Шантаж Гейтвуда (The Gatewood Caper) — рассказ Дэшила Хэммета, третий из серии об оперативнике из агентства Континентал.
Гарви Гейтвуд распорядился, чтобы меня пропустили к нему, как только я приду, так что менее чем за четверть часа я пробрался мимо привратников, рассыльных и секретарей, заполнявших почти все пространство между парадной дверью корпорации «Лесоматериалы Гейтвуда» и личным служебным кабинетом ее президента. Просторный кабинет был сплошь отделан бронзой и красным деревом, удачно сочетающимся с зеленым плюшем. Посредине комнаты стоял огромный письменный стол, тоже из красного дерева.
Навалившись могучей грудью на стол, Гейтвуд с яростью обрушился на меня:
— Прошлой ночью была похищена моя дочь! найдите этих бандитов, отдам все до последнего цента!
— Расскажите, что вам известно, — спокойно отреагировал я.
Но он не желал отвечать на вопросы, ему требовались результаты, так что у меня ушел битый час, чтобы выжать из него сведения, которые он мог бы выдать за пятнадцать минут.
Это был человек-гора, похожий на борца-тяжеловеса: более двухсот фунтов тугой красной плоти, царь — от макушки его круглой башки до носок башмаков двенадцатого размера, не меньше, не будь они изготовлены на заказ по мерке.
Он сделал свои миллионы, безжалостно устраняя каждого, кто стоял у него на пути, и гнев, кипевший в нем теперь, не размягчал его сердца, так что мне пришлось туго. Злодейский подбородок выпирал, как гранитный монолит, глаза налились кровью; по всему чувствовалось, что он в прекрасном расположении духа. Похоже, что «Континентальное сыскное агентство» потеряет клиента, потому что я был полон решимости отказаться от заказа, если не получу необходимой информации.
Накануне вечером, приблизительно в семь часов, его дочь Одри сказал горничной, что пойдет прогуляться, ушла и не вернулась. Отец узнал о случившемся лишь из письма, доставленного сегодня утром.
В нем некто неизвестный сообщал, что девушка похищена, и требовал за ее освобождение пятьдесят тысяч долларов. При этом настаивал на том, чтобы Гейтвуд приготовил деньги в сотенных банкнотах во избежание промедлений при выплате выкупа. В подтверждение того, что все это не блеф, к письму прилагался локон волос Одри, кольцо и ее собственноручная приписка, в которой она умоляла отца выполнить условия вымогателей.
Получив письмо в конторе, Гейтвуд тотчас же позвонил по телефону домой. Ему было сказано, что постель дочери так и осталась неразобранной минувшей ночью, и никто из прислуги не видел девушку с тех пор, как она вышла на прогулку. О происшествии Гейтвуд немедленно поставил в известность полицию, передав им письмо, а спустя несколько минут решил нанять вдобавок и частных детективов.
— Сейчас же беритесь за дело! — взревел он и при этом обмолвился, что понятия не имеет ни о привычках своей дочери, ни о ее приятелях. — Я плачу вам вовсе не за то, чтобы вы рассиживались здесь и чесали язык!
— А что вы намерены предпринять? — спросил я.
— Упрятать их за решетку! За ценой не постою!
— Безусловно, — согласился я. — Но сперва подготовьте пятьдесят тысяч долларов, чтобы отдать по первому же требованию.
— Никому ни разу в жизни не удавалось заставить меня сделать подобную глупость! А теперь я слишком стар, чтобы начинать! — При этом Гейтвуд лязгнул зубами и подался вперед, словно хотел меня укусить. — Все это чушь собачья!
— В таком случае ваша дочь может оказаться в пикантном положении. Так или иначе, это неверный ход. Пятьдесят тысяч для вас не слишком большая сумма, рискните ею, и мы получим хоть какие-то шансы. Во-первых, попробуем схватить того, кто придет за выкупом, или на худой конец проследить за ним. А во-вторых, как бы вымогатели ни осторожничали, Одри все равно что-нибудь расскажет, когда вернется и это поможет нам их найти.
Гейтвуд сердито замотал головой. Я устал с ним препираться и ушел, не теряя надежды, что он осознает, насколько я прозорлив, пока не будет слишком поздно.
В резиденции Гейтвуда я побеседовал с дворецкими, помощниками дворецких, шоферами, поварами, горничными, служанками с нижнего этажа и служанками с верхнего этажа, короче говоря, опросил штат, достаточный для обслуживания гостиницы. То, что они поведали мне, сводилось к следующему.
Одри, перед тем, как исчезнуть, не разговаривала ни с кем по телефону, не получала ни телеграммы, ни записки с посыльным, в общем к ней не применялся ни один из испытанных приемов выманить из дома жертву, чтобы убить или похитить. Девушка сказала горничной, что вернется через час-другой, однако та не встревожилась, когда Одри не вернулась.
Одри была единственным ребенком у супругов Гейтвуд и после смерти матери жила предоставленная самой себе. С отцом они не находили общего языка, слишком уж схожи были их характеры, так что отец никогда и не знал, где его дочь. Она взяла за правило не ночевать дома, частенько даже не удосуживаясь обмолвиться хотя бы словечком, у кого из друзей собирается остаться.
Ей было девятнадцать, однако выглядела она на несколько лет старше. Худенькая, пяти футов и пяти дюймов ростом, бледная и очень нервная. С фотографий, которых я обнаружил множество, на меня смотрела угрюмая девица с острым подбородком. Волосы у Одри цвета каштана, очень густые и длинные. Ее нельзя было назвать красавицей, но на одном снимке она вышла очень даже миловидной.
Из дома Одри ушла в светлой твидовой юбке, жакете того же цвета от лондонского портного, темно-желтой шелковой блузке в темную полоску, коричневых шерстяных чулках и полуботинках на низком каблуке. На голове — простенькая фетровая шляпка мышиного цвета.
Я поднялся в ее комнаты — их было три на третьем этаже — и порылся в вещах. Мне удалось обнаружить кипу любопытных фотографий юношей, девиц и писем интимного характера, подписанных различными именами и прозвищами. Все адреса я переписал в свой блокнот.
Складывалось впечатление, что ни одна из принадлежащих Одри вещей к ее похищению никакого отношения не имеет. Но я все же надеялся найти адрес или имя человека, послужившего приманкой. Друзья девушки тоже могли поведать мне нечто полезное.
Я забежал в агентство, раздал фамилии и адреса незанятым сотрудникам и отправил их выяснить, что из этого можно извлечь. Затем связался по телефону с О’Гаром и Тодом, полицейскими агентами, работающими с этим делом, и договорился о встрече с ними в здании суда. Там к нам присоединился надзиратель за почтовыми отделениями Ласк, и сообща мы принялись ломать головы. Мы изучили дело со всех сторон, но согласились лишь в том, что не следует предавать его огласке, пока девушка подвергается опасности.
Между тем полицейские детективы тщетно пытались найти общий язык с Гейтвудом. Он настаивал на немедленной публикации в прессе фотографии дочери и обещания щедрого вознаграждения за содействие в розыске. Конечно, от отчасти был прав оповещение общественности — наиболее эффективный способ ускорить обнаружение преступника. Однако поступить так при сложившихся обстоятельствах было бы опрометчиво и жестоко по отношению к Одри: ведь ее похитили наверняка не агнцы.
Я взглянул на их письмо к Гейтвуду. Оно было написано печатными буками карандашом на линованной бумаге, которая продается в любом магазине канцелярских принадлежностей. Конверт был самый обыкновенный, адрес написан таким карандашом, а судя по штемпелю, письмо опущено в Сан-Франциско 20 сентября вечером и в 9 часов уже погашено на почте. Именно в тот вечер Одри и похитили.
Письмо гласило следующее:
«Сэр! Ваша очаровательная дочь у нас, и мы оцениваем ее в 50 000 долларов. Немедленно подготовьте деньги в банкнотах по 100 долларов, дабы избежать проволочки, когда мы сообщим вам, как их надлежит передать.
Позволим себе заверить вас, что вашей дочке не поздоровится, если вам взбредет в голову поступить не так, как будет указано, или впутать в это дело полицию, или же выкинуть еще какое-нибудь дурацкое коленце.
Пятьдесят тысяч долларов — всего лишь малая толика украденного вами, пока мы страдали по вашей вине во Франции и теперь мы получим с вас свое!
Тройка».
Послание весьма странное по целому ряду причин. Как правило, подобные письма пишут с нарочитыми ошибками и непременно стремятся направить подозрения по ложному следу. Не исключено, что в афере замешан отставной полицейский, но это не более чем одна из версий.
Имелся также и постскриптум:
«Мы знаем кое-кого, кто купит ее даже после того, как мы с ней покончим, в том случае, если вы не проявите благоразумия».
Далее следовала приписка от похищенной, выведенная дрожащей рукой:
«Папочка! Умоляют, сделай, как они велят! Мне очень страшно. Одри».
Дверь в противоположном конце комнаты приоткрылась, и чья-то голова сообщила:
— ОТар! Тод! Только что звонил Гейтвуд. Немедленно отправляйтесь к нему в контору!
Мы вчетвером пулей вылетели из здания суда и сели в полицейскую машину.
Когда не без труда пробились в кабинет Гейтвуда, он с безумным видом расхаживал от стола к двери и обратно. Лицо его раскраснелось от прилива крови, а в глазах сверкали огоньки ярости.
— Она только что позвонила мне! — прорычал он, заметив нас.
Не менее двух минут мы его успокаивали.
— Так вот, Одри позвонила мне, — продолжал он, отдышавшись, — и сначала: «Папочка, ну сделай же что-нибудь! Я этого больше не вынесу, они меня убьют!» Я спросил, знает ли она, где находится. Она ответила: «Нет, но отсюда видны вершины Твин-Пикс. Здесь трое мужчин и женщина, и…». Потом я услышал, как выругался мужской голос, раздался звук, словно ее ударили, и аппарат умолк. Я позвонил на коммутатор и потребовал, чтобы установили, откуда мне звонили, но они не смогли! Это просто возмутительно, как работает связь! Мы платим вполне достаточно, черт подери!
О’Гар почесывал затылок и отвернулся от Гейтвуда.
— Твин-Пикс виден! — пробурчал он. — Да там сотни домов!
Между тем Гейтвуд оставил в покое телефонную компанию и принялся стучать по столу увесистым пресс-папье, пытаясь привлечь наше внимание.
— Так вы уже что-нибудь сделали? — вытаращился он на нас.
— А деньги вы приготовили? — в свою очередь спросил я.
— Нет! Я не позволю себя грабить!
Но было очевидно, что в его словах нет прежней самоуверенности и произнесены они скорее по привычке: поговорил с дочерью, он утратил былой кураж и задумался наконец-то об ее безопасности.
Еще несколько минут Гейтвуд вяло сопротивлялся, но в конце концов послал клерка за деньгами.
После этого мы разделили поле деятельности: Том с несколькими помощниками должен прочесать район, прилегающий к Твин-Пикс. Уверенности в успехе операции у нас не было, поскольку площадь зоны поиска оказалась слишком велика.
Ласку и О’Гару предстояло аккуратно пометить банкноты, доставленные клерком из банка, и следовать за Гейтвудом, не привлекая внимания на максимально близком расстоянии. Я же оставался в доме Гейтвуда.
Похитители настаивали на том, чтобы Гейтвуд немедленно подготовил деньги, дабы лишить его возможности связаться с кем-нибудь или обдумать контрдействия. Сразу же по получении сигнала Гейтвуд должен был отнести деньги в указанное место.
Когда же девушка будет в безопасности, Гейтвуд должен по нашему настоянию передать прессе все подробности происшествия и пообещать награду в десять тысяч долларов за поимку шантажистов: таким образом мы надеялись привлечь к розыскам преступников общественность и вернуть выкуп, не ставя под угрозу жизнь Одри.
Полиция всех близлежащих городов была уже оповещена о случившемся еще до телефонного звонка похищенной, не оставляющего сомнений в том, что она где-то в Сан-Франциско.
В этот вечер в резиденции Гейтвуда ничего не произошло. Гарви Гейтвуд рано вернулся домой, отобедал и отправился в библиотеку, где до самой ночи пил виски и расхаживал по комнате, каждые несколько минут требуя от нас, сыщиков, не сидеть, словно истуканы, а что-то делать. О’Гар, Лас и Тод дежурили на улице, не спуская глаз с дома и подходов к нему.
В полночь Гейтвуд отправился спать. Я отверг предложенную мне кровать и предпочел улечься в библиотеке на кушетке подтащив ее к телефонному аппарату.
В половине третьего ночи раздался звонок. Я поднял трубку и стал слушать, как Гейтвуд разговаривает с кем-то, лежа в постели.
— Гейтвуд? — спросил отрывистый и решительный мужской голос.
— Да.
— Деньги готовы?
— Да. — Гейтвуд говорил невнятно и хрипло, можно было представить, что у него в душе все кипит.
— Вот и славненько, — похвалил нахальный голос. — Завернешь деньжата в газету и пойдешь в Клей-стрит по той стороне где твой особняк. Не торопись, но и не останавливайся. Если не будет хвостов, к тебе подойдут возле порта. Положишь сверток на тротуар, повернешься и пойдешь назад. Если только деньги не меченные и все обойдется, тогда получишь спустя часок-другой свою девчонку. Но заруби у себя на носу: начнешь дергаться — пожалеешь. Все понял?
Гейтвуд промычал что-то в ответ, что было воспринято как знак согласия, и телефон смолк, издав напоследок громкий щелчок. Я не стал терять времени на проверку, откуда звонили — конечно же, из уличной кабины, — и крикнул что было сил:
— Эй, Гейтвуд! Делайте, как вам сказано, и без глупостей!
Затем выскочил в предрассветную мглу разыскивать своих помощников.
К детективам из полиции и почтовому надзирателю к этому времени присоединились два филера, в их распоряжении были два автомобиля. Я обрисовал им ситуацию, и мы составили план действий.
О’Гару и Тоду, каждому — на своей машине, предстояло незаметно сопровождать Гейтвуда по параллельным Клей-стрит улицам, первому — по Сакраменто-стрит, второму — по Вашингтон-стрит. При этом им следовало обгонять Гейтвуда обгонять Гейтвуда и останавливаться на каждом перекрестке, проверяя, пересек ли он его.
Если вдруг Гейтвуд в разумный промежуток времени не пересекает перекресток, тогда оба сыщика выезжают на Клей-стрит и действуют по своему усмотрению в зависимости от обстановки. Ласк должен был брести несколько впереди Гейтвуда по другой стороне улицы, прикинувшись пьяным.
Мне выпало идти следом за Гейтвудом с одним из филеров. Второй же должен бежать в участок за подкреплением, надежды на которое, впрочем, было мало, поскольку оно наверняка замешкается и не сможет нас быстро найти на Сити-стрит, где, по нашим прикидкам, и должна состояться передача денег. Но нужно было рисковать, ибо предвидеть все, что может случиться до утра, мы не могли.
Схватить на месте явившегося за выкупом мы не решались, опасаясь за жизнь заложницы; судя по телефонному разговору Одри с отцом, похитители намерены жестоко расправиться с ней, если заметят грубую слежку.
Едва мы все обговорили, как из дома, одетый в тяжелое пальто, вывалился Гейтвуд и побрел по улице.
Впереди него, почти незаметный в сумерках, тащился, что-то бормоча себе под нос, прикидывающийся подгулявшим пьянчужкой Ласк. Больше на улице не было ни души, поэтому мне следовало выждать, пока Гейтвуд удалится хотя бы на два дома вперед, иначе тот, кто придет за деньгами, мог бы меня заметить. Один из филеров шел следом за мной по другой стороне Клей-стрит.
Когда мы прошли два квартала, впереди показался коренастый мужчина в котелке. Он прошел мимо Гейтвуда, мимо меня и пошел дальше.
Еще три квартала.
Нас обогнал большой черный легковой автомобиль с мощным мотором и занавесками на окнах. Возможно, разведчик, подумал я и, не вынимая руки из кармана пальто, записал на листе блокнота номер.
Еще три квартала.
Мимо нас прошел полицейский, даже не подозревая, какая опасная игра ведется под самым его носом. Такси промчало одинокого пассажира, я записал номер машины.
Ласк исчез из моего поля зрения, впереди маячила лишь фигура Гейтвуда.
Вдруг из темного подъезда прямо на него вывалился какой-то тип, повернулся и крикнул в окно, чтобы ему отперли дверь.
Внезапно, откуда ни возьмись, в пятидесяти шагах от Гейтвуда появилась женщина. Обтерев лицо носовым платком, она словно бы нечаянно уронила его на мостовую.
Гейтвуд замер как вкопанный, и я заметил, что его правая рука, сжимавшая в кармане пистолет, поползла вверх, увлекая за собой полу пальто. С полминуты он стоял как истукан, наконец резким движением левой руки извлек из кармана тугой сверток с деньгами и швырнул его на тротуар себе под ноги, после чего повернулся и зашагал назад.
Подхватив с проезжей части платок, женщина столь же проворно подняла с тротуара сверток с банкнотами и нырнула в близлежащий темный переулок. Вскоре ее высокая сутулая фигура слилась с темнотой.
Слегка замедлив шаг, когда Гейтвуд замер при виде женщины, я отстал от него примерно на квартал и, едва сообщница похитителей исчезла, припустился бежать следом за ней, не жалея резиновых подошв своих ботинок.
Когда я вбежал в переулок, он был пуст.
Переулок тянулся до перекрестка со следующей улицей, но я догадался, что женщина не могла успеть достичь его конца раньше, чем я добежал до начала, потому что при все своей грузности пробежать в хорошем темпе один-два квартала я еще способен. Выходящие в переулок двери черных ходов безучастно глядели на меня, не желая раскрывать тайну.
Подоспел висевший у меня на хвосте филер, потом подъехали на машинах О’Гар и Тод, а вскоре появился Ласк. О’Гар и Тод отправились прочесывать соседние улицы, Ласк и филер заняли наблюдательные посты на перекрестках. Я исследовал переулок в надежде обнаружить незапертую дверь, раскрытое окно или любой другой след таинственной дамы, столь поспешно исчезнувшей в деньгами.
— Ничего!
Вскоре вернулись О’Гар с подоспевшим подкреплением и Гейтвуд.
— Опять все к черту запороли! — неистовствовал Гейтвуд. — Да я гроша ломаного не заплачу вашей конторе и позабочусь, чтобы некоторые горе-детективы снова напялили мундиры и топали по улицам!
— Как эта женщина выглядела? — спросил я.
— Почем мне знать! Я же понадеялся на вас! Сгорбленная старуха, лица за вуалью не разглядел. Вы-то куда смотрели, черт бы вас подрал?! Это просто безобразие!
Я с трудом успокоил его и повел домой, оставив место происшествия филерам, благо теперь их было уже человек пятнадцать — вполне достаточно, чтобы не пропустить ни одну тень.
По идее, девушка должна была сразу же, как только ее отпустят, направиться домой, и я хотел тотчас же допросить ее, чтобы не упустить шанс схватить похитителей, пока она не ушли далеко, — если только она будет в состоянии что-либо рассказать.
Дома Гейтвуд поднялся наверх и налег на виски, а я не спуская глаз с телефона и парадной двери. О’Гар и Тод звонили каждые полчаса и справлялись, нет ли вестей от похищенной.
В девять утра вместе с Ласком прибыли в дом и сообщали, что женщина в черном на самом деле была переодетым мужчиной, который ловко исчез. Выяснилось это при следующих обстоятельствах.
В подъезде одного из стоящих в переулке многоквартирных домов им удалось обнаружить женскую юбку, пальто, шляпу и вуаль, все черного цвета. Опрашивая обитателей дома, они выяснили, что три дня тому назад там снял квартиру некий молодой человек по фамилии Лейтон.
Когда они вошли в квартиру, жильца в ней не оказалось. Кроме сигаретных окурков и пустой бутылки, никаких вещей, принадлежавших ему в комнатах не было. Стало ясно, что квартира понадобилась Лейтону исключительно для осуществления задуманного им плана. Надев поверх своей собственной женскую одежду, злоумышленник вышел через черный ход, оставив дверь незапертой, на встречу с Гейтвудом. Затем бегом вернулся в дом, сбросил ставшее ненужным женское платье и скрылся через парадный подъезд, прежде чем мы успели оцепить квартал.
Судя по описанию, Лейтон был щуплым человечком лет тридцати, пяти футов и восьми-девяти дюймов ростом, с темными волосами и глазам. Одетый в коричневый костюм и бежевую фетровую шляпу, он производил приятное впечатление, как сообщили жильцы, видевшие его мельком один-два раза.
Оба детектива и почтовый надзиратель в один голос утверждали, что девушку никак не могли держать в этой квартире.
Прошел час, но похищенная ТАК И НЕ ОБЪЯВИЛАСЬ.
Гейтвуд окончательно утратил свой кураж и впал в прострацию, измученный неопределенностью. Виски ему уже не помогало, и он отодвинул от себя бутылку. Как бы ни был он мне лично неприятен, в то утро мне стало его жаль.
Я позвонил в агентство и получил кое-какие сведения от оперативников, разыскивающих приятелей Одри. Оказалось, что последней ее видела Эгнис Дэнджерфилд. Одни шла одна по Маркет-стрит, недалеко от Шестой улицы, между 8:15 и 8:45 вечером того же дня, когда ее похитили. Поговорить с ней подружка не смогла, поскольку Одри была слишком далеко.
Кроме этого, узнать ничего не удалось, разве только то, что Одри была буйной, испорченной девицей, весьма неразборчивой в выборе знакомых — как раз такого сорта легкомысленные молодые особы и попадались в лапы преступных шаек.
Настал полдень. Девица не объявилась. Мы связались с газетчиками и попросили дать сообщение о происшествии, добавив описание событий последних часов.
Гейтвуд раскис окончательно: уронив голову на руки, он обводил всех бессмысленным взором. Наконец, спросил, обращаясь ко мне:
— Как вы думаете, почему она не возвращается?
У меня не нашлось мужества признаться, что теперь, когда деньги отданы, а Одри так и не появилась, у меня возникли определенные сомнения. Я лишь попытался успокоить убитого горем отца туманными обещаниями и поспешил покинуть дом, торопясь проверить свои подозрения.
Поймав такси, я велел шоферу отвезти меня в район магазинов и обошел пять крупных универмагов, пытаясь узнать у продавцов в секциях женской одежды и обуви, не покупал ли в минувшие два дня мужчина, похожий на Лейтона, что-либо размера Одри Гейтвуд.
Потерпев неудачу, поручил обход остальных близлежащих магазинов оному из сотрудников нашего агентства, а сам отправился на другую сторону залива прочесывать магазины Окленда.
На этот раз мне сразу улыбнулась удача. Накануне мужчина, который вполне мог быть Лейтоном, покупал в этом магазине женскую одежду размера Одри, причем купил массу всяких вещей — от нижнего белья до пальто. Мало того, он попросил доставить покупки по оставленному им адресу на Четырнадцатую улицу для миссис Оффорд. Мне дьявольски везло!
Как я узнал из списка жильцов многоквартирного дома на Четырнадцатой улице, мистер и миссис Оффорд занимали квартиру номер 202 с отдельным входом.
Дверь мне открыла полная женщина в клетчатом домашнем халате. Прочитав в ее взгляде недоумение, я спросил:
— Не подскажете ли, где найти управляющего?
— Управляющий перед вами, — сказала она.
Я вручил ей свою визитную карточку и вошел внутрь парадного.
— Я из местного отделения «Североамериканской страховой компании», — повторил я вслух ложь, напечатанную на карточке. — Мы получили запрос относительно страховки мистера Оффорда. Не знаете случайно, с ним все в порядке? — Я состроил извиняющуюся мину человека, вынужденного исполнять не слишком значительную, но необходимую формальность.
— Страховка, говорите? Забавно? Ведь завтра он уезжает!
— Видите ли, точно не знаю, зачем понадобилась страховка, — не растерялся я. — Мы, инспектора, получаем лишь фамилии и адреса. Возможно, это интересует его работодателя, а может быть, решила навести справки фирма, в которой он хотел бы работать. Знаете, некоторые компании предпочитают подстраховаться на всякий случай.
— Насколько я знаю, мистер Оффорд — милый молодой человек. Но ведь он прожил здесь всего лишь неделю.
— В самом деле?
— Да. Они приехали сюда из Денвера, намеревались остаться, но здешний климат не подошел миссис Оффорд, поэтому они уезжают.
— Вы уверены, что они прибыли из Денвера?
— Во всяком случае, именно так они мне сказали.
— И сколько же человек живет в квартире?
— Двое, молодая супружеская чета.
— И какое они производят впечатление? — поинтересовался я, делая вид, что полностью полагаюсь на ее проницательность.
— Очень приличные молодые люди. Не шумят. Жаль, что они уезжают.
— Их часто не бывает дома?
— Признаться, не могу точно сказать. У них есть свои ключи, а поздно они не возвращаются.
— Всегда ли они приходили ночевать?
— Нет, затруднюсь, — покачала она головой, смерив меня подозрительным взглядом.
— Их часто навещают?
— И этого я не знаю. Мистер Оффорд не похож на человека, к которого… — Она запнулась, испуганно закусив губу: с улицы почти бесшумно вошел мужчина в коричневом костюме и бежевой шляпе и стал молча подниматься по лестнице на второй этаж.
— О Господи! — прошептала она. — Надеюсь, он не слышал, что я говорю о нем. Это мистер Оффорд собственной персоной.
Я видел его только со спины, он меня — тоже, поэтому я не спускал с него глаз: если он слышал, что было упомянуто его имя, он непременно должен был хоть искоса взглянуть на меня, открывая дверь.
Он так и сделал.
Я сразу же узнал его, но не подал виду: это был известный по всему восточному побережью мошенник Куэйл по кличке Грош. В последний раз мы сталкивались с ним лет пять назад.
На его лице тоже не дрогнул ни один мускул, но и он явно узнал меня.
Дверь на втором этаже захлопнулась, я сказал:
— Пожалуй, поднимусь и побеседую с ним. — И стал подниматься по ступеням.
Осторожно подкравшись к двери квартиры 202, я прислушался. Ни звука. Обстоятельства не оставляли времени на раздумья, и я нажал на кнопку звонка.
Подобно клавишам пишущей машинки под пальцами опытной машинистки, один за другим резко прозвучали три выстрела, и в двери квартиры 202 на уровне груди образовались три пулевых отверстия.
Эти три пули наверняка застряли бы в моей туше, не обрети я еще много лет назад полезную привычку вставать сбоку от незнакомой двери, являясь без приглашения.
— Прекрати, детка! — резко приказал мужской голос. — Ради Бога, только не это!
В ответ пронзительный женский голос начал выкрикивать злобные оскорбления и ругательства, а следом еще две пули прошили дверь.
— Прекрати! Не смей! Нет! — Мужской голос зазвучал испугано.
Женщина продолжала яростно ругаться, послышались звуки борьбы, грохнул еще один выстрел, но уже не в мою сторону. Я изо всей силы ударил по ручке замка, и дверь распахнулась.
Мужчина — это было Куэйл — и женщина лупили друг друга, упав на пол. Он выкручивал ей запястье, пытаясь отнять дымящийся пистолет, она норовила вырваться и встать. Я прыгнул и вырвал у нее оружие.
— Довольно, — сказал я. Поднимайтесь и встречайте гостей.
Куэйл отпустил запястье противницы, и она тотчас же ударила его, целясь в глаз, но промахнулась расцарапала щеку. Грош отполз от нее на четвереньках, и оба наконец встали на ноги.
Он плюхнулся на стул, тяжело сопя и вытирая кровь носовым платком.
Она встала, подбоченясь, посредине комнаты и фыркнула, вытаращившись на меня:
— Как я понимаю, вы предвкушаете большой скандал!
— Скандал вам устроит дома ваш папаша. — расхохотался я. — И хорошенько выпорет ремнем, если еще не потерял рассудок. Хорошенькую шутку вы с ним сыграли!
— Будь вы на моем месте, вы бы тоже пошли на что угодно, лишь бы раздобыть денег и начать жить своей жизнью! Никому не пожелаю таких унижений! Это тиран!
Я ничего не это не ответил, потому что худшее, что я мог ей сказать, было: «Яблоко от яблони недалеко падает». Учитывая приемчики, которые использовал Гарви Гейтвуд в делах, особенно при заключении военных контрактов, весьма заинтересовавших министерство юстиции, я нисколько не сомневался, что Одри унаследовала все качества своего отца.
— Как же вы вышли на наш след? — вежливо поинтересовался Куэйл.
— Следов вы оставили предостаточно, — сказал я. — Во-первых, одна из подружек Одри случайно видела ее на Маркет-стрит в день исчезновения, между 8:15 и 8:45 вечера, а письмо, отправленное вами Гейтвуду, было погашено уже в 9 вечера. Вам не следовало так торопиться с отправкой. Она ведь опустила конверт в почтовый ящик по дороге сюда, не так ли?
Куэйл молча кивнул головой.
— Во-вторых, — продолжал я, — телефонный звонок. Ей ведь было известно, как трудно дозвониться до отца, когда он у себя в офисе, на это требуется 10-15 минут, не меньше. Если бы она на самом деле была захвачена и хотела сообщить о своем местонахождении, она бы не стала терять драгоценные секунды и рассказала бы все первому, кто поднял трубку, скорее всего телефонистке. Но она поступила иначе, значит, преследовала иную цель: направить поиск по ложному следу и сломать отцовское упрямство.
Когда после передачи выкупа Одри не объявилась, я смекнул, что она похитила саму себя. Вернись она домой, мы бы легко вывели ее на чистую воду. Одри прекрасно понимала и предпочла не возвращаться.
В остальном же мне просто повезло. Обнаружив брошенную вами женскую одежду, мы поняли, что сообщник Одри — мужчина. Потом мне пришло в голову, что ей понадобится какая-то одежда на смену, ведь из дома она прихватить с собой ничего не могла. Идти самой в магазин было рискованно, можно было случайно встретиться с подружкой. Поэтому она послала вас. Но вы поленились лично доставить сюда вещи — либо их было слишком много — и оставили свой адрес. Круг замкнулся.
Это было непростительным легкомыслием с моей стороны, — согласился со мной Куэйн. — И все из-за нее! Она накачалась опиумом, а я только и делал, что следил за ней, ведь от этой идиотки можно что угодно ожидать! Вот, например, только что пыталась угробить вас. Мало ей того, что провалилось все дело, подавай еще и труп!
Воссоединение Гейтвудов происходило в кабинете старшего инспектора на втором этаже оклендского муниципалитета. Это была довольно забавная сценка.
Больше часа никто не мог точно сказать, хватит ли папашу удар, задушит ли он свою дочь собственными руками или отправит в исправительное учреждение до ее совершеннолетия. Она побила его своим главным козырем — пригрозила сдать его со всеми потрохами газетам. А по меньшей мере одна из газет Сан-Франциско уже давно охотилась за скальпом Гейтвуда.
Я не знаю, что ей было известно, и не уверен, что это знал и сам Гарви, но пока его махинации с военными поставками интересовали министерство юстиции, он не мог рисковать. А уж она-то наверняка исполнила бы свою угрозу.
Итак, они вместе укатили домой, кипя от взаимной ненависти.
Куэйла мы поместили пока в камеру, но при богатом опыте его вряд ли это сильно огорчило. Он прекрасно понимал, что если Одри не привлекут к ответственности, то и ему не так-то просто будет предъявить какие-то обвинения.
А я лично вздохнул с облегчением. Хлопотное попалось дельце.
