Первая часть романа Яна Флеминга Королевское казино (Casino Royale) о приключениях агента 007, Джеймса Бонда.
Тайный агент
Казино… Три часа утра… Запахи дыма, пота просто тошнотворны. Тяжелое тление душ, неизбежное при Большой Игре с ее всегдашними составными: алчностью, страхом и страшным напряжением — становится невыносимым, и кажется, что все чувства восстают против этого насилия.
Внезапно Джеймс Бонд понял, что устал. Он прекрасно чувствовал, когда его мозг или тело перенапряжены, и поступал всегда соответственно. Это помогало ему избежать жесткости и морального отупения, при которых ошибки становятся неизбежными.
Он неторопливо отошел от своего рулеточного стола и на мгновение остановился у медных перилец, опоясывавших на уровне груди лучший стол в Salle privee1.
Ле Шифр играл и все так же выигрывал. Перед ним возвышалась беспорядочная разноцветная груда стотысячных фишек. Под его полной левой рукой стояла аккуратная стопка желтых полумиллионных пластин.
Поизучав немного его изящный, впечатляющий профиль, Бонд пожал плечами, словно стараясь отогнать тяжелые мысли, и зашагал прочь.
Барьер, ограждающий кассу, располагается на высоте подбородка, а кассир — обычный служащий — сидит на высоком стуле, едва виднеясь из-за гор банковых билетов и разноцветных фишек. Стопки жетонов по ранжиру располагаются на полках. Для защиты от нападения у кассира имеются дубинка со свинцом и пистолет, и перелезть через барьер, хапнуть часть банкнот, перепрыгнуть обратно и убежать сквозь огромное количество дверей и переходов — просто невозможно. К тому же кассиры обычно работают парами.
Бонд обдумывал это, старательно пересчитывая несколько пачек тысячефранковых билетов, а где-то в подсознании звучал неторопливый разговор на завтрашней летучке комитета управляющих Казино.
— Мсье Ле Шифр сделал за вечер два миллиона. Его обычная игра. Мисс Фэйрчайлд выиграла миллион и затем покинула зал. Она трижды сорвала «банкос» мсье Ле Шифра менее чем за час и ушла. Играла хладнокровно. Мсье виконт де Виллорен сделал миллион двести тысяч на рулетке. Играл по максимуму на первых и последних дюжинах. Удача ему сопутствовала. Затем англичанин, мистер Бонд, увеличил свой двухдневный выигрыш до трех миллионов. Он играл прогрессивную игру на красное, на пятом столе. Дюкло, крупье, позже доложит детали. Англичанин был упорен и играл по максимуму. Удачлив. Нервы его не подводят. На «сюре» «шемин-де-фер» выиграл «икс», «баккара» выиграла «игрек», а стол выиграл «зет». «Бюле», посещаемый в последнее время весьма средне, все еще дает приличный доход.
— Благодарю, мсье Ксавьер.
— Спасибо, господин Президент.
Или же что-нибудь в этом духе, думал Бонд, проходя сквозь стеклянную вертушку и кивая усталому человеку в вечернем костюме, вся задача которого при помощи напольной кнопки открывать и закрывать двери и при малейшей тревоге блокировать проход.
Комитет Казино подобьет баланс и разбредется по домам или кафешкам, чтобы съесть вскоре свой ланч.
А насчет ограбления кассы, в котором Бонд вовсе не собирался участвовать, а просто мысленно прикидывал эту возможность, то, в принципе, понадобится десяток отважных мужчин, которым, видимо, придется убить одного-двух служащих, но, что вероятнее всего, во всей Франции, как и в любой другой цивилизованной стране, не найдется такого количества безнадзорных убийц.
Давая тысячу франков вестибюльному и спускаясь по ступеням Казино, Бонд решил, что Ле Шифр ни при каких обстоятельствах не станет грабить кассу, и отбросил этот вариант. Расслабясь, он попытался проанализировать свои физические ощущения. Он чувствовал сухость песка под подошвой вечерних туфель, неприятный, резкий привкус во рту, пот в подмышечных впадинах. Чувствовал, как глаза до предела заполняют глазницы, а на лоб, нос и носовые пазухи будто бы давит что-то. Он глубоко вдыхал аромат ночного воздуха и старался свести воедино свои чувства и мысли. И еще ему хотелось проверить: обыскивалась ли комната с момента его ухода.
Он пересек широкий бульвар и через сад подошел к отелю «Сплендид». Улыбнулся консьержу, который отдал ему ключ от номера сорок пять в бельэтаже и телеграмму.
С Ямайки. Вот что там стояло:
«КИНГСТОНИЯ ХХХХ ХХХХХХ ХХХХ XXX БОНД СПЛЕНДИД РОЯЛЬ-ЛЕ-ЭЁ СИН ИНФЕРЬЁ ГАВАНСКАЯ СИГАРНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ ВСЕ КУБИНСКИЕ ПРЕДПРИЯТИЯ 1915 ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ПОВТОР ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ТОЧКА СТАВКА НА ЭТУ ЦИФРУ ВАМ НЕОБХОДИМО ПОКРОВИТЕЛЬСТВО
ДАСИЛЬВА».
Значит, десять миллионов франков на подходе. Это был ответ на запрос, который Бонд послал сегодня утром через Париж в штаб-квартиру в Лондоне с просьбой о дополнительном фондировании. Париж проконсультировался с Лондоном, где Клемент, начальник управления, в котором служил Бонд, проконсультировался с М., который, криво усмехнувшись, приказал «Маклеру» выдать необходимое из запасов казначейства.
Когда-то Бонду пришлось работать на Ямайке, и теперь его «крышей» в деле «Казино „Рояль»» был очень богатый клиент мессир Кэффэри, владелец главной торговой импортно-экспортной конторы на Ямайке. Итак, контроль шел через Ямайку и одного очень неразговорчивого человека — начальника отдела иллюстраций в «Дэйли Глинер», популярнейшей на Карибах газете.
Этот парень из «Глинер», его звали Фосетт, когда-то был бухгалтером в большой черепахово-рыболовной фактории на Каймановых островах. В переломный период войны он пошел добровольцем и встретил окончание военных действий в качестве клерка в крохотном отделе морской разведки на Мальте. И в то время, как он безутешно горевал, предвкушая возвращение на родные Кайманы, его приметил карибский отдел «Сикрет Сервис». По убыстренной программе его обучили фотографии и некоторым другим полезным вещам, и с молчаливого попустительства влиятельного человека на Ямайке он был введен в отдел иллюстраций «Глинер».
В перерывах между скрупулезным исследованием фотографий, предоставленных большими агентствами («Кистоун», «Уайд-Уорлд», «Юниверсал», «ИНП» и «Рейтер-Фото»), он получал по телефону четкие задания от человека, которого никогда в своей жизни не видел. На выполнение определенных несложных операций, требующих осторожности, аккуратности и быстроты, за эти случавшиеся время от времени несложности он получал двадцать фунтов в месяц, которые переводились на его счет Королевским Банком Канады от некоего несуществующего английского родственника.
Теперешняя задача Фосетта заключалась в том, чтобы с максимальной быстротой передавать Бонду тексты посланий, которые он получал по телефону от своего невидимого контакта. Его заверили, что ни одна из телеграмм не вызовет у почтового ведомства Ямайки ни малейших подозрений. И он вовсе не удивился, обнаружив, что назначен на пост корреспондента «Мари-тайм Пресс и Фото Эйдженси» посредничеством во Франции и в Англии и с очередной десятифунтовой надбавкой к жалованию.
Он чувствовал себя уверенно и в полной безопасности, мечтал о «Медали Британской Империи», сделал первый взнос за «Моррис Майнор», а также приобрел зеленый козырек от солнца, о котором вздыхал уже давно и который придал его физиономии некоторую индивидуальность.
Все эти детали Бонд вспомнил, пока читал телеграмму. Ему нравилось, что контроль проходит настолько замысловато. Это как бы стушевывало его контакт и давало несколько часов передышки при связи с М. Хотя, возможно, это было ошибкой, и, быть может, другой член «Сикрет Сервис» в Рояль-ле-Эё докладывал напрямую и независимо от него, но все-таки возникала иллюзия, что он не в ста пятидесяти милях от Ла Ман-ша, а еще чуть дальше — этот кошмарный офис возле Риджент Парка, под наблюдением и прокурорским надзором нескольких инфернальных умов, проделывавших всю мозговую работу.
Как и Фосетт, парень с Каймановых островов знал, что если он приобретет «Моррис Майнор» открыто, вместо того чтобы подписать долгосрочную выплату, то кое-кто в Лондоне может об этом узнать и поинтересоваться: а откуда, собственно, у него появились деньги?
Бонд дважды перечитал телеграмму. Потом оторвал бланк на щитке стойки (зачем только нужны все эти копии?) и написал ответ заглавными буквами:
БЛАГОДАРЮ ИНФОРМАЦИЮ УДОВЛЕТВОРЯЕТ ТРЕБОВАНИЯМ. БОНД.
Он отдал листок консьержу и положил телеграмму, подписанную «Дасильва», в карман. Тайные хозяева (если такие существуют) консьержа подкупят чиновника на местной почте и получат копию телеграммы, если тот не заглянул в конверт или не успел прочитать текст в зеркальном отображении, пока Бонд держал его на свету.
Джеймс взял ключи, пожелал спокойной ночи и, кивнув лифтеру, направился к лестнице. Он прекрасно представлял себе, насколько опасным может оказаться лифт. Он не предполагал, что кто-нибудь поедет в бельэтаж подобным образом, но предпочитал быть абсолютно уверенным.
Аккуратно на цыпочках поднимаясь по лестнице, он сожалел о своем поспешном ответе М. через Ямайку. Игрок не должен полагаться на столь незначительный капитал. Но, видимо, М. в любом случае не выдаст ему большей суммы. Он пожал плечами, свернул с лестницы в коридор и мягко подошел к дверям своей комнаты.
Бонд отлично знал, где находится выключатель, и в мгновение уже стоял на пороге — дверь широко распахнута, свет включен, в руке пистолет. Пустая комната усмехнулась ему в лицо. Не обращая внимания на полуоткрытую дверь ванной, щелкнув замком, он зажег свет в изголовье кровати, у зеркала, и швырнул пистолет на канапе, стоящее возле окна. Затем нагнулся и проверил тоненький черный волосок, оказавшийся на том же самом месте, куда он его поместил перед обедом, а именно, вклиненным в ящик письменного стола.
После этого он посмотрел на легкий налет талька на внутреннем ободке фарфоровой ручки платяного шкафа. Все безукоризненно. Пройдя в ванную, он поднял крышку сливного бачка и замерил уровень воды относительно маленькой царапины на медной поверхности шарнира.
Во время проверки всех этих своеобразных сигналов тревоги он не чувствовал себя ни глупо, ни смущенно. Он был тайным агентом и оставался в живых только благодаря точному соблюдению всех мелочей, относящихся к его профессии.
Обычные меры предосторожности были для него такой же неотъемлемой частью жизни, как и меры безопасности, применяемые глубоководниками, или летчиками-испытателями, или еще кем-нибудь, зарабатывающим деньги с риском для жизни.
Удовлетворенный тем, что комната в его отсутствие не обыскивалась, Бонд разделся и принял холодный душ. Затем зажег свою, семнадцатую за этот день, сигарету и, сев за письменный стол с толстой пачкой ставочных и выигранных денег, начал делать пометки в маленькой записной книжке. За два дня игры он «приподнялся» на три миллиона франков. В Лондоне ему было выдано десять миллионов, и еще десять были сейчас в пути. Этот перевод на его имя в местное отделение Лионского Кредитного Банка вместе с остальной наличностью составлял на данный момент двадцать три миллиона франков, или двадцать три тысячи фунтов стерлингов.
Некоторое время Бонд сидел не двигаясь, смотря в окно на темное море, потом засунул сверток с деньгами под подушку на изысканной односпальной кровати, почистил зубы, выключил свет и с наслаждением улегся на шероховатые французские простыни. Минут десять он лежал на левом боку, прокручивая в голове события сегодняшнего дня. Потом его сознание покатилось в длинный темный туннель сна.
Последним движением он засунул руку под подушку, и пальцы сомкнулись на рукоятке полицейского кольта тридцать восьмого калибра с укороченным дулом. И только тогда заснул. Теплота будто выветрилась; на лицо вновь наползла непроницаемая холодная маска.
Досье для М.
За две недели до описываемых событий данный меморандум был направлен из Секции «С» «Сикрет Сервис» — М., являющемуся и по сей день главой этого своеобразного дополнения к Британскому Министерству Обороны.
КОМУ: М. ОТ: Ставки «С».
ПРЕДМЕТ: Проект уничтожения мсье Ле Шифра (также «Номер», «Герр Нумер», «Херр Циффер«» и т. д.), одного из основных агентов Оппозиции во Франции, а также тайного казначея «Синдикат де Эёврие д’Альсак» — контролируемого коммунистами тред-юниона тяжелой и транспортной промышленности Альсака и, насколько известно, являющегося «пятой колонной» в случае войны с Советами.
ДОКУМЕНТАЦИЯ: Хранящаяся в архиве биография Ле Шифра прилагается в дополнении «А». Также дополнение «Б»: заметка о СМЕРШе.
Какое-то время казалось, что Ле Шифра затягивает в омут. Почти во всех отношениях указано, что это уникальный советский агент, но грубые физические наклонности и предпочтения — его Ахиллесова пята, и это время от времени предоставляет нам некоторые преимущества. Одна из его любовниц — евразийка (№ 1860) — находится под наблюдением Секции «Ф», которая с недавних пор получила возможность следить за его личной жизнью.
Похоже на то, что Ле Шифр находится на граня финансового кризиса. На это указывают различные мелочи, подмеченные № 1860, как то: продажа драгоценностей, передача прав на виллу в Антибе третьим лицам и общая тенденция к проверке свободных денег, что всегда было противно его природе. Дальнейшие сведения были получены благодаря помощи наших друзей в «Доксьем Бюро» (совместно с которыми мы работаем по этому делу), и здесь всплыла довольно смешная история.
В январе 1946 года Ле Шифр взял под контроль сеть публичных домов, известную как «Кордон Юноны» и раскинувшуюся по Нормандии и Бретани. Он сглупил, потратив на это дело около пятидесяти миллионов франков, выделенных ему Ленинградской Секцией «3» на финансирование СОДА, тред-юниона, упоминавшегося выше.
В действительности «Кордон Юноны» был превосходным капиталовложением, и вполне возможно, что мотивировкой Ле Шифра было как раз увеличение корпоративных фондов, а не спекулятивные нужды собственного кармана. Такое, разумеется, возможно, как и то, что он мог отыскать вложения более привлекательные, чем проституция, если бы его не соблазняла возможность безграничного использования женщин по своему усмотрению.
Последствия не заставили себя ждать.
Через каких-то три месяца, 13 апреля, во Франции был принят закон № 46685, озаглавленный: «Loi Tendant a la Fermeture des Maisons de Tolerance et au Renforcement de La Lutte contre Le Proxenitisme»2.
(Добравшись до этого предложения, М. хрюкнул и нажал кнопку внутренней связи:
— Начальник группы «С»?
— Да, сэр?
— Что это еще за словцо? — он произнес его по буквам.
— Сводничество, сэр.
— Это вам не Институт Языков в Берлице, начальник. Если вам угодно проявлять свои знания иностранной белиберды, то уж будьте так добры давать элементарный подстрочник. А лучше всего — пишите по-английски!
— Прошу прощения, сэр.
М. выключил связь и вернулся к меморандуму.)
Этот закон (читает он), известный в народе как «Ле Луа Марте Ришар», прикрывал все заведения сомнительной репутации и запрещал распространение порнолитературы и фильмов. И он со всей силой саданул и буквально за один вечер вышиб опору из-под его инвестиций, и внезапно Ле Шифр оказался лицом к лицу с серьезной проблемой дефицита в профсоюзном фонде. В отчаянии он превратил свои открытые заведения в Maisons de passe3, где, играя в прятки с законом, назначались тайные встречи, и оставил один-два «голубых кинозальчика», работавших нелегально, но эта перетасовка, разумеется, не покрыла накладных расходов, а все его попытки продать дело, даже с большими потерями, зловеще провалились.
Полиция, разумеется, заинтересовалась единоличным хозяином такого огромного количества борделей, а после того, как мы проявили интерес к его финансовым делам, «Доксьем Бюро» выкопало откуда-то параллельное досье расследования, проводимого совместно с их полицейскими коллегами.
Значимость данной ситуации стала очевидной и для нас, и для наших французских друзей, и вот в последние несколько месяцев полицией была начата настоящая «охота на крыс» за учреждениями «Кордона Юноны», а результатом этой операции стало то, что на сегодняшний день от инвестиций Ле Шифра не осталось практически ничего, и теперь любая проверка обнаружит в кассе тред-юниона, в котором Ле Шифр и казначей, и кассир, недостачу в пятьдесят миллионов франков.
Казалось, Ленинград еще ни о чем не догадывается, но, к несчастью для Ле Шифра, об этом пронюхал СМЕРШ, падкий на любой гнилостный запашок. На прошлой неделе один из высокопоставленных источников Службы «П» доложил, что старший чиновник этой весьма эффективной системы советской обструкции выехал из Варшавы в Страсбург через восточный сектор Берлина. Подтверждения этому рапорту не последовало ни от «Доксьем Бюро», ни от страсбургских властей (вполне надежных и скрупулезных в данном отношении), ни от начальства Ле Шифра в этом регионе, которое мы, благодаря действию двойного агента (в дополнение к № 1860), держим под наблюдением.
Если бы Ле Шифр знал, что СМЕРШ висит у него на хвосте или же хотя бы что они имеют какие-то подозрения насчет него, ему не оставалось бы ничего иного, как покончить жизнь самоубийством или попытаться исчезнуть, но, судя по его настоящим планам, ясно, что хотя он и несколько отчаялся, но все же не подозревает, что жизнь его висит на волоске. Именно достаточно театрализованные планы и натолкнули нас на мысль о контроперации, которую, в какой-то мере рискованную и нетрадиционную, мы и представляем на рассмотрение в конце данного меморандума.
Вкратце планы Ле Шифра таковы: он собирается последовать примеру величайших обманщиков — выиграть недостающие деньги и тем самым покрыть дефицит в платежных ведомостях. «Бурс» для этого слишком тяжеловесен. Так же, как и незаконный ввоз наркотиков или дефицитных лекарств, таких, как ореострептомицин и кортизон. Никакой канал не сможет выдержать единичной переправы огромного количества нужных ему грузов, и, в лучшем случае, даже если ему повезет и товар прибудет на место, то сумма будет настолько большой, что его скорее застрелят, чем заплатят.
Нам стало известно, что он изъял из профсоюзной кассы последние двадцать пять миллионов и на неделю снял небольшую виллу около Рояль-ле-Эё, к северу от Дьеппа.
Мы подозреваем, что Казино в Рояле этим летом будет втянуто в самую что ни на есть крутую игру в Европе. С тем чтобы отбить клиентуру у Довилля и Ле Туке, «Сосьете де Бей де Мер де Рояль» сдало в наем «баккара» и два лучших стола «железки» синдикату Магомета Али — группе египетских банкиров и бизнесменов — с, как было сказано, «отлучением» определенного количества «королевских фондов», которые годами перехватывались Зографосом и его греческими компаньонами, владевшими монополией на банки «баккара».
С помощью удачной рекламы удалось заинтересовать крупных дельцов из Америки и Европы, которые рискнули записаться в Рояль этим летом, и, судя по всему, это старомодное местечко вскоре сможет восстановить былую славу.
И так как это действительно реально, то именно здесь Ле Шифр намерен (в этом не приходится сомневаться) приложить все усилия и выиграть в «баккара» пятьдесят миллионов франков, обладая работающим капиталом в двадцать пять миллионов. (И, вполне возможно, невзначай спасти свою жизнь.)
ПРЕДЛАГАЕМАЯ КОНТРОПЕРАЦИЯ: Несомненно, в интересах данного региона и других стран НАТО необходимо сделать все возможное, чтобы этот опасный советский агент был дискредитирован и, в конце концов, уничтожен; чтобы коммунистический профсоюз обанкротился, а потенциальная «пятая колонна» с резервом в 50 000 человек, могущая в военное время контролировать большой сектор французской северной границы, утратила и веру, и сплоченность. Все это произойдет, если Ле Шифр потерпит поражение за столом. (Убивать агента бессмысленно. Ленинград мгновенно покроет все денежные недостачи и создаст вокруг него ореол мученика).
Мы бы рекомендовали снабдить лучшего игрока, служащего в «Сервис», необходимыми фондами, чтобы он рискнул переиграть совдеповца.
Риск очевиден, и возможные потери секретного фонда высоки, но проводились и другие операции с еще большим фондированием и еще более мизерными шансами на успех.
Если же решение будет неблагоприятным, то единственной альтернативой является предоставление всей нашей информации «Доксьем Бюро» или же нашим американским коллегам из ЦРУ в Вашингтоне. Обе эти организации, несомненно, будут польщены предоставленной возможностью.
Подпись: «С».
Приложение «А». ИМЯ: Ле Шифр.
ДРУГИЕ ИМЕНА: Вариации слов «шифр» и «номер» в различных языках: напр., «Херр Циффер». ПРОИСХОЖДЕНИЕ: Неизвестно.
Впервые появился как перемещенное лицо из лагеря смерти Дахау в зоне оккупации войск Соединенных Штатов. Очевидно, страдал амнезией и параличом голосовых связок (симуляция?). Немота поддалась лечению, но субъект продолжал уверять о полной потере памяти, за исключением смутных связей с Альсак-Лорре-ном и Страсбургом, куда и был препровожден в сентябре сорок пятого, по паспорту лишенного гражданства № 304—596. Принял имя Ле Шифра («так как я всего лишь номер в паспорте»). Крестильного и других имен нет.
ВОЗРАСТ: Около 45.
ОПИСАНИЕ: Рост 5 футов 8 дюймов. Вес 18 стоунов. Цвет лица бледный. Всегда гладко выбрит. Шатен. Глаза темно-коричневые с большими белками. Маленький, женственный рот. Зубы вставные, очень хорошего качества. Уши маленькие, с большими мочками, что указывает на присутствие еврейской крови. Руки маленькие, хорошо ухоженные, волосатые. Ступни ног маленькие. Расовая принадлежность субъекта: очевидно смешение средиземноморских и прусских, возможно, польских корней. Одевается тщательно, со вкусом; обычно в темные двубортные костюмы. Непрерывно курит сигареты с махоркой, употребляя деникотиновые мундштуки. Через равные промежутки времени вдыхает пары бензедринового ингалятора. Голос мягкий, ровный. Свободно владеет французским и английским языками. Неплохо говорит на немецком. С легким марсельским акцентом. Улыбается редко. Никогда не смеется.
ПРИВЫЧКИ: Любит все в небольших количествах, но самого высшего качества. Невероятные сексуальные аппетиты. Занимается самоистязанием. Классный шофер. Мастер по рукопашному бою, великолепно владеет холодным оружием. Носит три обоюдоострые бритвы: за ленточкой шляпы, в каблуке левого ботинка и в портсигаре. Знаток бухгалтерского дела и математики. Удачливый игрок. Ходит в сопровождении двух вооруженных телохранителей, француза и немца; оба хорошо одеты (детали прилагаются).
КОММЕНТАРИЙ: Один из самых опасных агентов СССР, подконтрольный Ленинградской Секции «3» со связью через Париж.
Подпись: Архивист.
Приложение «Б». ТЕМА: СМЕРШ.
ИСТОЧНИКИ: Собственные архивы и материалы, предоставленные «Доксьем Бюро» и ЦРУ — Вашингтон.
СМЕРШ — аббревиатурное соединение двух русских слов: «Смерть шпионам». Состав организации на уровне офицеров МВД (бывш. НКВД), которая, судя по всему, была создана под личным руководством Берии.
Штаб в Ленинграде (опорный пункт в Москве).
Задачей данной службы является выявление любых форм предательства и ренегатства в различных отделениях советских секретных служб и тайной полиции — как у себя в стране, так и за рубежом. Это наиболее мощная и вызывающая ужас организация в СССР, и народ верит, что ни один гад еще не ушел от ее возмездия.
Считается, что СМЕРШ ответственна за убийство Троцкого в Мексике (22 авг. 1940 г.), после того как другие русские организации и частные лица безуспешно пытались провести эту операцию, и это послужило началом ее выдвижения.
О СМЕРШе вновь заговорили, когда Гитлер напал на Россию. Именно тогда, в сорок первом году, во время отступления советских войск, и стала расти ее власть в борьбе с предателями и двойными агентами. В то время это было карательное подразделение НКВД, и направление ее деятельности еще не было четко определено.
После войны организация была тщательно вычищена и теперь состоит всего из нескольких сотен оперативников очень высокой квалификации, разделенных на пять служб:
Департамент 1: Ответственен за контрразведку в советских организациях и за рубежом.
Департамент 2: Операции по экзекуциям.
Департамент 3: Администрация и финансы.
Департамент 4: Расследования и легальная работа. Личный состав.
Департамент 5: Обвинения: сектор, исполняющий судебные функции.
После войны лишь один СМЕРШевскии оперативник попал в наши руки: Гойчев, или Гаррд-Джонс. Он застрелил Печору, офицера медицинской службы югославского посольства, в Гайд-Парке 7 августа 1948 года. Во время дознания покончил с собой, проглотив пуговицу из прессованного цианистого калия. Кроме высокомерной кичливости своей связью со СМЕРШем, больше он не сказал ничего.
Мы уверены, что следующие британские двойные агенты стали жертвами СМЕРШа: Донован, Хартроп-Вэйй, Элизабет Дюмон, Вэнтнор, Мзйс, Саварин (за деталями обращаться в морг: сектор «Ку»).
ВЫВОД: Необходимо использовать любую возможность для пополнения наших знаний об этой организации и уничтожения ее оперативников.
Номер 007
Начальник отдела «С» (отделения «Сикрет Сервис», связанного с Советским Союзом) настолько был увлечен планом уничтожения Ле Шифра (по правде, это была его личная задумка), что взял меморандум и сам поднялся на последний этаж мрачного здания, выходящего окнами на Риджент Парк, и сквозь обитую зеленым сукном дверь прошел по коридору к последней комнате.
Начальник отдела «С» воинственно прошагал прямо к начальнику М-ской канцелярии, молодому военному инженеру, заслужившему лычки секретаря отдела после того, как он был ранен во время операции по пресечению саботажа 44-го года, и, несмотря на это, не потерявшему чувство юмора.
— Послушайте, Билл. Хочу кое-что продать Главному. Как считаете, момент подходящий?
— Что вы по этому поводу думаете, Пенни? — начальник канцелярии повернулся к личному секретарю М., делившей с ним это помещение.
Мисс Манипенни была бы весьма привлекательна, если бы не ее глаза, смотрящие прямо, холодно и презрительно.
— Думаю, все в порядке. Поутру он выиграл небольшую стычку в Форин Оффис, и в ближайшие полчаса посетителей к нему не предвидится, — она ободряюще улыбнулась начальнику отдела «С», которому симпатизировала и как мужчине, и как классному работнику.
— Ну, что же, вот информация, Билл, — он протянул черную папку с красной звездой, обозначающей сведения совершенной секретности. — И ради бога, побольше энтузиазма, когда будете отдавать ее ему. Передайте, что я буду ждать здесь, почитывая увлекательнейшую из наших шифровальных книг, пока он будет взвешивать все «за» и «против». Вполне возможно, ему понадобятся дополнительные сведения. К тому же надо бы устроить здесь пункт наблюдения, чтобы вы не вздумали ему докучать. Хотелось бы, чтобы он оценил нашу информацию.
— Очень хорошо, сэр, — начальник канцелярии нажал кнопку вызова и наклонился к микрофону внутренней связи.
— Да? — послышался ровный вялый голос.
— Начальник отдела «С» со срочной сводкой к вам, сэр.
Пауза.
— Давайте, — раздался голос.
Начальник канцелярии отпустил кнопку и поднялся с места.
— Спасибо, Билл. Я буду в соседнем отделе, — сказал начальник отдела «С».
Начальник канцелярии пересек комнату и прошел сквозь двойные двери в кабинет М. Через минуту он вышел, и над входом сразу же загорелся синий огонек, предупреждающий, что М. занят и никого не принимает.
Позже ликующий начальник отдела «С» рассказывал своему Номеру Второму:
— Последним параграфом мы чуть было все не погубили. Он заявил, что это подрывная деятельность и шантаж. Принял в штыки. И все же, в конце концов, одобрил. Сказал, что идея, конечно, бредовая, но попробовать стоит, если Казначейство подыграет, а он уж постарается, чтобы так и было. М. намеревается им выдать, что лучше промухлевать в игре, чем вкладывать деньги в русских полковников-дезертиров, которые после пары месяцев в тамошних психушках начинают работать на обе стороны. А еще ему не терпится добраться до Ле Шифра. Есть нужный человек, которого М. собирается запустить в дело.
— Кто же это? — спросил Номер Второй.
— Один из «Двойных Нулей», думаю, что 007. Он человек крутой, а М. полагает, что с телохранителями Ле Шифра будут определенные неприятности. Видимо, ему и в картах везет, а иначе как бы он высидел два месяца до войны в казино в Монте-Карло, наблюдая за этой румынской компанией, которая провертывала там делишки с невидимыми чернилами и темными очками. Совместно с «Доксьем» они вышибли тогда эту шарагу, и 007 возвратился с миллионом франков, которые выиграл в Шемми. По тем временам неплохие деньги.
* * *
Разговор Бонда с М. был коротким.
— Ну, Бонд, что ты скажешь? — это после того, как агент прочитал меморандум «С» и с десяток минут поглазел в окно приемной на далекие деревья парка.
Джеймс посмотрел через стол прямо в ясные проницательные глаза.
— Это очень мило с вашей стороны, сэр, и я хотел бы этим заняться. Но выигрыша гарантировать не могу. Шансы в «баккара», пожалуй, самые мощные после такой игры, как «тридцать-и-сорок» (не принимая во внимание крохотную «каньотту») но мне может и не повезти, и тогда я выбываю. Ставки наверняка будут очень высоки: первоначальный банк, если не ошибаюсь, полмиллиона?
Бонд осекся под взглядом холодных глаз. М. все это прекрасно знал; знал про обстоятельства в «баккара» не хуже Бонда. Работа у него была такая: знать все про все и всех — и своих, и чужих. Бонд подумал, что свои опасения ему лучше держать при себе.
— И ему может не повезти, — проговорил М. — У тебя будет приличный капитал. Около двадцати пяти миллионов — то же, что и у него. Поначалу выдадим тебе десять и еще десять вышлем, как только ты осмотришься. Остальные пять тебе придется добывать самому. — Он улыбнулся. — Покрутись там несколько дней, прежде чем начнется Большая Игра, набей руку. Поговори с «Ку» насчет номера в отеле, поезда и нужного тебе снаряжения. С Казначеем договоримся. Я решил просить «Доксьем» быть наготове. Это их территория, и я думаю, что работать будет спокойнее, если они не станут пихать палки нам в колеса. Попрошу, чтобы на подмогу тебе прислали Мэтиса. Вы с ним тогда неплохо поработали в Монте-Карло. И предупрежу Вашингтон. В Фонтенбло ЦРУ держит неплохих ребят из разведывательного соединения. Что-нибудь еще? Бонд покачал головой.
— Очень хорошо, что вы потребовали Мэтиса, сэр.
— Ладно, поглядим. Попробуй провернуть это дело. Мы будем совсем уж по-дурацки выглядеть, если у тебя ничего не получится. Будь начеку. Дельце представляется простеньким, да как бы не так! Ле Шифр — отчаянный парень. Ну, всего!..
— Спасибо, сэр, — ответил Бонд и направился к двери.
— Минуточку. Бонд повернулся.
— Я подумал, что лучше тебе будет работать с прикрытием. Две головы полезнее, чем одна; к тому же понадобится связист. Надо это обмозговать. В Рояле тебя найдут. Волноваться не придется. Подберем кого-нибудь получше.
Бонд, разумеется, предпочел бы работать в одиночку, но с М. лучше было не спорить. Он вышел, в душе надеясь, что человек, которого ему пришлют, будет не слишком глуп и не амбициозен (что хуже всего).
Вражеское ухо
Через две недели утром в постели в отеле «Сплендид» Джеймс Бонд вспоминал всю эту предысторию.
В Рояль-ле-Эё он прибыл два дня назад, как раз подоспев ко второму завтраку. Попыток контакта с ним не было, и никто не проявил любопытства, когда он записал в регистрационной книге: «Джеймс Бонд, Порт Мария, Ямайка».
К его «крыше» М. не проявил должного интереса.
— Как только начнется борьба с Ле Шифром, прикрытие у тебя будет, — сказал он. — А пока пусть все идет обычным путем, и давай не выделяйся…
Бонд хорошо знал Ямайку и поэтому попросил контролировать его именно оттуда, а сам представился ямайским плантократом, чей отец сколотил состояние на табаке и сахаре, а сын предпочитает проматывать эти денежки на фондовых биржах и в Казино. Если будут сделаны запросы, то он сошлется на своего адвоката Чарльза Дасильву из Шаффери, Кингстон. А уж Чарльз придаст этой истории необходимую окраску.
Эти несколько дней и ночей Бонд провел в Казино, играя сложные прогрессивные системы на «четное». Всякий раз, когда объявлялся крупный банк в «железку», он шел на риск. Если бы он проиграл, то стал бы осторожничать, а в случае повторной неудачи вообще прекратил бы испытывать судьбу.
Таким образом, он подсобрал около трех миллионов франков и заодно восстановил так необходимое в картах чутье. География Казино в подробностях отпечаталась у него в мозгу. Кроме того, он имел возможность наблюдать за Ле Шифром и с сожалением констатировал, что тот играет безошибочно и — более того — удачливо.
Бонду нравилось завтракать со смаком. Приняв холодный душ, он сел за письменный стол напротив окна. День был замечательный, и он с удовольствием принял вовнутрь полпинты ледяного апельсинового сока, яичницу из трех яиц с беконом и двойной черный кофе без сахара. Потом закурил первую за этот день сигарету — смесь балканского и турецкого Табаков, изготовленную специально для него фирмой Морланда на Гросвенор Стрит, наблюдая, как волны лижут уходящий вдаль берег, а флотилии рыбацких судов из Дьеппа исчезают в спокойном мареве июньского утра, сопровождаемые словно вырезанными из бумаги стаями серебристых чаек.
Его мечтательное настроение было прервано телефонным звонком. Консьерж объявил, что внизу его дожидается директор «Радио Стрентор» с посылкой из Парижа.
— Ну, разумеется, — откликнулся Бонд. — Пусть поднимется.
Это был условный сигнал, выработанный «Доксьем Бюро» для связи с их человеком. Бонд надеялся, что это будет Мэтис.
При виде Мэтиса, по виду респектабельного бизнесмена, держащего за кожаные ремешки большую квадратную посылку, Бонд широко улыбнулся и хотел пойти ему навстречу, но тот нахмурился, удерживая его на расстоянии вытянутой руки, и осторожно прикрыл за собой дверь.
— Я только что из Парижа, мсье, а здесь у меня все, что вы заказали, — пять электронных ламп, супергетеродинный приемник, по-моему, так их называют у вас в Англии, так что вы без труда сможете ловить отсюда, из Рояль, все европейские станции. На сорок миль в округе здесь нет ни одной мало-мальски высокой горы.
— Ну, что же, неплохо, — произнес Бонд, в недоумении поднимая брови на подобное загадочное начало.
Мэтис не придал этому никакого значения. Он аккуратно развернул посылку и поставил ее под полкой у незажженного электрического камина.
— Сейчас одиннадцать, — сказал он. — В это время из Рима на средних волнах должны передавать «Друзей песни». У них сейчас Европейское турне. Давайте проверим прием.
Он подмигнул. Бонд увидел, как Мэтис вывернул ручку громкости на полную и что красная лампочка, обозначающая длинные волны, полыхает вовсю, хотя приемник не издает ни звука.
Мэтис принялся копаться во внутренностях радио. Внезапно кошмарный вой атмосферных помех заполнил комнату. Несколько секунд Мэтис удовлетворенно наблюдал за приемником, а затем, выключив его, произнес голосом, полным смятения:
— Прошу прощения, мсье, настройка подкачала, — и он снова вернулся к шкале. После небольшой корректировки стройный хор французов зазвучал на длинных волнах, а Мэтис, подойдя к Бонду, крепко хлопнул того по спине и сжал его руку с такой силой, что пальцы Джеймса заныли.
Бонд ответно улыбнулся.
— Что за чертовщина? — спросил он.
— Дорогой друг, — Мэтис был страшно доволен. — Ты засвечен, ах, засвечен, засвечен. Здесь, наверху, — он указал на потолок, — в этот момент мсье Мюнц или же его мнимая женушка, мнимо прикованная к постели сильнейшим приступом мнимого гриппа, я думаю, оглушены, да-да, абсолютно глухи и скрипят зубами в бессильной злобе.
Он радостно ухмыльнулся, наблюдая за недоверчивым выражением, появившимся на лице приятеля.
Мэтис уселся на кровать и ногтем вскрыл пачку махры. Бонд ждал.
Мэтис был абсолютно удовлетворен произведенным впечатлением и внезапно посерьезнел.
— Не знаю, как это произошло. Видимо, они начали следить за тобой еще до твоего приезда. Противник весьма силен. Над тобой поселилось семейство Мюнц. Сам он немец. Она из центральной Европы, видимо, чешка. Знаешь, это весьма старомодный отель, и за этими электрическими каминами находятся вышедшие из употребления дымоходы. Как раз вот здесь, — он указал на место, находящееся в нескольких дюймах выше камина, — подведены весьма чувствительные радиодатчики, а провода натянуты прямо в комнату Мюнцев. За их камином находится усилитель. К нему подведен отличный портативный магнитофон с наушниками, и эта парочка попеременно слушает, что здесь происходит. Вот почему у мадам Мюнц такой кошмарный грипп, и вот почему даже еду ей приносят в постель; и по той же причине мужу приходится неотлучно при ней находиться, вместо того чтобы наслаждаться прекрасной погодой и игрой в карты.
— Подозрения у нас уже были, потому что французы очень умны, а остальное подтвердилось за несколько часов до твоего приезда, когда мы развинтили твой электрокамин.
Бонд недоверчиво подошел и проверил винты, которыми камин крепился к стене. На шляпках виднелись свежие царапины.
— Ну, а теперь настало время для второго акта пьесы, — провозгласил Мэтис. Он подошел к радио, все еще передававшему гармоничное голосование для столь небогатой аудитории, и выключил его.
— Мсье удовлетворен? — спросил он. — Обратили ли вы внимание на чистоту звука? А как поют!.. — он проделал замысловатое движение правой рукой и приглашающе поднял брови.
— О, да, просто нет слов, — ответил Бонд. — Мне бы очень хотелось дослушать программу. — Он усмехнулся, представив себе яростные взгляды, которыми при этих словах обменялось семейство Мюнц. — Аппарат производит приятное впечатление. Именно то, что я хотел бы забрать с собой на Ямайку.
Мэтис скорчил саркастическую гримасу и по-новой врубил передачу из Рима.
— Знаешь, ты со своей Ямайкой… — он вновь уселся на кровать.
Бонд нахмурился.
— Снявши голову, по волосам не плачут, — отрезал он. — Мы не предполагали, что прикрытие понадобится на длительное время, но что-то уж больно быстро они меня засветили, — он напрягся в поисках разгадки. Возможно, русские раскололи один из его шифров? Если так, то ему ничего другого не остается, как упаковать вещички и отправиться восвояси. Выходит, что он выставил на обозрение и себя, и работу.
Мэтис, казалось, читал его мысли.
— Вряд ли это шифр. В любом случае, мы отправим депешу в Лондон с просьбой о замене. Зададим им работенку — то-то обрадуются, — он улыбнулся с видом заговорщика. — А теперь к делу, пока наши «друзья» окончательно не выдохлись.
— Во-первых, — и он затянулся своей махорочной отравой, — Номер Второй должен тебе понравиться. Она весьма красивая, — Бонд нахмурился, — все равно очень красива. — Удовлетворенный бондовской реакцией, Мэтис продолжал: — У нее темные волосы, голубые глаза и роскошные… э-э… возвышения. И спереди и… сам понимаешь, — добавил он зачем-то. — И, что, может быть, несколько менее интересно, она прекрасный радист-оператор, что позволило мне сделать ее своей помощницей на этот жирный летний сезон. — Он ухмыльнулся. — Мы оба остановились в этой гостинице, и, таким образом, мой ассистент всегда будет к твоим услугам, коли твое новое радио закапризничает. Любой новый аппарат, даже французского производства, всегда барахлит первые день-два. Особенно по ночам, — добавил он с каким-то ненормальным подмигиванием.
Это не доставило Бонду никакого удовольствия.
— На кой черт они прислали мне женщину? — спросил он с неприязнью. — Они что, думают, это развлекалово или пикник?
Мзтис прервал его излияния.
— Дорогой мой Джеймс, остынь немного. Она относится к этому заданию так же, как и ты, к тому же так холодна — не дотронешься. По-французски шпарит, как уроженка, и дело свое знает досконально. У нее отменная «крыша», и вашу встречу я постараюсь организовать так, что комар носа не подточит. Что может быть естественнее, чем наколоть в таком местечке красивую девицу? Ты все ж таки ямайский миллионер, — он уважительно кашлянул. — Да с твоей кипящей южной кровью ты без женщины будешь выглядеть просто голым!
— Еще какие-нибудь сюрпризы имеются? — проворчал Бонд с сомнением в голосе.
— Да так, пустяки, — откликнулся Мэтис. — Ле Шифр водворился на вилле. Это миль десять по прибрежному шоссе. И двое его ребяток там же. Выглядят они весьма внушительно. Одного из них видели входящим в небольшой пансион в городе, где два дня назад обосновались три весьма загадочных человекоподобных личности. Видимо, они тоже из «команды». Бумаги у них в порядке — какие-то депортированные чехи, — но один из наших сообщил, что между собой они говорят по-болгарски. Таких здесь немного. Их используют либо против турок, либо против югославов. Они тупы, но послушны. Русские нанимают их для убийств, либо как козлов отпущения, точнее, переключения при сложном задании.
— Спасибо, спасибо огромное. К какой же категории отношусь лично я? — спросил Бонд с горечью. — Еще что-нибудь?
— Все. Теперь так. Спустись в бар «Эрмитажа» перед самым ланчем. Я вас познакомлю. Пригласи ее на обед вечером. После этого вполне естественным будет выглядеть то, что она отправится с тобой в Казино. И я там буду мелькать, где-нибудь… Прихвачу парочку парней… Из виду вас не упустим. Да, тут еще один американец, в этом же отеле. Зовут Лейтер. Он из команды ЦРУ в Фонтенбло. Лондон просил тебя предупредить. Вроде парень ничего себе. Думаю, может оказаться полезным.
Поток итальянской речи выплеснулся из приемника на пол. Мэтис выключил радио, и они обменялись несколькими фразами по поводу того, как Бонд намерен оплачивать покупку. Потом весьма экспансивно попрощались, и с последним жутким подмигиванием Мэтис удалился.
Бонд присел возле окна и задумался. Из сообщений Мэтиса нельзя было извлечь ничего утешительного. Он был полностью раскрыт и находился под жестким профессиональным наблюдением. Возможны попытки убрать его еще до того, как он сможет схлестнуться с Ле Шифром. У русских отсутствуют глупые предубеждения насчет убийств. А теперь еще эта девка, чума на ее голову! Он вздохнул. Женщины созданы для отдыха, для расслабления. В работе же они всегда становятся поперек дороги, смешивают дела с сексом и прочими душедробильными штучками, которые возят в своих сумочках. Тут нужен глаз да глаз, да к тому же о них нужно еще и заботиться!
— Сука, — сказал Бонд, и вспомнив про Мюнцев, с удовольствием повторил «сука» и вышел из комнаты.
Штабистка
Когда Бонд вышел из «Сплендида», часы на мэрии, спотыкаясь, объявили полдень. Воздух был напоен сильным ароматом сосен и мимозы, а недавно политый и украшенный чистенькими галечными цветниками с дорожками сад при Казино придавал сцене какую-то ненормальную строгость, больше подходящую балету, а не мелодраме.
Сияло солнце; в самом воздухе чувствовалось веселье, искрящееся, обещающее маленькому приморскому городку после стольких злоключений новую эру великолепия и богатства, эру, за которую город заплатил столь высокую цену.
Рояль-ле-Эё, расположенный в устье Сомма, возле береговой линии, взлетающей от пляжей южной Пикардии к утесам Бретани и доходящей там до самого Гавра, постигли те же встряски, что и Трувиль.
Рояль (без «Эё») был в свое время маленькой рыбацкой деревушкой, и его взлет к славе модного водного курорта во времена второй империи был так же внезапен, как и у Трувиля. Но точно так же, как Довиль убил Трувиль, так же, после длительного периода упадка, Ле Туке убил Рояль.
На стыке веков, когда городок почти полностью захирел и когда наступила мода сочетать приятное с полезным для здоровья, в горах за Роялем был обнаружен естественный минеральный источник, содержащий достаточно разжиженной серы, чтобы ублажить любую печень. А так как французы постоянно испытывают печеночные недомогания, то Рояль быстренько переименовали в Рояль-ле-Эё, а торпедоподобная бутылка «Эё Рояль» скромно привилась в списках наиболее употребляемых минеральных вод.
Но мощный натиск конгломерата Виши, Перье и Виттеля не позволил этому продлиться долго. Последовала серия серьезных процессов, целая плеяда людей потеряла солидные суммы денег, и в конце концов продажа воды стала уделом местных магазинов. Рояль вновь приспосабливался к жизни на скромные доходы от летнего пребывания французских и английских семей, от зимнего рыболовства и на те крохи, которые перепадали его обветшалому Казино со стороны Ле Туке.
Но было нечто восхитительное в самом здании Казино «Рояль», построенном в стиле «барокко Негреско», некое дуновение викторианского духа — роскоши и изящества, — и в пятидесятом Рояль привлек внимание одного парижского синдиката экспатриированных вишистов, решивших вложить в него довольно приличные суммы.
После войны возрождались Брайтон и Ницца. Ностальгия по шикарным, золотым временам стала источником извлечения доходов.
Здание Казино было выкрашено в первоначальный цвет — белый с золотом, — комнаты же декорировали в бледно-серых тонах с винно-красными коврами и портьерами. Громадные канделябры повисли над столами. На сады навели глянец, фонтаны вновь заиграли струями, а два основных отеля — «Сплендид» и «Эрмитаж» — помыли, вычистили и полностью сменили штат работников.
Порт и городок выдавили приветливые улыбочки из своих весьма потрепанных физиономий, а главная улица расцвела пышными витринами парижских ювелиров, привлеченных на летний сезон беспошлинными участками и щедро расточаемыми обещаниями.
Затем в ход была пущена лесть, и «Синдикат Магомета Али» решил организовать здесь «Большой Стол», а «Сосьете-де Бзйн-де-Мер де Рояль» потирал руки в предвкушении того, что наконец-то Ле Туке придется подвинуться и распрощаться с некоторым количеством золота, отшибаемого все эти годы у своего старшего товарища.
И сейчас Бонд стоял во всем этом великолепии и чувствовал, что сверкающий декор как-то не согласовывается с тенями его теперешнего назначения, и казалось, что кто-то неправильно поставил свет, а актеры перепутали пьесу.
Он стряхнул мимолетное впечатление неловкости и, зайдя за угол отеля, спустился по наклонному пандусу к гаражу. Перед свиданием в «Эрмитаже» он решил проехаться по побережью и взглянуть на виллу Ле Шифра, а потом возвратиться по приморской дороге до того места, где она вливается в хайвэй на Париж.
Машина была его страстью. Одна из последних моделей «бентли» на четыре с половиной литра, с нагнетателем от Амхерста Вилье (он купил его совсем новым в 1933-м и сохранил в превосходном состоянии). Машина проходила техосмотр в Лондоне, где бывший механик фирмы «Бентли», работавший теперь в гараже возле бондовской квартиры в Челси, ухаживал за ней с ревнивой заботой отца. Бонд мастерски управлял ею, получая при этом почти чувственное наслаждение. Это был двухместный с откидным верхом автомобиль стального цвета, и он преспокойно делал по шоссе 90 миль, имея тридцать про запас.
Бонд вывел машину из гаража, провел ее вверх по пандусу, и вскоре эхо от ленивых выхлопов гулко отдавалось на трехполосном бульваре, продвигаясь через запруженную главную улицу дальше на юг, к песчаным дюнам.
Час спустя Бонд вошел в бар «Эрмитажа» и выбрал место у одного из огромных окон.
Зал был роскошным, с чересчур мужественными украшениями, которые, вместе с вересковыми трубками и жесткошерстными терьерами, обозначают французское великолепие. Повсюду — обитая медными гвоздиками кожа и полированное красное дерево. Портьеры и ковры — королевской голубизны. Официанты носили полосатые жилеты и зеленые байковые передники. Бонд заказал «американо» и стал изучать рябь перегруженной одеждой публики, по большинству своему парижан (думал он), намеренно пытавшихся привлечь к себе внимание чересчур оживленной болтовней и создающих таким образом несколько театральную, но компанейскую обстановку «часа аперитива».
— Мне, пожалуйста, «драй», — объявила ясноликая девица за соседним столиком своему спутнику, слишком аккуратному для своего не по сезону надетого твидового костюма, глядящему на нее влажными карими глазами поверх дорогого сиденья-трости от Гермеса. — И, пожалуйста, побольше джина.
— Успокойся, Дэйзи. Тебе же нельзя ничего крепче лимонада…
На тротуаре перед входом Бонда внезапно привлекла высокая фигура Мэтиса, что-то оживленно втолковывавшего темноволосой девушке в сером. Ее рука впилась в его локоть, и все же в их появлении была какая-то странность, быть может, из-за иронически-холодного девичье-го профиля, что делало их как бы совершенно посторонними людьми. Глядя на них, никто бы не осмелился сказать, что это — пара. Бонд ждал, пока они пройдут с улицы в бар, но сам продолжал безучастно глазеть на бульвар.
— О Господи, мсье Бонд?! — голос Мэтиса был преисполнен радостного удивления. Бонд, изобразив волнение, поднялся навстречу. — Да неужели же вы один? Может быть, ждете кого-нибудь? Позвольте представить вам мою коллегу — мадемуазель Линд. Моя дорогая, это как раз тот джентльмен с Ямайки, с которым мы сегодня утром занимались делами.
Бонд сдержанно поклонился.
— Для меня большая радость, — обратился он к девушке. — Я здесь один. Не желаете ли присоединиться? — он выдвинул стул и, пока они усаживались, подозвал официанта и, несмотря на протесты Мэтиса, заказал ему fin а l’еau4 и «баккарди» для девушки.
Мэтис и Бонд завели оживленную беседу о погоде и о видах на быстрое возрождение Рояль-ле-Эё. Девушка сидела молча. Она взяла предложенную Бондом сигарету, поизучала ее, потом, как бы высоко оценив, закурила безо всякого жеманства, глубоко затягиваясь с каким-то вздохом, что ли, а потом выпуская струи дыма через рот и ноздри. Движения ее были скупы, точны, без самолюбования.
Бонд очень сильно ощущал ее. Болтая с Мэтисом, он время от времени поворачивался к ней, приглашая принять участие в разговоре, и с каждым новым взглядом впечатление становилось все четче.
Волосы ее были темны, на затылке очень коротко подстрижены, что только подчеркивало чистую линию подбородка. И хотя они, несмотря на густоту и тяжесть, разлетались при малейших поворотах головы, она их не поправляла. Ее широко расставленные голубые глаза открыто изучали Бонда, с той толикой ироничной безучастности, которую, к своему изумлению, ему все больше и больше хотелось из них выбить. На коже проступал легкий загар, а на лице не было видно каких-либо следов косметики, кроме слегка тронутого помадой большого чувственного рта. Обнаженные руки, казалось, отдыхают, а общее впечатление сдержанности во всем виде и движениях было присуще ей до кончиков ногтей, коротко подстриженных и без лака. На шее висела золотая цепь с широкими плоскими звеньями, а на безымянном пальце правой руки сидело большое кольцо с топазом. Ее платье из серого soie sauvage5 с прямоугольным корсажем сладострастно облегало ее тугие груди. Сильно плиссированная юбка стекала по тонкой, но не слишком, талии. Она носила трехдюймовый пояс ручной работы черного цвета, а черная же sabretache6 покоилась на стуле вместе с огромной соломенной шляпой, тулья которой была украшена черной бархатной лентой. На ногах были черные кожаные туфли с квадратными носами.
Бонд был восхищен этой красотой и заинтригован ее хладнокровием. Возможность совместной работы подхлестывала, и в то же время он чувствовал легкое беспокойство. Поддавшись внезапному порыву, Джеймс дотронулся до дерева.
Мэтис заметил, что его приятель озабочен, и спустя несколько минут поднялся из-за стола.
— Прошу извинить, — обратился он к девушке, — мне необходимо дозвониться Дюберне. Хочу назначить ему встречу за ужином. Вы уверены, что одиночество — именно то, что вам нужно сегодня вечером?
Она кивнула. Бонд перехватил реплику и, пока Мэтис шел к телефонной будке, спросил:
— Если вам так нравится одиночество, то, быть может, вы способны разделить его со мной? Пообедаем?
Она улыбнулась с легким намеком на то, что конспирация и ей знакома.
— Ну, разумеется, — выдохнула она. — И, возможно, после обеда вы будете так любезны, что доведете меня до Казино, где, по рассказам мсье Мэтиса, чувствуете себя как дома? Может быть, я принесу вам удачу.
С уходом Мэтиса ее отношение к нему явно изменилось: немного смягчился тон. Похоже, она давала понять, что так как они в одной упряжке, то это просто обсуждение места и времени встречи. Бонд понимал, что ее захватила роль и ему будет легко обсуждать с ней детали плана. И что ей хочется с ним работать. Он-то боялся, что в достижении взаимопонимания у них возникнет масса сложностей, но теперь чувствовал, что можно сразу переходить к обсуждению профессиональных деталей. Он не обольщался насчет своей двуличности: ему хотелось с ней переспать, но… после того, как игра будет сыграна.
Когда вернулся Мэтис, Бонд потребовал счет, объяснив это тем, что договорился позавтракать с друзьями в своем отеле. В тот момент, когда он прощался с ней за руку, тепло понимания согрело их, делая соучастниками и партнерами, что, казалось, было немыслимо еще полчаса назад.
Ее глаза провожали его до выхода на бульвар.
Мэтис подвинул стул и мягко произнес:
— Это мой очень хороший друг. Я рад, что вы познакомились. И чувствую, как ледяные поля на реках начинают покрываться трещинами. — Он улыбнулся. — Я-то уже не надеялся, что Бонда коснется тепло. Для него это будет новым опытом. Как, впрочем, и для вас.
Она уклончиво произнесла:
— Он красив. Очень напоминает мне Хоуги Кармайкла, но есть нечто холодное и безжалостное в его…
Ей не суждено было закончить эту фразу. Внезапно в нескольких футах от них огромное зеркальное стекло взорвалось мириадом осколков. Взрывная волна ударила в них с такой силой, что кресла покачнулись. Эпицентр был где-то очень близко. На мгновение установилась полнейшая тишина. На тротуар посыпались какие-то предметы. За стойкой бара бутылки мягко опрокидывались с полок. Потом раздались крики и топот ног.
— Оставайтесь здесь, — приказал Мэтис и, опрокинув кресло, сквозь пустую раму одним прыжком выскочил на улицу.
Двое в соломенных шляпах
Выйдя из бара, Бонд энергично направился по бульвару к своему отелю. Он был голоден.
День все же был замечательный, хотя стало намного жарче, но платаны, рассаженные в двадцати ярдах друг от друга, давали прохладу и тень.
Люди расхаживали по аллеям, а по другую сторону бульвара, под деревом, тихонько стояли двое, зыркая по сторонам.
Бонд засек их, когда до них было ярдов сто, и примерно столько же оставалось до расфранченного входа в отель «Сплендид».
Один их вид уже настораживал. Оба небольшого роста и, как отметил Бонд, одеты в похожие, совсем не подходящие для палящего солнца, темные костюмы. Было в них нечто от варьетешных актеров, ждущих рейсового автобуса до театра. У каждого на голове сидело по соломенной шляпе с широченной (видимо, как дань общей атмосфере праздника) черной лентой, и поля, совмещенные с тенью деревьев, полностью скрывали их лица. Контрастируя с общим видом, на каждой из этих темных коренастых фигурок было ляпнуто по светлому пятну: у обоих с плеча свисало по квадратной коробке для кинокамеры.
Одна была ярко-красная, другая — синяя.
Пока Бонд рассматривал все эти детали, до них осталось не более пятидесяти ярдов. Он раздумывал о дальнобойности разных видов оружия и о возможности укрытия, когда и разыгралась эта жуткая, невероятная сцена.
Красный парень вроде как коротко кивнул Синему. Быстрым движением Синий сорвал с плеча свою коробку. Потом (Бонд не смог увидеть деталей, ибо в это мгновение между ними, скрывая все, вклинился ствол платана) наклонился вперед и стал вертеть коробку в руках. Затем ослепительная вспышка белого света и ужасающий удар взрыва слились воедино, и Бонда швырнуло на тротуар, и, несмотря на то что он находился за стволом дерева, волной горячего воздуха ему вдавило щеки и живот вовнутрь с такой легкостью, будто они были бумажными. Он лежал, глядя на солнышко, пока воздух (хотя, быть может, это ему только казалось) все еще гудел от взрыва, будто кто-то саданул по басовому регистру пианино кувалдой.
Затем в полубессознательном состоянии, оглушенный, он приподнялся на одно колено, и тогда омерзительный дождь из обрывков плоти и кусочков пропитанной кровью одежды вместе с обломками ветвей и песком обрушился на него. Затем закружились хворостинки и листочки. Казалось, со всех сторон доносится резкое звяканье падающих стекол. Над всей картинкой в небе расплывался черный гриб дыма; он рос, расползался, пока Бонд несколько ошалело наблюдал за ним. А еще запах — омерзительный запах концентрированной взрывчатки, горящего дерева и почему-то — да-да — жареной баранины. На пятьдесят ярдов по бульвару все деревья были обуглены и стояли без листьев. На противоположной стороне два платана обломились у самого основания и теперь пьяно валялись посреди дороги. Между ними все еще дымился кратер. От обоих молодцов в соломенных шляпах не осталось практически ничего. На дороге, на стволах деревьев, на тротуаре виднелись какие-то красные следы, а высоко в ветвях поблескивали в лучах солнца лохмотья. Бонда затошнило.
Мэтис обнаружил его обнимающим дерево, которое спасло ему жизнь.
Бонд был в некотором отупении, но без видимых повреждений, а потому позволил Мэтису отвести его в «Сплендид», из которого высыпала перепуганная, галдящая толпа постояльцев и слуг. В то время как перезвон колокольчиков возвещал о прибытии «скорых» и пожарников, им удалось протолкнуться сквозь толчею и по короткой лестнице добраться до бондовских апартаментов.
Мэтис тут же запустил радио на полную мощность, и пока Бонд стаскивал с себя пропитанную кровью одежду, засыпал его вопросами.
Когда они добрались до описания этих двух деятелей, Мэтис сорвал телефонную трубку возле кровати.
— … и передайте им, — рявкнул он напоследок, — передайте полиции, что англичанин с Ямайки, которого тряхануло взрывом, — мой клиент. С ним все в порядке, и беспокоить его не стоит. Я сам им все объясню через полчаса. Пусть заявят прессе, что произошла небольшая вендетта между двумя болгарскими коммунистами и что один укокошил другого бомбой. О третьем можно ничего не сообщать, но его во что бы то ни стало нужно захватить. Он наверняка рванет в Париж. Блокируйте все дороги. Ясно? Всего.
Мэтис обернулся к Бонду и дослушал его рассказ до конца.
— Дерьмово, но, похоже, тебе повезло, — выразился он, когда Бонд закончил говорить. — Разумеется, бомбочка предназначалась для тебя. Но, видать, была какая-то неисправность. По идее, они должны были бросить ее и отпрыгнуть за дерево. Но все случилось раньше. Ладненько. Расследуем. — Он помолчал. — Но дельце любопытное, что и говорить. Эти люди принимают тебя всерьез. — Мэтис выглядел чуть ли не оскорбленным. — Но каким же образом эти чертовы болгары хотели улизнуть? И в чем смысл красной и синей коробок? Надо постараться найти остатки красной.
Мэтис кусал ногти. Он был возбужден, глаза его сверкали. Дело принимало устрашающий, драматический оборот, и он увяз в нем по уши. Теперь уже и речи быть не могло, чтобы просто держать бондовский пиджак, пока тот будет сражаться с Ле Шифром в Казино. Мэтис вскочил на ноги.
— Давай сейчас закажи чего-нибудь выпить, перекусить, а потом отдыхай, — приказал он Бонду. — А я тем временем быстренько разнюхаю, что к чему, пока полиция не затоптала дорожку своими грязными черными сапогами.
Он выключил радио и страстно взмахнул рукой на прощание. Хлопнула дверь, и в комнате воцарилась тишина. Бонд немного посидел у окна и порадовался тому, что он все еще живой.
Позже, когда он приканчивал свой первый виски со льдом и созерцал тарелку с гусиным паштетом и холодного лангуста, которого ему только что подали, зазвонил телефон.
— Это мадемуазель Линд.
Голос был низкий и встревоженный.
— С вами все в порядке?
— Да, вполне.
— Я очень рада. Пожалуйста, берегите себя. Она повесила трубку.
Бонд пожал плечами, взял нож и выбрал горячий тост потолще.
Внезапно подумал: двое уже мертвы, но один остался. Ничего себе начало.
Он погрузил нож в стакан очень горячей воды, стоящей возле кастрюльки страсбургского фарфора, и напомнил себе дать официанту двойные чаевые за эту специфическую обслугу.
Красное и черное
Чувствуя себя вполне отдохнувшим, Бонд принялся настраиваться на игру, которая могла продолжиться большую часть ночи. Заказал массажиста на три часа. После того как остатки ланча были убраны, сел на свое любимое место у окна и любовался морем до тех пор, пока не раздался стук в дверь и в комнату не вошел швед-массажист.
Без лишних слов он приступил к работе и принялся разминать от ступней до шеи окостеневшие мускулы агента 007 и успокаивать его расшалившиеся нервы. Постепенно даже длинные лиловатые синяки на левом плече прекратили подергиваться, и когда швед исчез, Бонд провалился в могилу сна.
Проснулся он в самом начале вечера, чувствуя себя так, будто родился заново.
Приняв холодный душ, Бонд отправился в Казино. По сравнению с прошлой ночью он утратил ощущение стола, ощущение игры. Ему было необходимо восстановить это чувство: наполовину математическое, наполовину интуитивное, оно четким размеренным пульсом вливается в мозг любого игрока, настроенного на выигрыш.
Бонд всегда был игроком. Ему нравился звук, с которым разделенная пополам колода шуршит, тасуясь у банкомета в руках, — бесконечная молчаливая драма игры. Ему был приятен тяжеловатый продуманный комфорт игорных залов, хорошая обивка на подлокотниках кресел, бокал шампанского или виски под рукой, тихое, неторопливое внимание вышколенных слуг. Его изумляла бесстрастность рулеточного шарика или карт — их вечная непредвзятость. Ему нравилось быть одновременно и актером и зрителем и, сидя в кресле, влиять на судьбу чужих решений, пока не наступала пора говорить свое собственное «да» или «нет». О, эти равные шансы!
А больше всего ему нравилась ответственность. Только себя ты можешь превозносить или винить. Удача лишь слуга, но не хозяин. Ты вправе принять ее пожатием плеч или, как гардой, защищать ею руку. Но необходимо четко представлять себе, что же на данный момент происходит, и не сваливать в смятении все на гибельное стечение обстоятельств, ибо нет ничего хуже, как принять плохую игру за невезение. А фортуну во всех ее проявлениях следует любить, но не бояться. Удача виделась Бонду женщиной, которую нужно либо нежно обхаживать, либо бить смертным боем, но боже упаси ей потворствовать или уговаривать. Но он себе честно признавался, что ни разу в жизни не пострадал ни от женщин, ни от карт. И так же честно добавлял, что когда-нибудь его поставит на колени либо то, либо другое. И когда это произойдет, он, как и многие другие, будет отмечен той неизбежной печатью, которая заставляет платить прежде, чем проиграешь: это признание собственной ущербности.
Но в этот июньский вечер, когда Бонд через «кухню» подходил к Salle privee, в нем росло ощущение уверенности и радостного ожидания; и, поменяв миллион франков на жетоны «по пятьдесят тысяч», он занял место рядом с шефом-де-парти на рулеточном столике № 1. Потом взяв у него карточку, принялся следить за шариком: игра началась в три часа пополудни. Он так делал всегда, хотя превосходно понимал, что каждый поворот колеса и каждое падение шарика в нумерованную выемку не имело никакой связи с предыдущими бросками. Он признавал, что игра всякий раз начинается по новой в тот момент, когда крупье берет шарик слоновой кости правой рукой, той же рукой раскручивает колесо по часовой стрелке за одну из четырех выступающих спиц, а третьим движением запускает шарик по внутреннему ободу против часовой стрелки.
Весь этот ритуал, все эти механически повторяющиеся детали, нумерованные выемки или вращение цилиндрического шпиля — все это отработано годами, и ни мастерство крупье, ни раскрутка колеса не способны повлиять на падение шарика. И все-таки между игроками в рулетку существует как бы соглашение, и Бонд придерживался его неукоснительно: наблюдать каждую новую игру и отмечать любые неожиданности. Считать, например, значительным выпадение одного номера более двух раз или более четырех любые другие разряды вплоть до «чета-нечета».
Бонд не то чтобы защищал подобную практику. Просто он считал, что чем больше усилий и изобретательности вложишь, тем большую отдачу получишь.
После трех часов игры этот стол не отличался ничем интересным, кроме, пожалуй, того, что последняя дюжина выпадала слишком редко. Бонд любил начинать игру, когда напротив останавливается зеро. Так что он решил испытать свой любимый гамбит и на последние две — в этом случае они были первыми — дюжины поставить по максимуму — по сотне тысяч франков. Таким образом, две трети поля оказались покрытыми, и, пока дюжины выпадали на нечет два к одному, он всякий раз выигрывал по сотне тысяч, когда число было меньше двадцати пяти. Он выиграл шесть из семи игр. В седьмой раз выпала тридцатка, и он проиграл. Чистого дохода у него было четыреста тысяч франков. Восьмой круг он решил переждать. Выпало зеро. Эта небольшая удача подхлестнула его, и, принимая тридцатку за указатель, он решил вернуться к первой и последней дюжинам, пока не проиграет дважды. Через десять игр дважды подряд выпала средняя дюжина, что стоило ему четырехсот тысяч, но он поднялся из-за стола, поимев миллион чистыми.
Бонд ставил по максимуму, и его игра моментально привлекла общее внимание. И так как ему везло, то парочка прилипал тут же ринулась за акулой.
Один из них, сидя прямо напротив (американец, как показалось Бонду), выказывал больше чем обычное дружеское расположение удачливому соседу. Раз или два он улыбнулся, и было нечто нарочитое в жестах, которыми он будто в зеркале повторял движения Бонда, ставя две скромные фишки по десять миллей супротив стотысячных. Когда Джеймс поднялся из-за стола, он тоже отодвинул кресло и дружески крикнул через стол:
— Благодарствую за раскач! Проставка с меня. Как вы насчет выпить?
Бонду показалось, что это цэрэушник. Он понял, что не обознался, когда они направились к бару после того, как Бонд бросил фишку в десять миллей крупье и дал милль парню, отодвинувшему ему стул.
— Меня зовут Феликс Лейтер, — представился американец. — Рад с вами познакомиться.
— Меня Бонд — Джеймс Бонд.
— О, разумеется, — отозвался его спутник. — Давайте-ка прикинем. Что бы нам такое отпраздновать?
Бонд настоял на том, чтобы оплатить лейтеровский «хейг-и-хейг» со льдом, и внимательно посмотрел на бармена.
— Сухой мартини, — сказал он. — Один. В глубоком бокале для шампанского.
— Да, мсье.
— Минутку. Значит, так: три части джина «Гордон», одна часть водки, половинка «Кина Лиллет». Хорошенько охладите, потом добавьте длинный тонкий кусок лимонной кожуры. Все понятно?
— Конечно, мсье, — бармену, похоже, понравилась эта идея.
— Госсп’ди, вот это питье так питье, — уважительно произнес Лейтер.
Бонд рассмеялся.
— Когда мне нужно… э-э… сконцентрироваться, — объяснил он, — я никогда не пью больше одного бокала до обеда. Но уж люблю, чтобы эта порция была большой, отменно приготовленной и холодной. Не перевариваю маленькие порции чего угодно, особенно когда они впридачу еще и дурно пахнут. Этот напиток — мое собственное изобретение. Когда придумаю подходящее название, то, может, и запатентую.
Он внимательно наблюдал, как глубокий бокал покрывается тонким налетом инея в то время, как в него льется струя жидкости цвета тусклого золота, а пузырьки воздуха лопаются, поднимаясь вверх. Он поднял его и сделал большой глоток.
— Великолепно, — объявил он бармену. — Но если бы вы взяли пшеничную, а не картофельную водку, то было бы еще лучше.
— Mais n’enculons pas des mouches, — добавил он, искоса взглянув на бармена. Тот ухмыльнулся.
— Это грубый перефраз пословицы: «не станем делать из мухи слона», — объяснил он.
Но Лейтера никак не отпускала идея бондовского изобретения.
— Все-то вы продумываете, — объявил он восхищенно, когда они несли свои стаканы в дальний конец комнаты. Потом понизил голос: — Назовите-ка его «Коктейлем Молотова». После того, что вы попробовали сегодня утром…
Они сели. Бонд рассмеялся.
— Видел, что власти огородили веревками место «X», и машины теперь идут в объезд по тротуару. Надеюсь, большие денежные мешки не сильно напуганы и не собираются исчезнуть навсегда?
— Народ заглотил туфту насчет резни между коммунистами, а кое-кто думает, что взорвалась газовая магистраль. Ночью спилят все обгоревшие деревья, и если все пойдет так, как было это в Монте-Карло, то к утру не останется ни малейшего намека на то, что там произошла трагедия.
Лейтер вынул пачку «Честерфилда» и вытряхнул сигаретину.
— Я рад, что буду работать с вами, — проговорил он, глядя в свой стакан, — и мне отрадно, что вас не разнесло в куски к вящей славе отечества. Наша служба сильно заинтересована. Ваши друзья придали делу нужное значение и звучание, и, на мой взгляд, в самом плане нет ни капли шизоты. Если честно, Вашингтону схудило оттого, что не они заправляют всей лавочкой, — вы же знаете этих фанфаронов. Думаю, ваши в Лондоне не намного лучше. Бонд кивнул.
— Ревниво оберегают свой куш.
— В общем, как бы то ни было, я подчиняюсь лично вам и постараюсь помогать по мере сил. Конечно, Мэтис со своими ребятками не оставили мне свободного поля, но в любом случае — распоряжайтесь!
— Я рад, — сказал Бонд. — Оппозиция накрыла меня, думаю, и вас, и Мэтиса, так что повязаны мы теперь крепко. Я даже рад, что Ле Шифр оказался настолько отчаянным. Боюсь, что для вас у меня не будет никаких специальных заданий, но было бы неплохо вам побродить вечерком по Казино. У меня есть помощник — мисс Линд, — и когда я начну играть, то хочу, чтобы вы за ней присмотрели. Вам за нее краснеть не придется. Она весьма привлекательна, — он улыбнулся Лейтеру. — И отметьте двух ганменов. Не думаю, что Ле Шифр способен учинить резню, но — кто знает!..
— Я буду на подхвате, — заверил Лейтер. — До ЦРУ я служил в морской пехоте, если вам это о чем-нибудь говорит, — он постарался нагнать на себя угрожающий вид.
— Говорит, — ответил Бонд.
Выяснилось, что сам Лейтер из Техаса. Пока он рассказывал о своей работе в Объединенном Разведывательном Штабе при НАТО и о трудностях обеспечения безопасности в организации с огромным количеством разных наций, Бонд отметил, что хорошие американцы все-таки симпатичные ребята и, похоже, что хорошие американцы в большинстве своем — выходцы из Техаса.
Феликсу Лейтеру на вид было лет тридцать пять. Высокий, легкий, костлявый; кремовый костюм в стиле Фрэнка Синатры свободно висел на нем. Движения и речь были как бы замедленны, но создавалось впечатление, что за этой медлительностью скрывается быстрота и сила и что подобный тип — наверняка мощный и беспощадный боец. В его нахохлившейся фигуре было что-то соколиное. И в лице, в этих острых скулах и чуть запавших щеках, и широкой щели рта с презрительно перекошенными губами было нечто неуловимое и грозное. В серых глазах застыло какое-то кошачье ехидство, и это впечатление усиливалось его манерой вращать зрачками, когда он наблюдал за дымом от прикуриваемых друг от дружки сигарет. Морщинки, образовавшиеся от этой привычки, казалось, показывали, что смеется он больше глазами, чем ртом. Копна изжелта-соломенных волос придавала его лицу мальчишеское выражение, которое при ближайшем рассмотрении исчезало напрочь. И хотя казалось, что он вполне свободно рассказывает о своих обязанностях в Париже, Бонд вскоре отметил, что Лейтер никогда не говорит о своих американских сотоварищах в Европе или Вашингтоне и ставит интересы собственной организации куда выше интересов Северо-Атлантического Содружества. Бонду это понравилось.
К семи тридцати Лейтер успел заглотнуть еще одну порцию виски, а Бонд поведал ему о своей утренней разведывательной поездке на побережье, а также о замечательной чете Мюнцев. В отель решили возвратиться вместе. Перед уходом Бонд оставил в кассе Казино все свои двадцать четыре миллиона, взяв на карманные расходы лишь несколько банкнот.
Подойдя к «Сплендиду», они увидели группу рабочих на месте недавнего взрыва. Несколько деревьев было выкорчевано, а шоссе и тротуар поливали из брандспойтов. Воронку уже сравняли, и теперь лишь парочка зевак глазела на это место. Бонд отметил, что косметический ремонт был произведен как в «Эрмитаже», так и в ближайших магазинах, поплатившихся своими витринами.
В теплых голубых сумерках Рояль-ле-Эё вновь выглядел опрятным и мирным.
— На кого работает консьерж? — спросил Лейтер, открывая дверь. Бонд не знал этого, о чем и поведал своему спутнику.
Мэтису не удалось выяснить хоть что-нибудь конкретное на этот счет.
— Пока сам его не купишь, — высказался он, — ты должен думать о том, что его могут купить наши противники. Все консьержи продажны. И это не их вина. Они натасканы на то, чтобы рассматривать постояльцев, кроме, может быть, магараджей, как потенциальных мошенников и воров. Они будут заботиться о твоем комфорте или благосостоянии так же ревностно, как стая крокодилов.
Бонд вспомнил это, когда консьерж принялся расспрашивать о самочувствии гостя после дневного приключения. Бонд решил сказать, что он еще не вполне оправился, так что если разведка донесет Ле Шифру о его неважном состоянии, то у него будет небольшое преимущество от этой мелкой дезинформации. Консьерж предложил глицеринчику для полного выздоровления.
Комната Лейтера была наверху, и они расстались у лифта, пообещав встретиться в Казино от половины десятого до половины одиннадцатого, в общем в то время, когда начнется Большая Игра.
