Грек — шестой рассказ из сборника Эшенден или британский агент английского писателя Сомерсета Моэма, навеянного службой в разведке.
***
Поселившись в гостинице, Эшенден первым делом отправил сообщение Лысому мексиканцу. Затем он пошел в британское консульство, куда R. должен был прислать инструкции. В консульстве о нем знали, и все было в порядке.
Здесь, на юге, бушевала весна и солнце пекло вовсю. Эшенден решил хоть ненадолго забыть о делах и просто побродить по городу, который очень любил. Толчея на площади Святого Фердинанда, красивая церковь Санта Чиара всколыхнули в душе приятные воспоминания. На Страда ди Чия было тоже не протолкнуться. Он стоял на углу и смотрел, как узкие улочки ползут вверх по холму, как ветер полощет белье, вывешенное поперек улиц, словно праздничные флажки. Он брел по берегу, глядя на блестящее море, — Капри пятнышком тумана маячил на горизонте. Так он добрел до Посилиппо, где было старое, грязное, разбитое палаццо, напомнившее Эшендену, что когда-то здесь протекли самые волнительные минуты его юности. Сердце ностальгически заныло. Он сел в коляску и поехал обратно. Тарахтящую коляску тащила по мостовой маленькая кривоногая лошадка. Он вышел у кафе. Спрятавшись от жары в прохладном зале, Эшенден тянул коктейль и рассматривал праздных итальянцев: они, по своему обыкновению, без остановки болтали и рьяно жестикулировали. Тренируя воображение, Эшенден по внешности пытался угадать их характеры и судьбы.
Три дня он посвятил безделью — занятию, которое как нельзя лучше подходит фантастическому, грязному и восхитительному Неаполю. С утра до вечера он бесцельно бродил по городу. Он был не турист, жаждущий обещанных гидом впечатлений, не писатель, который ищет чего-нибудь оригинального, отчего родится оригинальная фраза, а просто бродяга, которому все одинаково интересно. Он пошел в музей взглянуть на статую Агриппины Младшей, на что имел веские причины, а заодно еще раз посмотрел в картинной галерее Тициана и Брейгеля. Впрочем, было одно место, любимое больше прочих, — церковь Санта Чиара. К ней он неизменно возвращался. Ее праздничная элегантность, слегка как будто ироничное отношение к религии, ее затаенная чувственность, ее экстравагантный и воздушный абрис казались Эшендену одной барочной метафорой этого солнечного и прекрасного города и его несуразно-суетливых жителей. Она говорила, что жизнь грустна и прекрасна, что, беден ты или богат, не в деньгах счастье, что надо жить и веселиться сегодня, потому что завтра ты умрешь, и что из всего надо извлекать пользу.
На четвертое утро, когда Эшенден, вылезши из ванны, пытался вытереться полотенцем, которое не впитывало воду, входная дверь распахнулась и в его номер проскользнул человек.
— Эй! Что вам здесь надо? — завопил Эшенден.
— Чего вы кричите? Неужели вы меня забыли?
— Боже! Да это мексиканец! Что вы с собой сделали?
Мексиканец сменил парик. Теперь у него была стрижка из коротких черных волос, кепкой обтягивавшая голову. Он выглядел другим человеком, не менее странным, но не похожим на прежнего. На нем был потрепанный серый костюм.
— Я на минутку. Он бреется.
Эшенден почувствовал, как вдруг вспыхнули его щеки.
— Вы нашли его?
— Это было нетрудно. На пароходе он был единственный грек. Я прошел на борт и стал спрашивать друга, который должен был приплыть из Пирея. Я сказал, что моего друга зовут Георгий Диогенидис, и разыграл недоумение от того, что его нет на пароходе, а потом разговорился с Андреади. Он путешествует под фальшивым именем — называет себя Ломбардос. Я следил за ним. Знаете, куда он пошел первым делом? Он пошел в парикмахерскую и сбрил бороду. Ну, что вы на это скажете?
— Ничего. Любой бородач волен сбрить свою бороду.
— Нет, у меня другое мнение. Он хотел изменить внешность. Он хитрит. Что за прелесть эти немцы! Как они умеют предусмотреть все до мелочей! У него есть легенда, очень забавная, сейчас я вам ее расскажу.
— Кстати, вы ведь тоже изменили внешность.
— Да, это все парик.
— Я бы вас ни за что не узнал.
— Элементарная осторожность. Я теперь его лучший друг. Он не говорит по-итальянски, я помогал ему в Бриндизи, приехал с ним сюда и поселил в этот отель. Завтра он едет в Рим, но ему не удастся ускользнуть от меня. Он хочет сначала осмотреть Неаполь, и я обещал все здесь ему показать.
— Почему же он едет в Рим завтра, а не сегодня?
— А, это у него такой план. По легенде он — греческий делец, который нажился во время войны. Он говорит, что недавно продал два круизных парохода и теперь едет в Париж развлекаться. Он якобы всю жизнь мечтал посетить Париж, и вот теперь его мечта сбылась. Почти. Я все старался разговорить его. Я представился испанцем, который прибыл в Бриндизи для переговоров с турками по поводу поставок вооружения. Он внимательно слушал, но ничего не рассказал. Я, конечно, не мог настаивать. Это точно Андреади, у него с собой документы.
— Откуда вы знаете?
— Он совсем не смотрит за своим чемоданом, зато все щупает себя возле пояса. Они у него либо под ремнем, либо зашиты в жилетку.
— Какого черта вы притащили его в этот отель?
— Ну, я думал, так будет удобнее за ним следить. Мы можем обыскать его вещи.
— Вы тоже здесь остановились?
— Нет, я не такой дурак. Я сказал, что еду в Рим ночным поездом и мне ни к чему снимать номер в гостинице. Ну ладно, я пошел, а то я обещал встретить его через пятнадцать минут у парикмахерской.
— Хорошо.
— Вы мне понадобитесь сегодня вечером, где я могу вас найти?
Эшенден помедлил с ответом, хмуро глядя в сторону.
— Я буду здесь.
— Отлично. Посмотрите, пожалуйста, нет ли кого-нибудь в коридоре.
Эшенден выглянул за дверь: коридор был пуст — гостиница вообще была полупустой. С началом войны туристов в Неаполе резко убавилось, торговля шла плохо.
— Никого, — сказал он.
Лысый мексиканец храбро вышел. Закрыв за ним, Эшенден стал неторопливо бриться и одеваться. На площади по-прежнему светило солнце, толкались зеваки, тощие клячи волокли свои экипажи — город совсем не изменился, но Эшенден больше не чувствовал себя беззаботным бродягой. Ему стало не по себе. В британском консульстве он справился насчет телеграммы. Телеграммы не было. Затем он пошел в агентство Кука и стал читать расписание поездов. Ближайший поезд в Рим отправлялся около полуночи, а следующий в пять часов утра. Жаль, что нельзя уехать на первом. Он точно не знал, какие планы у мексиканца. Если он действительно собрался на Кубу, ему надо сначала добраться до Испании. В соседнем расписании значился пароход, отплывающий как раз завтра из Неаполя в Барселону.
Эшендену наскучил Неаполь. Блеск солнца, жара, пыль, шум и сутолока на улицах стали невыносимы. Он выпил коктейль в кафе и пошел в кино. Вернувшись в отель, он заплатил по счету, чтобы не беспокоиться утром, отвез вещи на вокзал, оставив себе только папку с двумя книгами. В тексте одной из них содержалась половина его шифра. Он поужинал и сел в номере ждать Лысого мексиканца.
К собственному неудовольствию, Эшенден начинал нервничать. Он принялся за чтение — книга показалась ему скучной. Он взял другую, но никак не мог сосредоточиться. Он то и дело глядел на часы — стрелки едва двигались. Под конец он дал себе слово, что не будет смотреть на часы, пока не прочитает тридцать страниц, и стал добросовестно читать строчку за строчкой, не понимая ни слова. Силы воли хватило до тринадцатой страницы. Часы показывали половину одиннадцатого. Уже давно стемнело. Где же Лысый мексиканец? Неужели его арестовали? Эшенден стоял у открытого окна и курил, пока не догадался, что так его видит полгорода. Спохватившись, он закрыл окно и опустил шторы. Сердце тяжело и часто билось о ребра. Эшенден из любопытства подсчитал пульс и удивился тому, что он нормальный. При закрытом окне в комнате стало душно, а руки и ноги у него были холодны как лед. «Что за дурацкое свойство это писательское воображение, — с досадой думал Эшенден. — Почему оно рисует тебе картинки, которые ты вовсе не желаешь видеть?» Ему припомнилась сцена убийства из «Преступления и наказания». Он не хотел думать об этом, но ничего не мог с собой поделать. Вперив взгляд в коричневые, в мелких розочках обои, он спрашивал себя, каким образом в Неаполе можно убить человека.
Прежде всего, была Вилла — большой приморский парк с фонтаном. Парк пользовался дурной славой, и добропорядочные граждане избегали появляться там после захода солнца. Потом, дорога за Посилиппо ночью была всегда безлюдной, как и многочисленные тропинки, ведущие на вершину холма. Но какой человек, имеющий нервы, согласится пойти туда? Можно предположить морскую прогулку по заливу. А как же лодочник? Во-первых, он запомнит тебя, во-вторых, не отпустит плавать в своей лодке без присмотра, боясь ее лишиться. Были еще дешевые гостиницы вдоль залива, где никто не задает вопросов людям, приходящим ночью и без вещей. Но ночной портье успеет хорошо тебя рассмотреть, пока ты будешь заполнять анкету.
Эшенден снова взглянул на часы. Он очень устал. Когда он уже просто сидел в кресле, не пытаясь ни читать, ни думать, дверь его номера тихо отворилась. Эшенден вскочил на ноги, покрываясь мурашками. Книга шлепнулась на пол.
— Я напугал вас? — улыбнулся Лысый мексиканец, появляясь из-за двери. — Я не хотел стучать.
— Вас кто-нибудь видел?
— Меня впустил ночной сторож. Но он спал, когда я позвонил, и, кажется, так и не проснулся. Извините за опоздание, но мне нужно было переодеться.
На нем была одежда, в которой он приехал из Лиона, и русый парик был тот же. Он опять изменился до неузнаваемости. Он стал как будто выше ростом, раздался в плечах, посвежел, даже форма лица у него изменилась. Карие глаза сияли, мексиканец выглядел довольным и счастливым.
— До чего вы бледны, дружище, — заметил он, взглянув на Эшендена. — Нервничаете?
— Вы принесли документы?
— Нет. У него их не было. Вот все, что я нашел. Он выложил на стол пузатый бумажник и паспорт.
— Мне это не нужно, — быстро сказал Эшенден, — заберите.
Пожав плечами, Лысый мексиканец сунул вещи обратно в карман.
— Что было у него за поясом? Вы говорили, он все время ощупывал пояс.
— Только деньги. Я проверил его бумажник. Там только личные письма и фотографии женщин. Он, должно быть, перед выходом запер документы в чемодане.
— Проклятье!
— У меня ключ от его номера. Пойдемте туда, нам нужно сделать обыск.
Эшенден почувствовал, как со дна желудка поднимается тошнота. Он заколебался.
— Мы ничем не рискуем, amigo, — снисходительно улыбнулся мексиканец, словно ободрял маленького мальчика, — но если вы против, я пойду один.
— Нет, мы пойдем вдвоем, — возразил Эшенден.
— В гостинице все уже спят, ну а господин Андреади — сами понимаете — нам не может помешать. Если хотите, для большего спокойствия снимите туфли.
Эшенден не ответил. Его руки дрожали, когда он развязывал шнурки на туфлях, и от этого он нервничал еще больше. Мексиканец тоже разулся.
— Вам лучше выйти первым, — сказал он. — Налево и прямо, его номер 38.
Эшенден открыл дверь и вышел. В коридоре горел тусклый свет. Эшендена бесила собственная нервозность, в то время как его сообщник был совершенно спокоен. Когда они подошли к 38-му номеру, мексиканец достал ключ и отпер дверь. Бесшумно войдя, он зажег свет. Эшенден последовал за ним. Он заметил, что жалюзи были опущены.
— Теперь мы можем не торопиться. Мексиканец вытащил из кармана связку ключей и стал совать их по очереди в чемоданный замок. Наконец четвертый или пятый ключ подошел. В чемодане была одежда.
— Дешевка, — презрительно скривился мексиканец, заглянув в чемодан. — Мой принцип — всегда покупай самое лучшее. В конце концов, это дешевле обойдется. По одежде сразу видно, джентльмен ты или нет.
— Вы можете помолчать? — не выдержал Эшенден.
— Да, опасность по-разному действует на людей. Меня она только подстегивает, а вы, я вижу, злитесь. Все зависит от того, какие у человека нервы.
Тем временем он быстро и тщательно осматривал вещи, вынимая их по одной из чемодана. Бумаг среди вещей не было. Когда внутри ничего не осталось, он достал свой нож и вспорол подкладку. Чемодан тоже был дешевый, и под приклеенной подкладкой спрятать что-либо было невозможно.
— Здесь ничего нет. Наверное, они где-то в комнате.
— Вы уверены, что он не отнес их в какую-нибудь контору? В одно из консульств, например?
— Я не спускал с него глаз. Я оставил его одного лишь на пятнадцать минут в парикмахерской.
Лысый мексиканец выдвинул ящики комода, проверил под кроватью, в постели, перевернул матрац. Ковра на полу не было. Его темные глаза шарили по комнате в поисках тайника, и Эшенден знал, что от них ничего не скроется.
— Может быть, он оставил документы внизу, у портье?
— Я бы это заметил. Да он бы и не осмелился. Но их здесь нет. Ничего не понимаю.
Он недоуменно и хмуро оглядывал комнату.
— Идем отсюда, — сказал Эшенден, направляясь к двери.
— Минутку.
Мексиканец опустился на колени, быстро уложил все вещи в чемодан и запер его на ключ. Поднявшись, он выключил свет, осторожно отворил дверь, выглянул в коридор, затем вышел. Выпустив Эшендена, мексиканец замкнул номер, и они пошли обратно. Войдя к себе и задвинув щеколду, Эшенден вытер дрожащие потные руки и лоб:
— Слава богу, все позади.
— Это совершенно безопасное предприятие. Но что же нам теперь делать? Полковник страшно разозлится, когда узнает, что мы не добыли документы.
— Я еду в Рим пятичасовым поездом. Оттуда я пошлю ему телеграмму.
— Хорошо. Я поеду с вами.
— Мне кажется, вам лучше как можно быстрее покинуть страну. Завтра в Барселону идет пароход. Почему бы вам не сесть на него? Если будет нужно, мы с вами увидимся в Барселоне.
— Я вижу, вам не терпится избавиться от меня. — Лысый мексиканец слегка улыбнулся. — Что ж, причина вашего желания — неопытность в подобных делах. Ладно уж, в Барселону так в Барселону. У меня есть испанская виза.
И он стал невозмутимо сворачивать сигарету. Эшенден посмотрел на часы — два пятнадцать. До поезда оставалось еще около трех часов.
— Не пойти ли нам куда-нибудь поужинать? — предложил мексиканец. — Я умираю от голода.
При мысли о еде Эшендена снова затошнило, но его мучила жажда. Пусть ему не хотелось идти куда-либо в компании Лысого мексиканца, сидеть одному в отеле хотелось еще меньше.
— Куда же мы пойдем в такое время?
— Положитесь на меня.
Эшендену ничего не оставалось, как только надеть шляпу, взять папку и следовать за мексиканцем. В холле портье спал на матрасе под стойкой. Проходя мимо на цыпочках, Эшенден заметил, что из его почтовой ячейки торчит конверт, и сунул письмо в карман, дабы прочитать при первом удобном случае.
Примерно через сотню ярдов им попался уличный фонарь, и Эшенден достал письмо. Оно было из консульства. В конверте лежала записка и еще один — запечатанный — конверт. В записке говорилось: «Телеграмма на ваше имя прибыла сегодня вечером. На случай ее срочности пересылаем ее вам с курьером». Курьер, наверное, приходил в гостиницу около полуночи, пока Эшенден сидел в своем номере и психовал. Вскрыв второй конверт, он увидел, что это шифровка.
— Придется подождать, — пробормотал он, убирая письмо.
Лысый мексиканец уверенно шагал в темноте — как человек, которому не привыкать к ночным прогулкам. Эшенден шел следом. Наконец в одном глухом переулке они остановились у какого-то темного дома. Судя по запаху жареной селедки, разившему из двери, это была таверна.
— Здесь не «Ритц», конечно, — обронил небрежно мексиканец, — но зато кормят в любое время суток.
Они вошли в низкую грязную комнату, в дальнем конце которой за пианино сидел молодой человек, похожий на головастика. Вдоль стен стояли столы со скамьями. Несколько посетителей пили вино и пиво, громко и натужно хохоча. Женщины были старые, размалеванные и ужасные. Когда Эшенден и Лысый мексиканец вошли, все головы резко повернулись в их сторону. Сев на скамью, Эшенден, чтобы не встречаться глазами с бесстыдными и злобными взглядами, притворился, что считает перчинки в перечнице. Головастик заиграл мелодию, несколько пар начали танцевать. Некоторые женщины танцевали друг с другом, так как мужчин было мало. Мексиканец заказал две порции спагетти и бутылку «Капри». Когда вино принесли, он жадно выпил стакан и в ожидании пасты стал рассматривать женщин.
— Вы умеете танцевать? — спросил он. — А я, пожалуй, приглашу какую-нибудь курочку составить мне пару.
Мексиканец направился к одной красотке, на вид получше других. По крайней мере, у нее были белые зубы и большие блестящие глаза. Она поднялась с выражением безразличия на лице, он обнял ее за талию. Танцевал он хорошо и языком молол не хуже: женщина в его объятиях подобрела и заулыбалась. Вскоре они уже оживленно болтали. Танец закончился. Мексиканец проводил свою даму на место и вернулся к столу.
— Как вам моя девочка? — спросил он, наливая себе стакан вина. — Она ничего, правда? Танцевать — полезно для здоровья. Почему бы вам не попробовать? Вам нравится здесь? У меня нюх на такие места, я всегда знаю, куда повести друга.
Пианист снова заиграл. Женщина выжидающе смотрела на Лысого мексиканца. Стоило ему ткнуть большим пальцем в пол, она с готовностью вскочила. Мексиканец застегнул пиджак, выпятил грудь и встал у края стола, ожидая, пока женщина подойдет сама. Он схватил ее, завертел по комнате, заговорил, засмеялся, и, пока продолжался танец, все посетители таверны стали его знакомыми. Он перебрасывался остротами то с одним, то с другим, сыпал шутками, мешая итальянский и испанский языки, все хохотали.
Тем временем официант принес две полные тарелки спагетти. Увидев их, мексиканец бесцеремонно бросил свою партнершу и побежал к столу.
— Я голоден как волк, — объявил он, — а ведь несколько часов назад я наелся до отвала. Вы тоже ужинали? Где? Но вы ведь не откажетесь за компанию съесть тарелку макарон?
— У меня нет аппетита, — ответил Эшенден.
Но едва он начал есть, аппетит появился. Он и не подозревал, как он голоден. Лысый мексиканец наслаждался едой — набивал полный рот макарон и хлеба и ухитрялся при этом еще болтать. Женщина, которая с ним танцевала, успела рассказать ему свою полную биографию, и теперь он, чавкая, пересказывал ее Эшендену. Эшенден подчистил тарелку и заказал еще бутылку вина.
— Вино? — скривился Лысый мексиканец. — Но им невозможно утолить жажду. Шампанское — вот это напиток. Ну, как вы себя чувствуете, amigo?
— Должен признаться, что лучше, — улыбнулся Эшенден.
— Практика — вот что вам нужно.
Он протянул руку, намереваясь похлопать Эшендена по плечу.
— Что это? — в ужасе вскрикнул Эшенден. — Что это за пятно у вас на манжете?
Мексиканец посмотрел на свой рукав:
— Вот это? Да ничего, просто кровь. Я слегка порезался.
Эшенден молча обозревал часы над дверью.
— Боитесь опоздать? Подождите, я станцую последний танец и провожу вас на вокзал.
Мексиканец уверенным движением схватил за талию ближайшую к нему женщину и поволок ее танцевать. Женщина безропотно покорилась. Эшенден проводил их мрачным взглядом.
Гололицый монстр в белобрысом парике двигался с неподражаемой грацией. Его маленькие ступни пружинили, как лапы кошки или тигра, и он превосходно чувствовал ритм. Магия его движений пьянила и подчиняла себе партнершу. Во время танца он весь превращался в музыку. Музыка была в пальцах его ног, в его длинных руках, которыми он так крепко прижимал к себе красотку, в его длинных ногах, которые странно двигались от бедер. Каким бы безобразным и зловещим ни был его облик, мексиканцу нельзя было отказать в изяществе. В движении он был почти красив, он даже вызывал восхищение. Глядя на танцующего мексиканца, Эшенден вспомнил каменные скульптуры ранних ацтеков — нечто дикое, ужасное, непонятное, но впечатляющее. Но пусть даже и так, Эшенден охотно бросил бы его в этом мрачном и вонючем танцевальном зале развлекаться до утра — если бы не деловой разговор, который предстоял им и которого Эшенден, признаться, ждал не без опаски. Полковник приказал передать Мануэлю Кармоне определенную сумму в обмен на определенные документы. Документов мексиканец не достал, значит, денег тоже не получит. Больше он ничего не знает, все остальное его не касается. Подумав так, Эшенден дал себе слово, что в случае чего будет твердо держаться этой позиции.
Любитель танцев, проносясь мимо, весело помахал ему рукой:
— Я сию минуту. Музыка кончится, и я готов. Заплатите пока по счету.
Жаль, что нельзя прочитать его мысли, думал Эшенден, нельзя даже предположить, что у него на уме.
Пианино смолкло, Лысый мексиканец подошел, вытирая надушенным платком потный лоб.
— Ах, как чудесно, — говорил он с довольным видом. — Хоть женщины здесь не блеск, откровенно говоря — дешевки, но ведь не это главное. Я люблю чувствовать в руках женское тело, видеть ее потемневшие глаза, томно раскрытые губы, когда мозг у нее в костях плавится от желания, как масло на солнце. Ах, женщины…
Они вышли на улицу и зашагали в сторону вокзала — в этот час коляску было не найти. Небо расчистилось, выглянули крупные летние звезды. Теплый ночной воздух был недвижим. Тишина сопровождала их, точно призрак. Когда они подошли к вокзалу, густая темнота вокруг начала редеть, дома выступили серым на фоне неба. Близился рассвет. Ночь как будто вздрогнула, чуя его наступление и собирая силы для последнего боя. В такое время душу смущает неясный страх, словно отголоски первобытного ужаса перед вечной тьмой, — страх того, что новый день никогда не настанет.
На вокзале ночь снова обступила их. Несколько носильщиков слонялись вокруг, как рабочие сцены после спектакля, да стояли два солдата в дымчатой униформе.
В зале ожидания не было ни души, но Эшенден и Лысый мексиканец все равно забились в самый дальний угол.
— У меня еще час до поезда, — сказал Эшенден, вытаскивая из кармана конверт и шифр из папки. — Посмотрим, что написано в телеграмме.
В то время он пользовался довольно простым шифром, состоящим из двух частей. Первую часть, которую ему дали на листке бумаги, он заучил наизусть еще в Англии, а бумажку уничтожил. Вторая часть шифра содержалась в одной из двух книг, которые он возил с собой, — в той, что была тоньше.
Нацепив очки, Эшенден принялся за расшифровку телеграммы. Лысый мексиканец удобно сидел в углу, скручивал сигареты и курил. Он совсем не обращал внимания на Эшендена, наслаждаясь заслуженной передышкой. Эшенден расшифровывал по очереди группы цифр, получались слова, которые он записывал в колонку на листе бумаги. У него было правило: не вникать в смысл отдельных слов, пока не закончен весь текст, потому что иначе неизбежны поспешные выводы и как следствие — ошибки. Он выполнял перевод механически и механически фиксировал слова, как машинистка-стенографистка. Наконец он расшифровал всю телеграмму. В ней говорилось:
«Константин Андреади задерживается по болезни в Пирее. Он не сможет плыть. Возвращайтесь в Женеву и ожидайте инструкций».
Прочитав текст в первый раз, Эшенден ничего не понял. Он прочитал еще раз и содрогнулся с головы до пят, как от электрического разряда. В миг лишившись своей сдержанности, он взорвался горячим и гневным шепотом:
— Будь ты проклят, убийца! Ты зарезал не того человека!
