Я все еще ничего не понимаю.
— Я вовсе не хочу делать из этого тайну, — сказал он смеясь. — Дело очень простое. Вы, конечно, догадались, что все эти люди на улице были моими сообщниками. Все они были наняты мною на этот вечер.
— Мне так и показалось.
— У меня в руке было немного влажной красной краски. Когда началась свалка, я бросился вперед, упал на землю, прижал руку к лицу и предстал в самом плачевном виде. Это старый прием.
— Об этом я тоже догадался.
— Затем они унесли меня. Ирене Адлер пришлось меня принять. Что ей оставалось делать? Я попал в ее гостиную, в ту самую комнату, которая казалась мне подозрительной; они положили меня на диван; я сделал, вид, что задыхаюсь и стал просить побольше воздуха; им пришлось открыть окно, и вы получили возможность бросить ракету.
— Но чем это могло вам помочь?
— Это было крайне важно! Когда женщина думает, что ее дом горит, она прежде всего бросается к вещи, которой больше всего дорожит. Замужняя женщина хватает своего ребенка, незамужняя — бросается к шкатулке с драгоценностями. Мне было ясно, что наша сегодняшняя дама ничем не дорожит так, как тем самым предметом, который мы ищем. Пожарная тревога была великолепно разыграна. Дыма и крика хватило бы, чтобы потрясти стальные нервы. Она попалась на эту удочку. Фотография спрятана в тайнике за скользящей панелью над шнурком звонка. В один миг Ирена оказалась там, и я даже увидел краешек фотографии, когда она ее доставала. Но как только я крикнул, что это ложная тревога, она положила фотографию обратно, взглянула на ракету, выбежала из комнаты, и я ее больше не видел. Я встал, извинился и покинул дом. Я думал было, не попытаться ли мне сразу достать фотографию, но в комнату вошел кучер и не спускал с меня глаз; поэтому я счел благоразумным обождать. Излишняя поспешность может все погубить.
— Ну, а теперь?
— В сущности, наши поиски закончены. Завтра я явлюсь к Ирене Адлер с королем и с вами, если вы пожелаете к нам присоединиться. Нас проводят в гостиную и попросят обождать госпожу; но весьма вероятно, что, выйдя к гостям, она не найдет ни нас, ни фотографии. Его величеству, может быть, будет приятно собственными руками вернуть себе свою фотографию.
— Когда вы намерены пойти?
— В восемь часов утра. Она еще будет в постели, так что поле действия будет свободно. Кроме того, нам следует спешить, так как сегодняшнее бракосочетание может означать для нее полнейшую перемену жизни и привычек. Я должен немедленно телеграфировать королю.
Мы достигли Бейкер-стрит и остановились у подъезда. Пока Холмс искал в кармане свой ключ, кто-то, проходя мимо, сказал:
— Доброй ночи, мистер Шерлок Холмс!
В эту минуту на панели было несколько человек, но приветствие исходило, по-видимому, от стройного юноши в длинном пальто, быстро проскользнувшего мимо нас.
— Я где-то слышал этот голос, — проговорил Холмс, вглядываясь в скудно освещенную улицу. — Но я никак не могу сообразить, кто бы это мог быть?
Глава III
Эту ночь я спал на Бейкер-стрит; мы сидели утром за кофе с гренками, когда в комнату ворвался король Богемии.
— Вы, действительно, достали фотографию? — закричал он, хватая Шерлока Холмса за плечи и нетерпеливо заглядывая ему в глаза.
— Еще не совсем.
— Но у вас есть надежда?
— Да, я надеюсь, ваше величество.
— В таком случае, идем. Я горю нетерпением,
— Надо вызвать кэб.
— Мой экипаж ждет у дверей.
— Это упрощает дело.
Мы спустились и снова направились к Брайони-лодж.
— Ирена Адлер вышла замуж, — заметил Холмс.
— Вышла замуж? Когда?
— Вчера.
— За кого?
— За английского адвоката.
— Не может быть, чтобы она его любила.
— Я надеюсь, что она его любит.
— Какое это имеет значение для дела?
— Это избавит ваше величество от возможных неприятностей в будущем. Если эта леди любит своего мужа, значит, она не любит ваше величество. Если она не любит ваше величество, то у нее нет основания мешать браку вашего величества.
— Это правда. И все же… Как бы я хотел, чтобы она была королевской крови!.. Какая бы это была королева!
Он снова впал в угрюмое молчание, которого не прерывал до конца нашего пути.
Дверь Брайони-лодж была открыта, и на лестнице стояла пожилая женщина. Она с ехидной усмешкой смотрела, как мы выходили из экипажа.
— Мистер Шерлок Холмс, неправда ли? — спросила она.
— Да, я Шерлок Холмс, — ответил мой друг, посмотрев на нее вопросительным и недоумевающим взглядом.
— Моя госпожа сказала мне, что вы, вероятно, зайдете. Сегодня утром она уехала со своим мужем со станции Черинг-Кросс на континент.
— Что! — Шерлок Холмс отшатнулся, бледный от огорчения и от неожиданности. — Вы говорите, что она покинула Англию?
— Навсегда.
— А бумаги? — хриплым голосом спросил король. — Все потеряно!
— Посмотрим, — Холмс пролетел мимо служанки и бросился в гостиную. Мы с королем последовали за ним. Мебель стояла в полном беспорядке, — пустые полки, открытые ящики; видно, хозяйка наспех рылась в вещах перед своим бегством. Холмс кинулся к шнурку звонка, отодвинул скользящую часть панели и, засунув руку, достал фотографию и письмо. На фотографии Ирена Адлер была снята в вечернем платье. Письмо было адресовано: «Шерлоку Холмсу, эсквайру. Не трогать до его личного прихода».
Мой друг разорвал конверт, и мы все трое прочитали письмо.
Оно было датировано предшествующей ночью и гласило:
«Дорогой мистер Шерлок Холмс! Вы право же великолепно все это разыграли. Вы меня совсем было одурачили. До пожарной тревоги у меня не было никаких подозрений. Но затем, поняв, как я себя выдала, я призадумалась. Меня уже несколько месяцев тому назад предостерегали. Мне говорили, что если король решит прибегнуть к агенту, он, конечно, остановит свой выбор на вас. Мне даже дали ваш адрес. И все же вы заставили меня выдать себя. Несмотря на мои подозрения, мне было тяжело думать дурно о таком вялом, добродушном старом священнике. Но, вы знаете, я была актрисой. Мужской костюм для меня не новость. Я послала Джона, кучера, сторожить вас, а сама побежала наверх, надела мужское платье и спустилась как раз, когда вы уходили.
Я последовала за вами до ваших дверей и убедилась, что мною, действительно, интересуется знаменитый Шерлок Холмс. Затем я довольно неосмотрительно пожелала вам спокойной ночи и поехала в Темпль к моему мужу.
Мы решили, что разумнее всего бежать от преследования такого опасного противника; поэтому, явившись завтра, вы найдете гнездо опустевшим. Что касается фотографии, ваш доверитель может быть спокоен. Я люблю и любима человеком более благородным, чем он. Король может делать все, что хочет, без помехи со стороны той, кому он причинил столько зла. Я сохраняю фотографию только для того, чтобы оградить себя и сохранить оружие, которое защитит меня против попыток причинить мне зло в будущем. Я оставляю другую фотографию, которую ему, быть может, приятно будет иметь. Остаюсь, дорогой мистер Шерлок Холмс, уважающая вас.
Ирена Нортон, урожденная Адлер».
— Что за женщина! О! Что за женщина! — воскликнул король Богемии. — Я вам говорил, какая она быстрая и решительная! Разве она не была бы изумительной королевой? Ведь как досадно, что она не одного уровня со мной!
— Насколько я узнал эту даму, она, действительно, совсем другого уровня, чем ваше величество, — холодно ответил Холмс. — Мне очень жаль, что я не сумел более успешно закончить дело вашего величества.
— Наоборот, дорогой сэр! — воскликнул король. — Более успешного конца нельзя и придумать! Я знаю, что ее слово нерушимо. Теперь фотография для меня так же безопасна, как если бы Ирена ее сожгла.
— Мне очень приятно это слышать.
— Я вам бесконечно обязан. Прошу вас сказать мне, чем я могу вас вознаградить? Это кольцо… — Он снял с пальца изумрудное кольцо и протянул его на ладони руки.
— У вашего величества есть нечто, что я счел бы более ценным, — сказал Холмс.
— Вам стоит только указать.
— Эта фотография!
Король в изумлении уставился на него.
— Фотография Ирены! — воскликнул он. — Конечно, вы можете ее взять, если хотите.
— Благодарю вас, ваше величество. В таком случае, с этим делом покончено. Честь имею пожелать вам доброго дня. — Холмс поклонился и отошел, не замечая руки, которую протянул ему король. Вместе со мной он вернулся на Бейкер-стрит.
