Лысый мексиканец (The Hairless Mexican) — четвертый рассказ из сборника рассказов Эшенден или британский агент Сомерсета Моэма, навеянного службой в разведке, читать.
***
— Вы любите макароны? — спросил R.
— Что вы имеете в виду? Если меня спрашивают, люблю ли я поэзию, я отвечаю, что мне нравятся Китс, Вордсворт, Верлен и Гете. Так вот, когда вы спрашиваете про макароны, что это значит — спагетти, тагли-ателли, ригатони, вермишель, фетицини, туфали, фар-фалли или просто макароны?
— Макароны, — немногословно ответил R.
— Я люблю простую пищу: яйца вкрутую, устрицы с икрой, копченого лосося, жареное мясо (предпочитаю седло барашка), рябчиков, пирог с патокой и рисовый пудинг. Но есть среди прочих простых блюд одно, которое я готов есть каждый день, и притом по собственной воле. Это как раз макароны.
— Я очень этому рад, потому что вам предстоит поездка в Италию.
Эшенден приехал из Женевы в Лион, чтобы встретиться с R. Он приехал за несколько часов до встречи и провел время, бродя по этому безобразному, скучному и шумному городу.
Они сидели в ресторане, куда Эшенден повел шефа, потому что это заведение имело репутацию лучшего ресторана в своей части Франции. Единственным его недостатком были многочисленные едоки (лионцы любят вкусно поесть), и кое-кто из них вполне мог держать ушки на макушке. Оттого, вкушая седло барашка, Эшенден и R. говорили об отвлеченных предметах.
— Выпьете еще бренди? — спросил полковник.
— Нет, благодарю вас, — отказался Эшенден, который был сторонником трезвого образа жизни.
— Да ладно вам, нужно хоть иногда забывать о войне, — сказал R., наливая в бокал себе и Эшендену.
Тот не стал ломаться, но счел нужным сделать замечание по поводу невиданных манер шефа.
— В юности меня учили, что женщину нужно держать за талию, а бутылку — за горло, — пробормотал он.
— Рад об этом узнать. Но я и впредь буду держать бутылку за талию, а женщин обходить стороной.
Эшенден не знал, что ответить, и молча тянул бренди. R. спросил счет. Он был большим человеком, наделенным властью, к его мнению прислушивались владыки империй, но раздача чаевых всегда приводила его в смущение. Его мучил страх оказаться в дураках, дав слишком много, или вызвать презрение официанта, дав слишком мало. Когда принесли счет, он сунул Эшендену несколько сотен франков и сказал:
— Заплатите ему, ладно? А то я не разбираюсь во французских деньгах.
Служитель отдал им шляпы и пальто.
— Пойдем в гостиницу? — спросил Эшенден.
— Да, пожалуй.
В конце зимы установилась оттепель, они шли по улице с перекинутыми через руку пальто. Эшенден, который снял номер для R., повел его сразу в гостиную. Отель был старомодный, с просторными комнатами. В гостиной стоял большой гарнитур красного дерева, обитый зеленым бархатом, посередине был массивный круглый стол, вокруг толпились стулья. На стенах, кое-как прикрывая линялые обои, висели гравюры, изображающие сцены наполеоновских битв. Огромная люстра свисала с потолка. Когда-то к ней был проведен газ, а потом ее утыкали электрическими лампочками. Люстра освещала мрачную комнату холодным резким светом.
— Очень мило, — похвалил R.
— Правда, не слишком уютно.
— Но похоже, это лучшая комната во всем отеле. И мне здесь нравится.
Отодвинув бархатный стул, он уселся на него, зажег сигару, ослабил ремень и расстегнул китель.
— Раньше я был уверен, что люблю шеро, но с началом войны перешел на гаванские. Потом, наверное, мне приглянутся какие-нибудь еще. — Углы его губ дрогнули в улыбке. — Лиха беда начало.
Эшенден расположился сразу на двух стульях — на один сел, на другой положил ноги. Увидев это, R. тоже взял себе второй стул и со вздохом облегчения водрузил на него ботинки.
— Куда ведет эта дверь? — спросил он.
— В вашу спальню.
— А что на другой стороне?
— Банкетный зал.
R. поднялся и стал медленно прохаживаться по комнате. Проходя мимо окон, он как бы невзначай заглянул за шторы — бордовые и тяжелые.
— Так, на всякий случай, — пояснил он, садясь обратно и в упор глядя на Эшендена.
Его тонкие губы изогнулись в полуулыбке, но взгляд косых глаз оставался холодным и жестким. Эшенден уже привык к этой манере и нимало не смущался. Он знал, что шеф думает, с чего начать. Молчание длилось уже две или три минуты.
— Сегодня вечером я жду одного человека, — сказал наконец R. — Он прибудет десятичасовым поездом. — Он взглянул на часы. — Его зовут Лысый мексиканец.
— Почему «Лысый мексиканец»?
— Потому что он лысый и потому что мексиканец.
— Исчерпывающее объяснение.
— Он расскажет вам о себе — болтать он горазд. Когда я его подобрал, он был без гроша, типичный оборванец. В Мексике он связался с революционерами и еле-еле унес ноги. Кроме одежды, в которой он убежал, у него ничего не было. Если хотите польстить ему, зовите его «генерал». Он уверяет, что служил генералом в армии Гуэрты и что, если бы не злодейка фортуна, сейчас бы уже ходил в президентах. Это полезный человек. Мне только не нравится, что от него слишком несет духами.
— Что же я должен буду делать?
— Он направляется в Италию с одним нетрудным поручением, и я хочу, чтобы вы на всякий случай были рядом. Денег ему доверять нельзя — он игрок и бабник. Вы приехали сюда по своему паспорту?
— Конечно.
— У меня для вас есть другой — дипломатический на имя Сомервиль, с французской и итальянской визами. Думаю, вам следует поехать вместе. Он забавный, особенно когда разойдется, он вам понравится. Кроме того, у вас будет время лучше узнать друг друга.
— И какое у него поручение?
— Я еще не решил, сколько вам можно об этом знать.
Эшенден промолчал. Они обменялись отстраненными взглядами, как чужие люди — например, случайные попутчики, едущие в одном купе, каждый из которых гадает, что за человек сидит напротив.
— Советую вам больше слушать генерала, чем говорить самому. Расскажите ему только самую малость. Он не станет задавать вопросов, обещаю. Некоторые джентльменские качества ему не чужды.
— Кстати, как его настоящее имя?
— Я зову его Мануэль. Его полное имя Мануэль Кармона.
— Судя по вашему описанию, этот Мануэль Кармона — отъявленный мерзавец.
Полковник улыбнулся одними глазами:
— Ну… не совсем так… Он, конечно, не учился в закрытой частной школе, и его принципы несколько отличаются от наших с вами. Я не стал бы оставлять у него на виду золотой портсигар. Но если он, к примеру, проиграет вам в покер, он заложит этот украденный портсигар, чтобы заплатить долг. Если представится шанс, он не задумываясь соблазнит вашу жену, но поделится с вами последней коркой хлеба. У него из глаз текут слезы, когда пластинка играет ему «Аве Мария», но, если вы заденете его гордость, он пристрелит вас как собаку. У мексиканцев считается оскорблением пройти между мужчиной и его напитком. Он мне рассказывал, как однажды один голландец, не знавший местных обычаев, в баре прошел между ним и стойкой, где стояла его текила. Он вытащил револьвер и укокошил несчастного на месте.
— И ему за это ничего не было?
— Нет. Он происходит из очень известной в Мексике семьи. Дело замяли, газеты написали, что этот голландец — самоубийца. Так оно и было, если разобраться. Мануэль не слишком высоко ставит человеческую жизнь.
Эшенден пристально смотрел на R., как будто в первый раз видел его желтое, иссеченное морщинами лицо. Он знал, что шеф слов на ветер не бросает.
— Сейчас развелось много болтунов, которые превозносят жизнь человека как величайшую ценность на земле. Но это же ерунда! Это все равно что присваивать какую-то постоянную ценность покерным фишкам. Они стоят столько, сколько хочется игрокам. Для полководца его солдаты — те же фишки. Если он не дурак, он не станет считать их за людей.
— Но видите ли, это такие фишки, которые могут чувствовать и думать. И когда они думают, что их не считают за людей, то отказываются продолжать игру.
— Я с вами не согласен, ну да ладно. Давайте к делу. Мы получили информацию о человеке по имени Константин Андреади, который едет из Константинополя с важными для нас документами. Мы должны их перехватить. Он грек, особо доверенный агент Инвер-паши. Инвер дал ему устные указания, слишком ценные, чтобы доверять их бумаге. Он плывет из Пирея в Рим на пароходе «Итака» и по пути сделает остановку в Бриндизи. Документы он должен доставить в посольство Германии, лично послу.
— Я понял.
Италия все еще оставалась нейтральной. Правительство делало все, чтобы сохранить нейтралитет, в то время как обе воюющие коалиции тянули ее каждый в свою сторону.
— Я не хочу для вас неприятностей с итальянскими властями, но мы должны задержать Андреади, чтобы он не попал в Рим.
— Любой ценой?
— Деньги для нас не проблема. — R. ехидно улыбнулся.
— Что вы предлагаете делать?
— Не думаю, что вам стоит забивать себе этим голову.
— Да уж, у меня и так бурное воображение, — пробормотал Эшенден.
— Вы поедете в Неаполь с Лысым мексиканцем. Ему не терпится добраться до Кубы, где его друзья готовят представление. Он говорит, когда все будет готово, они оттуда перекочуют в Мексику. Ему нужны наличные. Я дам вам сумму в американских долларах, держите ее всегда при себе.
— Сколько?
— Довольно много. Деньги в тысячных купюрах — это чтобы вам не таскать с собой чемодан. Вы отдадите их Лысому мексиканцу в обмен на документы Андреади.
У Эшендена напрашивался логичный вопрос, но спросил он немного о другом:
— Этот человек понимает свою задачу?
— Еще как.
В дверь постучали. Потом она открылась, и вошел Лысый мексиканец.
— Это я. Добрый вечер, полковник. Рад вас видеть. R. поднялся:
— Как доехали, Мануэль? Это мистер Сомервиль, который будет сопровождать вас в Неаполь. Генерал Кармона.
— Рад познакомиться, сэр.
Oн с такой силой сжал руку Эшендена, что тот поморщился и пробормотал:
— Хватка у вас железная, генерал.
Мексиканец довольно посмотрел на свои наманикюренные ручки. Острые ногти были покрыты ярко-красным лаком и сияли, как зеркало. Несмотря на жару, генерал был в пальто с каракулевым воротником. От него действительно несло духами: малейшее его движение поднимало в воздухе парфюмерную бурю.
— Снимите пальто, генерал. Возьмите сигару, — предложил R.
Лысый мексиканец был высокий и на вид сильный человек, хотя и худой. На нем был сшитый по фигуре, отлично сидевший синий шерстяной костюм, шелковый платок кокетливо выглядывал из кармашка пиджака. На запястье правой руки поблескивал золотой браслет. Черты лица, хоть и правильные, для идеальных были великоваты. Ни бровей, ни даже ресниц вокруг блестящих карих глаз не было. Его кожа поражала женской гладкостью. На голове царил художественный беспорядок из фальшивых светло-русых локонов. Вся его внешность в сочетании со щегольской одеждой создавала впечатление чего-то уродливого, нелепого, даже ужасного, но от мексиканца нельзя было оторвать глаз. Его безобразие не отталкивало, а привлекало.
Он сел, поддернув брюки, чтобы они не вытягивались на коленях.
— Ну что, Мануэль, сколько сердец вы сегодня разбили? — обратился к нему R. с сардонической усмешкой.
— Наш друг полковник завидует моему успеху у прекрасного пола, — с небольшим испано-американским акцентом пояснил Лысый мексиканец Эшендену. — Я говорю ему, что он сможет иметь не меньший успех, если прислушается к моим советам. Самое главное — уверенность. Если вы не боитесь отказа, вы никогда его не получите.
— Какая ерунда, Мануэль! Надо просто быть вами, чтобы не получать отказов. Женщины липнут к вам, как мухи на мед.
Мексиканец рассмеялся с нескрываемым удовольствием:
— Раз уж вы спросили меня, полковник, то я — так и быть — расскажу, как познакомился в поезде с одной малышкой, которая ехала в Лион навестить свою свекровь. Она была не первой молодости и слишком худая, но все-таки еще ничего, и мы прекрасно провели время в дороге.
— Давайте перейдем к делу, — сказал R.
— Я к вашим услугам, полковник. — Мексиканец посмотрел на Эшендена: — А мистер Сомервиль тоже военный?
— Нет, он писатель.
— Вот как? Я очень рад нашему знакомству, мистер Сомервиль. Я могу рассказать вам много интересных историй. Я уверен, мы поладим. Сразу видно, вы дружелюбный человек. Я к этому очень чувствителен. У меня, признаться, душа уходит в пятки, если я замечаю, что человек ко мне не расположен. Я просто сам не свой становлюсь.
— Надеюсь, нас ждет приятное путешествие, — расшаркался Эшенден.
— Когда же наш друг прибывает в Бриндизи? — спросил Мексиканец, оборачиваясь к R.
— Четырнадцатого в Пирее он сядет на «Итаку». Может быть, это какое-нибудь тихоходное корыто, но вам лучше быть на месте заранее.
— Согласен.
R., сунув руки в карманы, пересел на краешек стола. В своей старой униформе, в расстегнутом кителе, он выглядел неряхой рядом со щеголеватым мексиканцем.
— Мистер Сомервиль знает не много о порученной вам операции, но вполне достаточно. Вы не должны ничего ему рассказывать сверх того. Он передаст вам сумму, необходимую для работы, но вы будете действовать самостоятельно. Впрочем, если вам понадобится совет, можете к нему обратиться.
— Я редко спрашиваю чужих советов и никогда им не следую.
— Если вас сцапает полиция, не смейте упоминать о нем. Его ни в коем случае нельзя скомпрометировать.
— Я — человек чести, — гордо заявил Лысый мексиканец, — пусть меня заживо растерзают на тысячу кусков, я не предам товарища.
— Об этом я как раз и говорил мистеру Сомервилю. В случае удачного завершения операции вы получите от него гонорар, о котором мы условились, в обмен на документы. Каким способом вы их добудете — его не касается.
— Да-да, конечно. Только я хотел бы уточнить одну деталь. Надеюсь, мистер Сомервиль понимает, что я выполняю возложенную на меня миссию вовсе не с целью наживы?
— Понимает, — подтвердил R., сурово кося на мексиканца.
— Я душой и телом с союзниками. Я не прощу немцам оккупации Бельгии. Если я и принимаю вознаграждение, то исключительно из патриотизма. Могу ли я доверить мистеру Сомервилю свои личные мотивы, полковник?
R. кивнул. Мексиканец повернулся к Эшендену:
— В настоящее время мои друзья готовят кампанию, призванную освободить нашу многострадальную родину от тиранов и эксплуататоров. Все до последнего пенни будет истрачено на ружья и патроны. Мне самому нет нужды в деньгах: я солдат и могу обходиться лишь хлебом и оливами. Есть только три занятия, подобающих джентльмену: война, карты и любовь. Для того чтобы уйти с винтовкой в горы, денег не нужно. Да, именно это я называю войной, а не сражения армий под пушечный грохот. Женщины любят меня бесплатно, а в картах мне везет.
Эшендена забавлял патетический клекот этого надушенного петуха с золотым браслетом на лапке. Ему, как собирателю человеческих типов, был любопытен такой редкий, причудливый, барочный экземпляр. Однако, несмотря на парик, безволосое лицо и всю свою нелепость, он не производил впечатления человека, которого можно не принимать в расчет. Его самодовольство было бесподобно.
— Где ваш багаж, Мануэль? — спросил R.
Будто тень от облачка пронеслась по безмятежно-гладкому лицу Мануэля. Его слух был явно оскорблен столь прозаическим вопросом. Однако иных знаков неудовольствия не последовало. Эшенден готов был поспорить, что он считает R. по-варварски лишенным способности разуметь тонкие материи.
— Я оставил его на вокзале.
— Мистер Сомервиль едет по дипломатическому паспорту. Он может провезти ваши вещи через границу вместе со своими, чтобы их не досматривали.
— О, у меня совсем мало вещей — пара костюмов и белье. Но я действительно предпочел бы поручить их мистеру Сомервилю. В Париже я приобрел дюжину шелковых пижам.
— А у вас? — обратился R. к Эшендену.
— Одна сумка. Она в моей комнате.
— Советую вам отправить все на вокзал, пока тут еще есть носильщики. Ваш поезд отходит в час десять.
— Вот как?
Эшенден впервые слышал, что должен ехать сегодня.
— Я считаю, что вам необходимо быть в Неаполе как можно быстрее.
— Хорошо. R. поднялся:
— Вы как хотите, а я пошел спать.
— Я прогуляюсь по городу, — сказал Лысый мексиканец. — Интересно, как здесь живут люди. Одолжите мне, пожалуйста, сто франков, полковник. У меня нет мелочи.
R. достал из бумажника купюру и отдал ее мексиканцу.
— А вы что решили делать? Подождете здесь? — спросил он у Эшендена.
— Нет, поеду на вокзал и почитаю.
— Как насчет виски с содовой на дорожку? — предложил R. — А, Мануэль?
— Очень мило с вашей стороны, но я пью только шампанское и бренди.
— Вместе? — съязвил R.
— Не обязательно, — серьезно ответил мексиканец. R. заказал бренди и содовую. Они с Эшенденом выпили по коктейлю, а Лысый мексиканец, заполнив высокий стакан на три четверти чистой водкой, проглотил все в три шумных глотка. Затем он встал, натянул свое пальто, взял в одну руку черную шляпу, а другую — жестом романтического героя, который уступает любимую девушку своему более достойному ее сопернику, — подал R.
— Что ж, полковник, позвольте пожелать вам спокойной ночи и приятных сновидений. Теперь мы не скоро с вами увидимся.
— Желаю удачи, Мануэль. Помните, что в случае провала вы должны молчать.
— Я слышал, что в одном из ваших военно-морских колледжей, где учатся юные джентльмены, есть надпись золотыми буквами: «Британский офицер не знает слова «невозможно». Так вот, я не знаю слова «провал».
— Оно имеет много синонимов, — мрачно заметил R.
— До встречи на вокзале, мистер Сомервиль, — сказал Лысый мексиканец и выпорхнул за дверь.
R. взглянул на Эшендена с той особенной улыбочкой, которая всегда придавала его лицу злое и хитрое выражение.
— Ну и как он вам?
— Даже не знаю, что сказать. Вы меня озадачили. Кто он такой? Клоун? Надутый индюк. А еще говорит, что его любят женщины. Как можно любить такую образину? Он же шарлатан! Мне кажется, вы напрасно ему доверяете.
R., потирая руки, коротко и сухо рассмеялся.
— А я думал, он вам понравится. Такой оригинальный тип, правда? — Глаза R. вдруг потемнели. — Не думаю, что ему выгодна двойная игра. — Мгновение он помолчал. — Ну да ладно, риск — благородное дело. Вот — возьмите билеты и деньги и отправляйтесь. Я смертельно устал и хочу спать.
Десять минут спустя Эшенден вышел из отеля в компании носильщика, который тащил на плече его сумку.
Он прибыл на вокзал за два часа до римского экспресса, удобно устроился в зале ожидания и стал читать. Время шло, а Лысого мексиканца все не было. Эшенден, чувствуя легкое беспокойство, вышел на платформу и начал его высматривать. Он страдал нервной болезнью под названием «дорожная лихорадка». За час до отхода поезда его начинал мучить страх опоздания. Эшендена раздражали носильщики, которые не торопились выносить его вещи; он не понимал, почему гостиничный автобус ползет как черепаха, его сводили с ума дорожные пробки и ленивые телодвижения служащих вокзала. Весь мир, казалось, объединился в заговоре с целью задержать его. Другие пассажиры путались у него под ногами, когда он бежал за билетом, очередь в кассу была бесконечной, все нарочито медленно подсчитывали сдачу, регистрация багажа длилась вечность. Если с ним ехали друзья, они обязательно отлучались купить газету, сигареты или прогуляться по платформе, и он был уверен, что они опоздают, потому что заговорятся со случайным встречным или потеряют билеты. Эшенден успокаивался только тогда, когда устраивался в своем купе. Вещи лежали на верхней полке, он сидел с книгой и ждал отправления, до которого оставался еще добрый час. Иногда приступ дорожной лихорадки гнал его на вокзал так рано, что он заставал даже не свой поезд, а предыдущий.
Объявили римский экспресс, а Лысый мексиканец не показывался. Эшенден встревожился не на шутку. Он пробежал туда и обратно по платформе, осмотрел зал ожидания, заглянул в багажное отделение — все напрасно.
Спальных вагонов в поезде не было. Заняв два сидячих места в вагоне первого класса, Эшенден стоял в дверях, переводя взгляд с платформы на вокзальные часы и обратно. Если попутчик не объявится, ехать нет никакого резона. Оставалось три минуты. Эшенден не знал, что и делать: забрать сумку из купе, пока не поздно, или еще подождать. Две минуты. В этот поздний час вокруг было безлюдно. Все пассажиры уже заняли свои места. Одна минута. И тут в дальнем конце платформы он увидел Лысого мексиканца, который шел вразвалочку, будто на прогулке. Его сопровождали двое носильщиков и какой-то человек в котелке. Заметив Эшендена, он помахал ему рукой.
— Да шевелитесь вы! Опоздаете, поезд отправляется! — закричал Эшенден.
— Я никогда не опаздываю. Хорошие у нас места? Начальник вокзала ушел на ночь домой, а это дежурный.
Человек в котелке снял котелок и поклонился. Эшенден кивнул.
— Но это же обыкновенный вагон. Боюсь, я не могу так путешествовать. — Он обернулся к дежурному по вокзалу: — Найдите мне место получше, mon cher1.
— Certainement, mon general2. У вас будет купе люкс. Конечно.
Дежурный отвел их в свободное двухместное купе. Лысый мексиканец с удовлетворением проследил, как носильщики размещают на полках багаж.
— Ну вот и отлично. Вы очень меня выручили. — Он пожал руку человеку в котелке. — Я не забуду вашей услуги. В следующий раз, когда мы увидимся с министром, я расскажу ему, как вы мне помогли.
— Благодарю вас, генерал. Раздался свисток, и поезд тронулся.
— Здесь-то удобнее будет, чем в обыкновенном первом классе. Как вы думаете, мистер Сомервиль? Настоящий путешественник должен уметь путешествовать с комфортом.
Эшенден был все еще страшно зол.
— Где вы были, черт вас возьми? Вы что, хотели опоздать на поезд?
— Мой милый друг, но я не имел на это ни малейшего шанса! По прибытии я представился начальнику вокзала. Я сказал, что я — генерал Кармона, командующий мексиканской армией, и что я проездом нахожусь в Лионе для переговоров с британским фельдмаршалом. Я передал ему просьбу правительства Мексики задержать поезд, в случае если переговоры затянутся. Правительство Мексики, сказал я, должно вскоре письменно подтвердить свою просьбу. Я бывал в Лионе и раньше, мне нравятся здешние девчонки — не такие шикарные, как в Париже, но в них тоже что-то есть. Хотите глоток бренди перед сном?
— Нет, спасибо, — угрюмо сказал Эшенден.
— Я всегда пропускаю стаканчик на ночь. Это успокаивает нервы.
Покопавшись в своем чемодане, Лысый мексиканец не без труда нашел бутылку бренди. Он отпил из горла, вытер губы тыльной стороной ладони и закурил. Затем он скинул ботинки и лег. Эшенден приглушил свет.
— Я пока не решил, — задумчиво произнес Лысый мексиканец, — как приятнее засыпать: с поцелуями красивой блондинки или с сигаретой. Вы когда-нибудь были в Мексике? О Мексике я расскажу вам завтра. Спокойной ночи.
Почти сразу Эшенден услышал ровное дыхание спящего и вскоре сам задремал. Среди ночи он отчего-то проснулся. Мексиканец крепко спал, укрывшись своим пальто. Он был в парике. Вдруг поезд дернулся, громко заскрежетали тормоза. Не успел Эшенден и глазом моргнуть, мексиканец вскочил на ноги, хватаясь за бедро, и закричал:
— Что такое?
— Да ничего. Может быть, просто красный семафор. Мексиканец тяжело опустился на полку. Эшенден зажег свет.
— Как быстро вы проснулись.
— При моей профессии это необходимо.
Эшенден хотел спросить, при какой именно профессии — убийцы, шпиона или военного, но подумал, что это будет неприлично. Мексиканец снова вытащил бутылку.
— Выпьете? — спросил он. — Лучшее средство от бессонницы.
Когда Эшенден отказался, он вновь довольно порядочно отпил из горла и, вздохнув, закурил. Несмотря на то что он один прикончил почти целую бутылку бренди (а во время прогулки по городу он, возможно, пил еще), мексиканец был совершенно трезв, будто весь вечер лакал лимонад.
Поезд тронулся, и вскоре Эшенден опять уснул. Проснувшись на следующее утро, он лениво повернулся и увидел, что генерал лежит и курит. Пол с его стороны был усыпан окурками, воздух — густ и сер от дыма. Он попросил не открывать окно, ибо, по его словам, утренняя свежесть — это зараза.
— Я давно проснулся, но не хотел вставать, чтобы не разбудить вас. Кто первый будет умываться?
— Мне не к спеху, — сказал Эшенден.
— Ну тогда я. Как старый солдат я все делаю быстро. Вы каждый день чистите зубы?
— Да.
— Я тоже. Эту привычку я приобрел в Нью-Йорке. По-моему, здоровые зубы — это большой плюс для мужчины.
Генерал прошел к раковине в углу и стал яростно, фырча и булькая, драить зубы. После этого он достал из чемодана флакон с одеколоном, смочил салфетку и протер лицо и руки; осторожно причесал парик. Парик сидел на голове ровно: либо не сбился за ночь, либо он успел поправить его до пробуждения Эшендена. Вынув еще один флакон — с пульверизатором, — мексиканец обрызгал духами рубашку, пальто и носовой платок. Окончив туалет, он повернулся к Эшендену с сияющим лицом, как человек, довольный тем, что исполнил свой долг.
— Ну вот, теперь я готов встретить день. Хотите умыться моим одеколоном? Это лучший одеколон во Франции.
— Благодарю вас, я предпочитаю мыло и воду.
— Воду? Я ненавижу воду. Я имею дело с водой, только когда принимаю ванну. Вода ужасно портит кожу.
Поезд приближался к границе. Эшенден, памятуя, как генерал схватился за бедро во время ночной остановки, сказал:
— Если у вас с собой оружие, лучше отдайте его мне. У меня дипломатический паспорт, и меня не станут обыскивать. Но если им взбредет в голову обыскать вас, у нас будут большие неприятности.
— Разве это оружие? Так, игрушка, — небрежно заметил мексиканец, вынимая из набедренного кармана внушительных размеров револьвер с полным барабаном. — Я не люблю расставаться с ним. Когда при мне нет револьвера, у меня такое чувство, будто я не вполне одет. Но вы правы — мы должны исключить всякий риск. Я и свой нож вам отдам. Признаться, я предпочитаю его револьверу. Это более элегантное оружие.
— Дело привычки, — сказал Эшенден.
— Любой спустит курок, а вот нож требует характера.
В мгновение ока расстегнув жилет, он вырвал из-за пояса и раскрыл длинный нож, похожий на орудие убийцы, и вручил его Эшендену.
— Нравится? — Большое уродливое лицо мексиканца расплылось в довольной улыбке. — В жизни не встречал лучшего клинка. Острый как бритва и крепкий: им можно резать папиросную бумагу и рубить дубы. А в сложенном виде он словно перочинный, каким школьники царапают парты.
Эшенден поскорее закрыл его и спрятал в карман вместе с револьвером.
— Еще что-нибудь есть?
— Руки. — Лысый мексиканец даже обиделся. — Но против них таможня обычно ничего не имеет.
Вспомнив его железное рукопожатие, Эшенден поежился. Руки были огромные, с длинными пальцами, с острыми красными блестящими ногтями и без единого волоска. При взгляде на них становилось по-настоящему страшно.
