Голубой карбункул — детективный рассказ Артура Конан Дойла о приключении Шерлока Холмса и доктора Ватсона.
***
На третий день Рождества я зашел к Шерлоку Холмсу, чтобы поздравить его с праздником. Он лежал на диване в красном халате. На столе перед диваном были разложены трубки и куча смятых газет, которые он, очевидно, только что прочитал. Рядом стоял деревянный стул, на спинке которого висела старая, засаленная поярковая шляпа, сильно поношенная и продранная в нескольких местах. Лежавшие на стуле лупа и щипцы указывали, что шляпа подвергалась тщательному осмотру.
— Вы, кажется, заняты? — сказал я. — Не помешаю ли я вам?
— Нисколько! Напротив, я рад потолковать с вами о достигнутых мною результатах. Дело самое пустяшное, — добавил он, — но в нем есть несколько занятных и даже поучительных подробностей.
Я сел в кресло и стал греть руки перед камином, в котором весело потрескивали дрова.
— Вероятно, с этой шляпой, несмотря на ее неказистый вид, связана какая-нибудь страшная история? Она поможет вам разгадать тайну и наказать преступников.
— Ну, о преступлении тут нет и речи, — ответил со смехом Холмс. — Это просто одна из тех странных случайностей, с которыми всегда можно встретиться в городе, где на площади в несколько квадратных миль толчется четыре миллиона людей. Вы знаете моего рассыльного Петерсона?
— Знаю.
— Это его трофей.
— То есть это его шляпа?
— Нет! Он нашел ее. Владелец неизвестен. Пожалуйста, не смотрите на нее так пренебрежительно и отнеситесь серьезно к этому делу. Прежде всего я расскажу вам, как попала сюда эта шляпа. Она появилась здесь утром, в первый день Рождества, вместе с жирным гусем, который в данный момент, несомненно, жарится в кухне у Петерсона. Вот как все это произошло. Около четырех часов утра в ночь под Рождество Петерсон, как вы знаете, честный малый, возвращался с пирушки по Тоттенгэмской дороге. При свете газовых рожков он увидел впереди какого-то высокого человека, шедшего несколько нетвердой походкой. Через плечо незнакомца был перекинут на веревке большой белый гусь. На углу улицы Гудж на незнакомца напали какие-то бродяги. Один из них сбил шапку с головы высокого человека. Тот, защищаясь, поднял палку, замахнулся ею и разбил окно лавки. Петерсон бросился к нему на помощь, но незнакомец, разбивший окно, при виде человека в форме уронил гуся, пустился бежать со всех ног и исчез в лабиринте улиц за Тоттенгэмской дорогой. При появлении Петерсона бродяги тоже удрали; за рассыльным осталось поле сражения и трофеи в виде этой рваной шляпы и чудеснейшего рождественского гуся.
— Конечно, Петерсон возвратил гуся владельцу?
— Вот тут-то и начинается загадка. Правда, на карточке, привязанной к левой лапке гуся, написано: «Миссис Генри Бэкер». Те же инициалы Г. Б. можно разобрать на подкладке шляпы. Но в Лондоне есть тысячи Бэкеров и из них несколько сот с именем Генри, поэтому не так-то легко возвратить Генри Бэкеру потерянную им собственность.
— Что же сделал Петерсон?
— Он принес мне и шляпу и гуся. Гуся мы держали до сегодняшнего утра, пока по некоторым признакам не решили, что его надо съесть поскорее. Петерсон унес гуся к себе, а у меня осталась шляпа неизвестного джентльмена, лишившегося рождественского обеда.
— Он не помещал объявления в газете?
— Нет.
— Какие же у вас имеются данные, чтобы установить, кто он?
— Только те, которые можно вывести из наблюдений.
— Над его шляпой?
— Вот именно.
— Вы шутите! Что вам может дать эта старая рваная шляпа?
— Посмотрим. Вот лупа. Что вы можете заключить об индивидуальности человека, носившего этот головной убор?
Я взял в руки шляпу и оглядел ее. Это была самая обыкновенная черная шляпа, круглая, жесткая и сильно потертая, с красной шелковой подкладкой, изрядно полинявшей, без названия магазина, где она куплена; но, как уже говорил Холмс, на подкладке виднелись инициалы: «Г. Б.». На краю шляпы я разглядел дырочку, очевидно, для резинки, но самой резинки не было. Вообще шляпа была рваная, давно не чищена и вся в пятнах, хотя владелец ее пытался скрыть пятна, замазывая их чернилами.
— Никакого заключения я сделать не могу, — сказал я, отдавая Холмсу шляпу.
— Напрасно, Ватсон, — ответил Холмс. — Вы могли бы сделать очень много выводов. Но вы не решаетесь делать вывода из того, что видите.
Холмс взял шляпу в руки и внимательно осмотрел ее своим проницательным взглядом.
— Согласен, что она могла бы иметь более красноречивые признаки, — сказал он, — но все же в ней есть ряд характерных особенностей, позволяющих сделать некоторые выводы. Очевидно, ее носил человек вполне интеллигентный и располагавший года три тому назад неплохими средствами; теперь же он находится в тяжелом положении. Прежде он был более предусмотрителен, чем в настоящее время, а это свидетельствует о некотором упадке душевных сил; соединение же упадка материального благосостояния с упадком душевных сил указывает на влияние какого-то порока, вероятно, пьянства. Этим же можно объяснить и тот факт, что жена перестала его любить.
— Ну, Холмс, это уж чересчур!..
— Все же он сохранил некоторое уважение к себе, — продолжал мой приятель. — Он ведет сидячий образ жизни, очень редко выходит из дома, и потому совершенно отвык ходить. Это человек средних лет, волосы у него начинают седеть, на днях он постригся и мажет волосы помадой. Мало вероятно, чтобы дом, в котором он живет, имел газовое освещение.
— Вы шутите, Холмс!?
— Ничуть! Неужто вы до сих пор не понимаете, как я пришел ко всем этим выводам?
— Вероятно, я очень туп, но должен признаться, что не понимаю вас. Ну из чего, например, вы заключаете, что этот человек интеллигентен?
Вместо ответа Холмс надел шляпу. Она закрыла ему лоб и села на нос.
— Это вопрос измерения кубатуры, — проговорил он. — Если у человека такой большой мозг, должно же что-нибудь быть у него в голове.
— А упадок благосостояния?
— Эта шляпа куплена три года тому назад. Тогда были в моде плоские поля с загнутыми краями. Шляпа отличного качества. Обратите внимание на ленту и на подкладку. Если человек три года тому назад имел возможность купить такую шляпу, а с тех пор не приобрел себе новой, значит, его материальное положение за это время ухудшилось.
— Конечно, это достаточно ясно. Ну, а из чего вы заключаете, что он стал менее предусмотрителен и вообще находится в состоянии морального регресса?
Шерлок Холмс рассмеялся.
— Вот она где — предусмотрительность, — проговорил он, указывая на дырочку для резинки. — Это не продается со шляпой. Если наш незнакомец поручил пришить резинку, то это свидетельствует о некоторой предусмотрительности. Он принял меры предосторожности на случай ветра. Но мы тут же видим, что, оборвав резинку, он не позаботился заменить ее новой, и делаем из этого вывод: он стал менее предусмотрителен, а это служит верным признаком того, что человек опустился. Однако он в то же время старался скрыть пятна и замазывал их чернилами, а это доказывает, что он не совсем потерял уважение к себе.
— Рассуждаете вы логично.
— В том, что этот человек средних лет с седеющими, недавно подстриженными волосами и что он употребляет помаду, можно убедиться, внимательно рассмотрев подкладку шляпы. В лупу ясно видно множество волос, аккуратно подстриженных ножницами парикмахера. Все они прилипли к подкладке и пахнут помадой. Пыль на шляпе, как видите, не похожа на серую уличную пыль. Это темная комнатная пыль. Пятна внутри шляпы наглядно свидетельствуют о том, что обладатель ее сильно потеет при ходьбе, а это заставляет думать, что он не привык много ходить.
— А его жена? Вы сказали, что она его разлюбила.
— Шляпа начищена уже несколько недель. Если когда-нибудь я увижу вас, милый Ватсон, в шляпе, на которой накопилась пыль за целую неделю, я с грустью подумаю, что вы лишились любви вашей жены.
— Возможно, он холост?
— Нет. Он нес гуся жене в знак примирения. Вспомните карточку, привязанную к лапке гуся.
— Ну, у вас на все найдется ответ! Но из чего же вы заключаете, что дом, где он живет, не освещается газом?
— Видите ли: одно-два сальных пятна можно посадить случайно, но когда видишь штук пять таких пятен, то не приходится сомневаться в том, что человек часто имеет дело с сальными свечами; вероятнее всего, ему приходится пробираться ночью по неосвещенной лестнице со шляпой в одной руке и с оплывающей сальной свечой — в другой. От газового рожка не может быть сальных пятен. Ну-с, вас удовлетворяют мои объяснения?
— Они, несомненно, очень остроумны, — ответил я смеясь. — Но если, по вашему мнению, тут нет никакого преступления и никому не причинено вреда, кроме потери гуся, стоило ли тратить на это дело столько энергии?
Шерлок Холмс только хотел мне ответить, как дверь распахнулась, и в комнату влетел рассыльный Петерсон с выражением полной растерянности на красном лице.
— Гусь-то, мистер Холмс! Гусь-то, сэр! — с трудом проговорил он.
— Что? Что с гусем? Ожил, что ли, и вылетел в окно кухни? — спросил Холмс.
— Посмотрите, сэр! Вы только посмотрите, что жена нашла у него в зобу!
Петерсон протянул руку. На ладони лежал сверкающий голубой камень удивительной чистоты и игры. Шерлок Холмс приподнялся на диване и свистнул.
— Клянусь Юпитером, Петерсон, — воскликнул он, — это драгоценнейшая находка. Я думаю, вы понимаете, что нашли?
— Брильянт, сэр! Драгоценный камень. Он режет стекло.
— Это не просто драгоценный камень. Это тот самый драгоценный камень….
— Неужели голубой карбункул графини Моркар? — спросил я.
— Да, он самый! Мне ли не знать его величину и форму, когда все последнее время я читал в «Таймсе» объявления о пропаже голубого карбункула! Этот камень — единственный в своем роде; его ценность можно определить только приблизительно, но, во всяком случае, обещанное вознаграждение в тысячу фунтов не составляет и двадцатой доли того, что он стоит.
— Тысяча фунтов! Боже ты мой!
Рассыльный опустился в кресло и беспомощно переводил взгляд с одного из нас на другого.
— Тысяча фунтов — это размер обещанного вознаграждения, но я имею основание предполагать, что у графини есть особые причины дорожить этим камнем, и, чтобы вернуть его, она, по-видимому, готова отдать половину своего состояния.
— Насколько мне помнится, камень пропал в отеле «Космополитэн», — заметил я.
— Да, и это случилось двадцать второго декабря, пять дней тому назад. Джона Горнера, паяльщика, обвинили в краже камня из шкатулки графини. Улики против него настолько веские, что дело будет слушаться в ближайшую сессию. Вот здесь, кажется, есть заметка об этом деле.
Холмс стал перебирать газеты, быстро нашел нужную ему заметку и прочитал:
«Отель «Космополитэн». Кража брильянтов. Джон Горнер, паяльщик, обвиняется в краже из шкатулки графини Моркар драгоценного камня, известного под названием «голубой карбункул». Джэмс Райдер, слуга в отеле, показал, что в день кражи, 22-го числа текущего месяца, он привел Горнера в будуар графини, чтобы починить каминную решетку. В продолжение некоторого времени Райдер оставался в комнате, но затем его позвали по какому-то делу. Возвратясь в комнату, он не застал Горнера. Бюро было открыто, а маленький сафьяновый футляр, в котором, как оказалось потом, графиня обычно держала камень, лежал пустым на туалетном столе. Райдер немедленно дал знать о пропаже, и Горнер был арестован в тот же вечер, но камня не нашли ни при личном обыске, ни при обыске его квартиры. Катерина Кезак, горничная графини, показала, что она услышала отчаянный крик Райдера, обнаружившего пропажу; она вбежала в комнату и застала картину, какую описал в своих показаниях Райдер. Полицейский инспектор Брэдстрит показал, что при аресте Горнер бешено отбивался и горячо доказывал свою непричастность. Поскольку Горнер ранее судился за кражу, судья отказался сам разбирать это дело и передал его суду присяжных. Горнер, находившийся все время в очень возбужденном состоянии, при объявлении решения судьи упал в обморок и был вынесен из зала суда».
— Гм! Вот данные, собранные полицией, — задумчиво проговорил Холмс и отшвырнул газету. — Нам теперь остается установить, каким образом камень, находившийся в шкатулке графини, очутился в зобу гуся. Видите, Ватсон, дело принимает гораздо более серьезный характер. Вот камень; камень найден в зобу гуся, а гусь получен от мистера Генри Бэкера, владельца драной шляпы. Теперь нам необходимо найти этого господина и установить его роль в истории с гусем. Надо прибегнуть к самому простому способу — поместить объявление во всех вечерних газетах. Если это не поможет, я приму другие меры.
— Как вы составите объявление?
— Дайте карандаш и клочок бумаги. Ну-с, вот. «На углу улицы Гудж найдены гусь и черная поярковая шляпа. Мистер Генри Бэкер может получить означенные предметы, явившись сегодня в 6 час. 30 минут вечера на Бейкер-стрит 221-Б». Это кратко и вразумительно.
— Вполне. Но попадется ли ему на глаза это объявление?
— Ну, он, наверное, просматривает объявления, — ведь для бедного человека потерять гуся и шляпу довольно тяжело. Очевидно, он так перепугался при виде разбитого стекла и приближающегося Петерсона, что думал только о том, как бы удрать. Но позже он, должно быть, очень сожалел, что поддался страху и лишился гуся. А если сам он и не прочтет объявления, то кто-нибудь из знакомых, наверное, обратит его внимание. Петерсон, сбегайте-ка в бюро объявлений и скажите, чтобы эту заметку поместили в вечерних газетах.
— В каких, сэр?
— Да во всех, какие вам придут на ум.
— Слушаюсь, сэр. А как насчет камня?
— Ах, да! Камень останется у меня. И знаете, что еще, Петерсон: на обратном пути купите гуся и принесите сюда. Надо же дать этому джентльмену компенсацию за гуся, которого кушает в настоящее время ваша семья.
Когда Петерсон вышел из комнаты, Холмс взял камень и стал рассматривать его на свет.
— Славный камешек! — проговорил он. — Посмотрите, какая игра! Сколько преступлений совершено ради него! Дорогой камень — это любимая приманка дьявола. Этому камню не более двадцати лет. Он был найден на берегах реки Амой, в Южном Китае; он обладает всеми свойствами карбункула, за исключением того, что он не красного цвета, а голубого. Но несмотря на молодость этого камня, с ним уже связано много темных дел. Из-за него совершено два убийства, самоубийство и несколько краж; кого-то облили серной кислотой. Можно ли подумать, что такая прелестная игрушка ведет к виселице и тюрьме. Я спрячу камень и напишу графине, что он у меня.
— Вы думаете, что Горнер не виновен?
— Ничего не могу сказать.
— Значит, вы думаете, что Генри Бэкер причастен к этому делу?
— Возможно, Генри Бэкер и не подозревал, что его гусь стоит дороже, чем если бы он был весь из чистого золота. В этом мы сможем убедиться, если получим ответ на наше объявление.
— А до тех пор вы ничего не можете сделать?
— Ничего.
— В таком случае, я пойду по своим делам, а вечером приду в назначенный вами час. Мне очень интересно узнать развязку этого дела.
— Буду очень рад. Я обедаю в семь. Кажется, будет куропатка. Между прочим, не попросить ли миссис Гудсон, чтобы она хорошенько осмотрела ее зоб?
Меня несколько задержали, и было уже больше половины седьмого, когда я вернулся на Бейкер-стрит. Подойдя к дому, я заметил у подъезда высокого человека в шотландской шапочке и в пальто, застегнутом наглухо. Дверь отперли как раз в ту минуту, когда я подошел, и мы вместе с незнакомцем поднялись в комнату Холмса.
— Мистер Генри Бэкер, не правда ли? — сказал Холмс, поднимаясь с кресла и обращаясь к посетителю с тем радушным видом, который он умел на себя напускать. — Присядьте к камину, мистер Бэкер. А, Ватсон, вы пришли как раз вовремя. Это ваша шляпа, мистер Бэкер?
Бэкер был высокого роста, широкоплеч, у него была крупная седеющая голова и большое умное лицо с седеющей каштановой бородкой. Красноватый нос и легкое дрожание протянутой руки явно подтверждали догадки Холмса относительно его образа жизни. Воротник его порыжевшего черного пальто был поднят, из рукавов торчали худые руки. Никаких признаков манжет или рубашки. Говорил Бэкер тихим, отрывистым голосом, тщательно выбирая слова; вообще он производил впечатление образованного человека, которому не повезло в жизни.
— Мы продержали ваши вещи несколько дней, ожидая, что вы дадите объявление о потере с указанием вашего адреса, — сказал Холмс. — Не понимаю, почему вы этого не сделали?
Посетитель сконфуженно усмехнулся.
— В настоящее время денег у меня не так много, как бывало прежде, — заметил он. — Я не сомневался, что шляпу и гуся унесли напавшие на меня негодяи, и не хотел напрасно тратить деньги, разыскивая пропавшие вещи.
— Весьма понятно. Между прочим, гуся нам пришлось съесть.
— Съесть!?
Бэкер в волнении поднялся со стула.
— Да, ничего другого не оставалось делать. Но я думаю, что этот гусь, лежащий на буфете, почти такой же величины и притом совсем свежий, вознаградит вас за потерю съеденного нами гуся.
— О, конечно, конечно! — проговорил Бэкер со вздохом облегчения.
— У нас остались перья, лапки и зоб вашего гуся, поэтому, если желаете…
Бэкер громко расхохотался.
— О, они могли бы мне пригодиться только как воспоминание о моем приключении, — сказал он. — Нет, сэр, с вашего разрешения, я удовлетворюсь превосходным гусем, лежащим на вашем буфете.
Шерлок Холмс проницательно на меня взглянул и слегка пожал плечами.
— Вот ваша шляпа и ваша птица, — сказал он. — Между прочим, где вы купили вашего гуся? Я несколько смыслю в этом деле и должен признать, что редко видел такой удачный экземпляр. Не укажете ли вы мне, где вы его достали?
— Охотно, — ответил Бэкер. Он встал и взял с буфета вновь обретенного им гуся. — Видите ли, я с моими приятелями часто бываю в трактире «Альфа» возле музея, — днем мы работаем в музее. В этом году хозяин трактира Виндмэт основал «гусиный клуб». Мы должны были платить по нескольку пенсов в неделю и получить к Рождеству гуся. Я аккуратно выплачивал свои пенсы. Остальное вам известно. Весьма признателен вам, сэр. Шотландская шапочка не идет ни к моим годам, ни к моему серьезному виду.
Он поклонился нам с комической важностью и вышел из комнаты.
— Ну с мистером Генри Бэкером мы покончили, — сказал Холмс, запирая за посетителем дверь. — Очевидно, он решительно ничего не знает. Вы голодны, Ватсон?
— Не особенно.
— В таком случае, я предлагаю вам отложить обед на более поздний час и пойти по горячим следам.
— С удовольствием.
Ночь была холодная. Звезды сияли на безоблачном небе. Наши шаги гулко раздавались в тишине улицы. Через четверть часа мы очутились в Блумсбэри, в «Альфе», — маленьком кабачке на углу одной из улиц. Холмс зашел в зал и попросил краснощекого хозяина в белом переднике подать два стакана пива.
— Если ваше пиво так же хорошо, как ваши гуси, — сказал Холмс, — то оно должно быть превосходным.
— Мои гуси? — переспросил с удивлением хозяин.
— Ну да! Полчаса тому назад я говорил с Генри Бэкером, членом вашего «гусиного клуба».
— Ах, вот оно что! Но видите, сэр, гуси-то ведь не наши.
— В самом деле? Чьи же они?
— Я купил две дюжины у одного торговца на Ковентгарденском рынке.
— Ах, купили у торговца! А как его зовут? Я знаю там нескольких торговцев.
— Его зовут Брекенридж.
— Этого я как раз не знаю. Ну, за ваше здоровье, хозяин! Желаю вам счастья! Спокойной ночи!
— Ну-с, теперь к мистеру Брекенриджу! — сказал Холмс, когда мы вышли на улицу. — Помните, Ватсон: если, с одной стороны, мы имеем дело с таким прозаичным предметом как гусь, то, с другой стороны, в этой история замешан человек, который получит семь лет каторжных работ, если нам не удастся доказать его невиновность. Поэтому марш на юг!
Мы прошли по улице Энделль и извилистыми грязными переулками вышли к Ковентгарденскому рынку. Над одной из самых больших лавок красовалась вывеска с фамилией Брекенридж. Хозяин, крупный человек с резкими чертами лица и с расчесанными бакенбардами, помогал мальчику закрывать ставни.
— Добрый вечер! Ну и холодно же сегодня! — сказал Холмс.
Хозяин утвердительно кивнул головой и посмотрел на моего друга.
— Я вижу, вы распродали своих гусей, — сказал Холмс, указывая на мраморный прилавок.
— Завтра утром я могу доставить вам пятьсот штук.
— Да, но это будет уже поздно.
— Там в лавке, где горит газ, есть еще гуси.
— Но меня послали именно к вам.
— Кто вас послал?
— Хозяин «Альфы».
— Да-да! Я продал ему две дюжины гусей.
— Славные были гуси. Откуда вы их взяли?
К моему удивлению, вопрос этот вызвал взрыв негодования.
— Ну-с, мистер, — сказал он, закинув голову и скрестив на груди руки. — Что вы хотите выпытать? Говорите прямо!
— Да я, кажется, говорю достаточно прямо. Я хотел бы узнать, кто продал вам гусей, которых вы доставили в трактир «Альфа»?
— Не скажу! Вот и все!
— Ну, не хотите и не надо. Я только не понимаю, почему вы так горячитесь из-за такого пустяка.
— Да поневоле станешь горячиться, когда к тебе со всех сторон пристают с этими гусями. Казалось бы, заплатил хорошие деньги за хороший товар и дело с конном. Так ведь нет же! «Где гуси?» «Кому вы продали гусей?» «Сколько вы возьмете за этих гусей?». Можно подумать, что это единственные гуси на свете.
— Ну, я-то не имею никакого отношения к тем, кто вас расспрашивал, — небрежно проговорил Холмс. — Если вы не скажете мне, то пари не состоится, — вот и все. Я всегда не прочь поспорить насчет дичи, и теперь держу пари на пять шиллингов, что гусь, которого я ел, откормлен в деревне.
— Ну, и плакали ваши денежки, гусь-то как раз был откормлен в городе.
— Не может быть!
— Говорю вам, что это так!
— Не верю.
— Уж не думаете ли вы, что больше смыслите в гусях, чем я? Да я с самого детства вожусь с гусями! Говорю вам, что все гуси, посланные в «Альфу», откормлены в городе.
— Вам меня в этом не убедить.
— Ну, хотите держать пари?
— Это значило бы просто прикарманить ваши деньги, так как я совершенно уверен, что прав. Но все же я буду держать с вами пари на соверен, чтобы отучить вас от упрямства.
Торговец насмешливо посмотрел на Холмса.
— Принеси книги, Билль! — сказал он мальчику.
Мальчик принес две книги, — одну маленькую, тонкую, другую большую, засаленную. Он положил их на стол под висячей лампой.
— Ну-с, самоуверенный джентльмен, — сказал торговец. — Я думал, что на сегодня уже покончил с гусями, а вышло не так. Видите эту маленькую книгу?
— Ну, и что же?
— Это список тех, у кого я покупаю свой товар. Понимаете? Вот на этой странице фамилии продавцов из деревень; цифра рядом с фамилией обозначает страницу большой книги, где ведется счет этого поставщика. Ну, посмотрим здесь. Видите записи красными чернилами? Тут записаны фамилии моих городских поставщиков. Взгляните вот на эту и прочтите-ка мне ее вслух.
«Миссис Окшот. 117. Брикстон-род, 249» — прочитал Холмс.
— Совершенно верно. А теперь отыщите указанную страницу большой книги.
Холмс нашел страницу.
— Вот видите: «Миссис Окшот, 117 Брикстон-род, торгует дичью и яйцами». Ну, а что тут записано?
«22-го декабря 24 гуся по 7 шиллингов 6 пенсов».
— Совершенно верно! А внизу:
«Проданы мистеру Виндмэту, хозяину трактира «Альфа» по 12 шиллингов». Ну, что вы теперь скажете?
У Шерлока Холмса вытянулось лицо. Он достал из кармана соверен, бросил его на выручку и вышел из лавки, не сказав ни слова мистеру Брекенриджу. Пройдя несколько шагов, он остановился под фонарем и рассмеялся своим особенным беззвучным смехом.
— Когда вы встречаете человека с такими баками и с торчащим из кармана красным платком, вам всегда удастся выведать от него все, что вам нужно, — стоит только предложить ему пари, — сказал Холмс. — Если бы я обещал ему сто фунтов за нужные сведения, я не узнал бы и половины того, что узнал, предложив ему пари. Мне кажется, Ватсон, мы приближаемся к цели. Остается решить, отправимся ли мы к миссис Окшот сегодня же, или отложим наш визит до завтра. Из слов этого грубияна мне ясно, что не мы одни озабочены этим делом, и я хотел бы…
Внезапно слова его были прерваны громкими криками, вылетавшими из лавки Брекенриджа. Мы обернулись и увидели маленького человека с крысиным лицом. Он стоял в круге желтого света, падавшего от висячей лампы, а Брекенридж, остановившийся в дверях своего магазина, яростно грозил ему кулаками.
— Хватит с меня вас и ваших гусей! — кричал он. — Убирайтесь ко всем чертям! Если вы еще раз придете надоедать мне своей дурацкой болтовней, я спущу на вас собаку. Приведите миссис Окшот, ей я отвечу, а вы-то тут при чем? У вас, что ли, я купил этих гусей?
— Не у меня, но один из них принадлежит мне, — жалобно простонал человечек.
— Ну, так и спрашивайте его с миссис Окшот.
— Она велела мне спросить у вас.
— А мне-то что за дело? Спрашивайте хоть у самого прусского короля. Надоело мне все это! Убирайтесь вон!
Он в бешенстве бросился на человечка, но тот вылетел из лавки и исчез в темноте.
— Ага! Нам, может быть, не придется идти к миссис Окшот, — шепнул мне Холмс. — Пойдемте-ка, посмотрим, что можно узнать у этого парня.
Мой спутник быстро прошел мимо кучек людей, глазевших на освещенные витрины магазинов, нагнал человечка и хлопнул его по плечу. Тот поспешно обернулся. При свете газового рожка я заметил, как вся краска сбежала с его лица.
— Кто вы? Что вам от меня нужно? — проговорил он дрожащим голосом.
— Извините меня, — любезно сказал Холмс, — я нечаянно услышал вопросы, которые вы задавали хозяину лавки, и думаю, что мог бы быть вам полезен.
— Вы? Кто вы такой? Как вы можете что-нибудь знать об этом деле?
— Меня зовут Шерлок Холмс. Моя профессия состоит в том, чтобы знать то, чего не знают другие.
— Но этого вы не можете знать!
— Извините, я знаю все. Вы стараетесь установить, куда девались некоторые из гусей, проданных миссис Окшот, проживающей на Брикстон-род, торговцу по фамилии Брекенридж, который, в свою очередь, продал гусей мистеру Виндмэту, хозяину трактира «Альфа», а тот перепродал их клубу, членом которого состоит мистер Генри Бэкер.
— О, сэр! Вы как раз тот человек, которого я так жаждал встретить! — воскликнул человечек, протягивая Холмсу дрожащие руки. — Я не могу вам сказать, как глубоко я заинтересован этим делом.
Шерлок Холмс подозвал проезжавший мимо кэб.
— В таком случае нам удобнее переговорить в уютной комнате, чем стоять в толчее рынка, да еще на ветру, — сказал он. — Но прежде чем мы отправимся ко мне, скажите, кому я буду иметь удовольствие помочь своим советом?
Человечек колебался одно мгновенье, затем ответил, глядя в сторону:
— Я — Джон Робинзон.
— Нет, нет! Скажите ваше настоящее имя, — любезно проговорил Холмс. — Неловко иметь дело с человеком, не зная его имени.
Бледное лицо незнакомца вспыхнуло.
— Ну, извольте! Мое настоящее имя Джэмс Райдер.
— Отлично! Вы служили в отеле «Космополитэн». Пожалуйста, садитесь в кэб, и я скажу вам все, что вы желаете узнать.
Человечек смотрел то на Холмса, то на меня глазами, полными испуга и надежды, недоумевая, что его ждет — счастье или беда. Наконец он решился ехать с нами. Во время поездки мы все молчали, только прерывистое дыхание нашего спутника нарушало тишину.
— Вот мы и приехали! — весело проговорил Холмс, когда мы вошли в комнату. — Горящий камин очень кстати в такую погоду. Вам, кажется, холодно, мистер Джэмс Райдер? Присядьте, пожалуйста, на этот стул. Я только надену туфли, а затем мы займемся вашим делом. Ну, вот! Вы хотите узнать, что сталось с теми гусями?
— Да, сэр!
— Скорее вас интересует судьба одного из гусей, — белого с черной полосой на хвосте!
Райдер задрожал от волнения.
— О, сэр! Можете мне сказать, куда он попал?
— Сюда!
— Сюда?
— Да. Это была замечательнейшая птица! Я ничуть не удивляюсь, что она вас так интересует. После смерти она снесла яичко, — прелестнейшее голубое яичко. Оно у меня здесь, в моем музее.
Посетитель поднялся со стула и, зашатавшись, схватился рукой за доску камина. Холмс открыл шкатулку и вынул голубой карбункул. Камень сверкал, как звезда, ярким, холодным светом. Райдер смотрел на него с окаменевшим лицом, не зная, на что решиться: потребовать ли камень, или отказаться от него.
— Дело проиграно, Райдер, — спокойно проговорил Холмс. — Осторожнее, а то упадете в огонь! Поддержите его и усадите в кресло, Ватсон: у него недостаточно крепкие нервы, чтобы мошенничать, не выдавая себя. Дайте ему глотнуть виски. Вот так! Теперь он принял более человеческий вид. Вот так герой!
От водки Райдер пришел в себя, на его щеках показалась краска. Он сидел в кресле, устремив на Холмса полный ужаса взгляд.
— У меня в руках все нити этого дела, — сказал Холмс, — так что вам почти нечего добавить. Но для полной картины мне нужно узнать то немногое, чего я еще не знаю. Вы слышали о голубом камне графини Моркар?
— Да! Мне говорила о нем горничная графини Катерина Кезак, — ответил Райдер глухим голосом.
— Понимаю. Вы не устояли перед искушением внезапно разбогатеть и не подумали о том, какою ценою будет приобретено богатство. В вас, несомненно, все задатки отъявленного негодяя. Вы знали, что паяльщик Горнер был когда-то замешан в подобного же рода деле, и не сомневались, что подозрение падет на него. Как же вы действуете? Вы со своей соучастницей Кезак придумываете какую-то починку в комнате графини и вызываете Горнера. Затем, после его ухода, вы выкрадываете из шкатулки драгоценный камень и поднимаете крик. Несчастного парня арестуют. Тогда вы…
Райдер вдруг бросился на колени и с мольбой охватил ноги Холмса.
— Ради бога, сжальтесь надо мною! Подумайте о моем отце, о моей матери! Это разобьет им сердце! До этого дня я никогда ничего подобного не делал и никогда не сделаю. О, не предавайте меня суду! Во имя бога, не предавайте!
— Садитесь на место! — сурово проговорил Холмс. — Теперь вы унижаетесь и ползаете передо мною на коленях. А подумали ли вы тогда о несчастном Горнере, который должен был нести наказание за преступление, о котором он ничего не знал?
— Я могу бежать, мистер Холмс, я могу покинуть Англию. Тогда его невиновность будет установлена и его оправдают.
— Об этом мы поговорим позже. А теперь расскажите дальнейший ход дела. Каким образом камень попал в зоб гуся, и как гусь попал на рынок? Говорите всю правду, — только правда может спасти вас.
Райдер облизал пересохшие губы.
— Я расскажу вам все, сэр. Когда Горнера арестовали, я решил, что мне надо куда-нибудь уйти, так как полиция могла обыскать меня и мою комнату. Я ушел как будто по делу и отправился к моей сестре, миссис Окшот на Брикстон-род. Она занимается тем, что откармливает гусей и продает их. Когда я шел к ней, каждый встречный казался мне полицейским или сыщиком. Несмотря на холодный вечер, я обливался потом. Сестра спросила, что со мною случилось и почему я так бледен. Я ответил, что в нашем отеле произошла крупная крало, которая меня сильно взволновала. Затем я вышел во двор, закурил трубку и стал размышлять, что мне делать дальше.
У меня есть приятель, некий Мауделей, только что отбывший наказание в Пентонвиле. Мы как-то с ним встретились, и он мне рассказал о разных проделках воров и о том, как они сбывают краденые вещи. Я знал, что он меня не выдаст, так как мне известны кое-какие его делишки, и я решил пойти к нему в Кильбурн и открыть ему мою тайну. Я был уверен, что он поможет мне сбыть этот камень. Но как добраться до Мауделея? Я вспомнил, какие муки я претерпел, пока дошел из отеля до Брикстон-род. Меня могли схватить, обыскать и найти камень в кармане жилета. Я стоял, прислонившись к стене, и рассеянно смотрел на гусей, бродивших по двору. Внезапно у меня мелькнула мысль о том, как можно провести самого искусного сыщика.
Несколько недель тому назад сестра сказала мне, что я могу выбрать себе к Рождеству любого из ее гусей. Я знал, что она всегда исполняет свое обещание, и потому считал себя вправе взять одного из гусей и унести в нем камень. На дворе стоит маленький сарай; я загнал туда гуся — жирную большую птицу с полосатым хвостом, поймал его, открыл ему клюв и засунул камень как можно глубже в горло. Гусь проглотил его, и я заметил, что камень прошел в зоб. Но тут гусь стал биться и хлопать крыльями. На шум вышла сестра. Я обернулся к ней. а гусь воспользовался этим и упорхнул во двор к остальному стаду.
«Что ты тут делаешь, Джэмс?» — говорит мне сестра.
«Ты обещала подарить мне к празднику гуся, — говорю я. — Так вот я и щупал, который из них пожирнее».
«Да мы, — говорит она, — уже оставили для тебя гуся; мы так его и называем «гусь Джэмса». Всех их у нас двадцать шесть штук. Один для тебя, один для нас, а две дюжины для продажи».
«Спасибо, Мэгги, — говорю я сестре, — но если тебе все равно, я хотел бы получить гуся, которого я себе выбрал».
«Но тот, которого мы для тебя откармливали, весит на три фунта больше», — говорит она.
«Это не важно. Мне хочется иметь как раз этого, и я возьму его сейчас с собою».
Сестра немного даже надулась.
«Ну, так бери какого хочешь, — говорит она. — Которого же?»
«Вот того, в самой середине стада, белого с полосатым хвостом».
«Ну, и хорошо! — согласилась сестра, — зарежь его и бери с собою».
— Я так и сделал, мистер Холмс. Я зарезал гуся и отнес его в Кильбурн. Там я рассказал приятелю о своей проделке. Он так хохотал, что чуть не задохся от смеха. Потом мы взяли нож и разрезали птицу… сердце у меня так и упало: камня не было, и я понял, что произошла какая-то страшная ошибка. Я бросил гуся, побежал к сестре и кинулся во двор. Там не было ни одного гуся.
«Где все гуси, Мэгги?» — крикнул я. «Я отправила их к торговцу». «К какому торговцу?»
«К Брекенриджу на Ковентгарденском рынке».
«А был у тебя другой гусь с полосатым хвостом, похожий на выбранного мною?» — спросил я.
«Да, Джэмс, их было два с полосатыми хвостами, и я никак не могла их различить».
Ну, я, конечно, все понял и пустился бежать к Брекенриджу; но он уже успел продать всех гусей и ни за что не хотел сказать, кому. Вы сами слышали, как он со мною говорил? Сестра думала, что я сошел с ума. Иногда мне и самому это кажется. А теперь… теперь я уличенный вор, хотя даже и не воспользовался той вещью, из-за которой сгубил свое доброе имя.
Он судорожно зарыдал, закрыв лицо руками.
Наступило долгое молчание, прерываемое только всхлипыванием Райдера и мерным постукиванием пальцев Холмса о стол. Вдруг Холмс встал и резким движением открыл дверь.
— Убирайтесь! — крикнул он.
— Как, сэр! О, да благословит вас бог!
Больше не было произнесено ни слова. Райдер стремительно выбежал из комнаты. Мы услышали его шаги на лестнице, затем стук захлопнутой внизу двери.
— В сущности, Ватсон, полиция не нанимала меня исправлять ее ошибки, — сказал Холмс, протягивая руку к глиняной трубке. — Другое дело, если бы Горнеру угрожала опасность; но ведь этот парень не выступит с обвинением, и дело само собою будет прекращено. Может быть, я делаюсь соучастником мошенника, но возможно, что этим я спасаю человека. В другой раз Райдер так не поступит: слишком уж он напуган. Если теперь засадить его в тюрьму, он станет постоянным ее обитателем. Мы случайно наткнулись на это странное происшествие, и разгадка его представляет прекрасную награду за наши усилия.
