Толстяк — глава из романа Дэшила Хэммета Мальтийский сокол, ставшего образцом крутого детектива, читать.
***
Проводив Бригид, Спейд вернулся к себе. В кабинете надрывался телефон. Спейд снял трубку.
— Хелло… Да, это Спейд… Да, мне передали. Я ждал вашего звонка. Кто?… Мистер Гутман? О да, конечно!.. Прямо сейчас… Чем скорее, тем лучше… Хорошо. Минут пятнадцать. Да-да…
Не успел он положить трубку, как дверь открылась и вошла Айва Арчер.
— Хелло, милочка! — преобразился Спейд.
— О, Сэм, прости меня! Прости! — Слезы буквально душили ее. Она стояла в дверях, сжимая в маленьких, обтянутых перчатками руках носовой платок. Глаза ее были красные, припухшие.
— Конечно. Все в порядке. Забудь об этом, — заверил Спейд.
— Ах, Сэм, — всхлипнула Айва, — если бы ты знал, кто послал к тебе полицейских. Я просто с ума сошла от ревности… Я позвонила им и сказала, что если они поедут к тебе, то могут многое узнать об убийстве Майлса.
— С чего это ты вбила себе в голову?
— Я была очень зла на тебя, Сэм, и хотела тебе отомстить.
— Да, думаю, в этом ты преуспела. — Он обнял ее за плечи и привлек к себе почти с нежностью. — Но сейчас все в порядке. Ты только не воображай больше себе всякой ерунды.
— Не буду, — пообещала она. — Никогда. Но ты меня обидел вчера. Ты был такой холодный и недоступный, ты хотел отделаться от меня. Мне стало обидно: я так долго ждала тебя, чтобы предупредить…
— Вот как! О чем же?
— О Филе. Он узнал, что ты… ты любишь меня. Теперь Фил уверен, что мы… ты убил его брата из-за того, что тот не давал мне развода и мы с тобой не могли пожениться. А вчера он пошел и заявил в полицию.
— Очень мило, — пробормотал Спейд.
— Мне очень жаль, — прошептала она.
— Да уж конечно, — согласился он в раздумье. — К тебе приезжал кто-нибудь из полиции?
Глаза Айвы испуганно расширились:
— Нет.
— Они будут тебя разыскивать. И будет лучше, если не застанут тебя здесь. Ты назвала себя, когда звонила в полицию?
— Нет! Я просто сказала… и сразу повесила трубку.
— Откуда ты звонила?
— Из аптеки, недалеко от твоего дома… Он потрепал ее по плечу:
— Безусловно, это была грандиозная глупость. Можешь в этом не сомневаться. Но теперь уже ничего не поделаешь. Сейчас лучше беги домой и подумай, что ты скажешь полиции. Впрочем… А может быть, ты вначале повидаешь Сида Уайда? — Спейд вынул из кармана визитную карточку, быстро написал на обороте несколько слов и протянул карточку Айве. — Сиду можешь рассказать все. Или почти все. Кстати, где ты была в ту ночь, когда застрелили Майлса?
— Дома, — не колеблясь ответила она. — Я была дома, — настойчиво повторила Айва.
— Хорошо, если ты твердо решила стоять на этом… Иди повидайся с Сидом. Это на следующем углу, розовое здание, комната восемьсот двадцать семь.
— А почему ты решил, что меня не было дома? — осторожно спросила она.
— Потому что я знаю: ты там не была.
— Но я была! Была! — взвизгнула Айва. Ее глаза потемнели от злости. — Это тебе Эффи Перин сказала. Я видела, как она пялит глаза на мою одежду и вынюхивает, высматривает… Ты ведь знаешь, что она меня не любит! Почему же ты веришь ей?
— О женщины, женщины, — грустно проскрипел Спейд и взглянул на часы. — Однако тебе пора бежать, милочка. А я опаздываю на деловую встречу. На твоем месте я бы все рассказал Сиду… Или вообще ничего не говорил. Хочу предупредить: можешь что-нибудь опустить, но ничего не нужно выдумывать вместо пропущенного.
— Я не лгу, Сэм!
— Черта лысого ты мне не лжешь! — сказал он, вставая.
Она приблизила лицо к его лицу.
— Ты мне не веришь? — прошептала она.
— Я тебе не верю. Но, конечно, все прощу… Все в порядке. Беги.
Он наклонился, поцеловал ее в губы, потом повернул лицом к двери и легонько подтолкнул:
— Катись!
* * *
Массивную, красного дерева дверь номера 120 в отеле «Александрия» открыл тот самый юноша, с которым Спейд беседовал в фойе «Бельведера».
— Хелло, — как ни в чем ни бывало бросил Спейд. Юноша не ответил. Он отступил в сторону, придерживая дверь.
Спейд вошел. Навстречу ему медленно двигался очень толстый человек. Луковицы — щечки, мешочки — губы, мешок — подбородок, пузатый цилиндр — шея, а живот — громадное мягкое яйцо, с которого свешивались дряблые конусы рук и ног. С каждым шагом все эти обвислые мешки колыхались вразнобой, как мыльные пузыри, еще не оторвавшиеся от соломинки. На лице, среди толщи водянистого жира, блестели маленькие елейно-вкрадчивые глазки. Широкий череп обрамляли жидкие завитки волос. На толстяке была черная визитка, черный жилет, черный галстук, на котором тускло поблескивала жемчужина, серые брюки в полоску.
Голос его походил на горловое мурлыканье.
— А, мистер Спейд, — сказал он с воодушевлением и протянул руку, похожую на жирную розовую звезду.
Спейд улыбнулся:
— Здравствуйте, мистер Гутман. — И сел в зеленое плюшевое кресло.
Толстяк наполнил два стакана из бутылки с виски, добавил минеральной воды из сифона. Юноша исчез. Двери в трех стенах комнаты были закрыты. Четвертая стена, за спиной Спейда, выходила окнами на Джиери-стрит.
— Мы хорошо начинаем, сэр, — промурлыкал толстяк, подавая Спейду стакан. — Я не доверяю человеку, который позволяет налить себе только на донышко. Если он осторожничает, значит, он ненадежен…
Спейд взял стакан. Толстяк поднял свой и ласково посмотрел на пузырьки, бегущие вверх.
— Ну, сэр, выпьем за откровенный разговор и полное взаимопонимание.
Они опустили стаканы. Толстяк проницательным взглядом посмотрел на Спейда:
— Вы — скрытный человек? Спейд покачал головой:
— Я люблю болтать.
— Все лучше и лучше! — воскликнул толстяк. — Я не доверяю скрытному, молчаливому человеку. Он обычно выбирает самое неподходящее время, чтобы поговорить, а говорит что-нибудь не то. — Толстяк широко улыбнулся. — Мы найдем общий язык, сэр, я уверен. — Он поставил стакан на стол и протянул Спейду коробку «Корна дель Риц».
Спейд взял сигару, откусил кончик, зажег ее. Толстяк подвинул кресло поближе к Спейду и опустился в него. Он перестал колыхаться и замер в блаженной неподвижности.
— Ну, сэр, теперь мы можем поговорить, если вы не возражаете. И я хочу сразу заметить, что люблю разговаривать с людьми, которые тоже любят поговорить.
— Отлично. Тогда поговорим о черной птице. Толстяк рассмеялся, и в море жира началось волнение.
— Поговорим. — Его розовое лицо засветилось от удовольствия. — Вы самый подходящий человек для меня, сэр. Никаких уверток — прямо к цели. Мне это нравится. Именно так и нужно делать дела. Но вначале, сэр, ответьте на мой вопрос… Вы представляете здесь мисс О’Шонесси?
Спейд выдохнул длинную струю дыма, задумчиво взглянул на кончик тлеющей сигары. Затем осторожно ответил:
— Я не могу сказать ни «да», ни «нет». В этом вопросе много неопределенного. И все зависит…
— От чего?
— Если бы я знал, я мог бы ответить конкретней. Толстяк отхлебнул из стакана.
— Может быть, это зависит от Джоэля Каиро?
— Может быть, — сухо отрезал Спейд и тоже сделал глоток.
Толстяк немного наклонился вперед, дальше не пустил живот. На его лице заиграла обворожительная улыбка. Он промурлыкал:
— И все-таки не могли бы вы более определенно указать, кого именно представляете?
Спейд выждал паузу.
— Себя!
Толстяк откинулся на спинку кресла, тело его обмякло.
— Это великолепно, сэр! Великолепно! Мне импонирует человек, который прямо заявляет, что заботится прежде всего о собственном благе. Разве все мы не делаем то же самое? Я не доверяю человеку, который утверждает, что он этого не делает. А тот, кто заявляет подобное и при этом не лжет, — осел, да еще идущий против законов природы…
— Угу, — поддакнул Спейд. — Перейдем к черной птице. Толстяк благодушно улыбнулся.
— Давайте. — Он прищурился. — Мистер Спейд, вообще вы имеете представление о том, какую сумму можно извлечь из нее?
— Ни малейшего.
Толстяк доверительно промурлыкал?
— Ну, сэр, если бы я назвал вам даже половинную цифру, то вы, черт возьми, назвали бы меня лжецом.
— Я бы не стал этого делать… Говорите, сколько именно, а я уж сам подсчитаю прибыли.
— Вряд ли бы вы смогли это сделать, сэр. И никто бы не смог, не имея солидного опыта в подобном деле, ибо… другой такой вещи в мире не существует. Так, значит, вы не знаете, что это такое?
— Я знаю, как эта штука должна выглядеть. И знаю, какое значение вы все ей придаете.
— Она вам не сказала?
— Мисс О’Шонесси? Нет.
— Она должна была знать. И Каиро не сказал?
— Каиро очень осторожен. Он хочет купить птицу, но боится сказать мне больше, чем я знаю.
— И сколько он предлагает за нее?
— Десять тысяч долларов. Толстяк презрительно скривил губы.
— Десять тысяч, да еще долларов, а не фунтов. Самый настоящий грек! Н-да! И что вы ему ответили?
— Что рассчитываю получить эту сумму, если доставлю птичку.
— Если… А знают ли они, что представляет из себя эта птица, сэр? Какое у вас сложилось впечатление?
— Весьма смутное.
— Вероятно, вы правы… — сказал толстяк, явно думая о чем-то другом. — Возможно, они и не знают. Возможно… — Заплывшее розовое лицо медленно разгладилось в счастливой улыбке. — Если они не знают, то, следовательно, я — единственный обладатель тайны на всем белом свете!
— Тогда я рад, что пришел именно к вам. Толстяк хохотнул, и они выпили.
— Ну, сэр, будем считать, что никто в мире не знает истинной сути этой черной птицы, кроме вашего покорного слуги Каспера Гутмана, эсквайра.
— Отлично. — Спейд встал, широко расставив ноги, сунув одну руку в карман брюк, а другой поигрывая стаканом. — Когда вы расскажете мне, во всем мире будет только двое…
Глаза толстяка весело блеснули:
— Да, но я не совсем уверен, что расскажу вам.
— Не будьте идиотом. Я знаю, где она находится…
— Ну и где же она, по-вашему, сэр? Спейд не ответил. Толстяк поджал губы.
— Видите ли, — сказал он безразличным тоном, — получается, что я должен рассказывать вам все, а вы мне ничего не говорите. Это несправедливо, сэр. Нет, на таких условиях мы не столкуемся…
Выражение лица Спейда стало жестким.
— Подумайте хорошенько. Я уже сказал вашему мальчишке, что вам так или иначе придется иметь со мной дело. Так что или мы немедленно придем к соглашению, или можете считать себя за бортом. Я могу обойтись и без вас! Идите вы все к черту! Вы могли бы обойтись без меня, если бы держались от меня подальше. Но теперь уже ничего у вас не получится. Это Сан-Франциско. Итак, по рукам или катитесь из этого города сегодня же!
Он резко повернулся и с размаху поставил стакан на стол. Тот жалобно звякнул и разлетелся на мелкие осколки, расплескав содержимое.
Толстяк сохранял свою розоволикую невозмутимую любезность.
Дверь слева от Спейда открылась. Вошел юноша. Взгляд его окинул Спейда с ног до головы и замер на носовом платке, который выглядывал из нагрудного кармана.
— И вот еще что, — глухо прорычал Спейд, — держите этого идиота подальше от меня, пока будете думать. С ним может случиться что-нибудь плохое… Он мне не нравится.
Юноша оскалил зубы в презрительной улыбке. Толстяк примирительно сказал:
— Должен признаться, у вас необычайно необузданный нрав, сэр.
— Необузданный? — расхохотался Спейд. Он взял свою шляпу, нахлобучил ее на голову. Вытянув длинную руку, он ткнул указательным пальцем и толстое брюхо толстяка. Его голос был полон ярости. — Так подумайте хорошенько. Даю вам времени — до половины шестого. Половина шестого! Потом занавес… И он вышел, громко хлопнул дверью.
